Страница 7 из 73
— Твой Ланкович… — произносит еле слышно.
— Ты тоже молодец, — улыбаюсь, — надо было ему в ухо дать.
Он тоже улыбается и закрывает глаза.
— Иди отсюда, говорит, — дай поспать.
Я довольно ухмыляюсь и, складывая запястья вместе, говорю в пустоту.
— Цепляйте, ироды. К себе хочу.
Меня уводят.
В мои планы не входит то, что Ланкович пребывает в спокойном и даже радостном расположении духа. Это работе вредит. Да и мне все время хочется сказать ему что-то вроде "подмойся и съешь лимон". Усиленно копаюсь в собственной памяти, размышляя, какую бы это пакость ему сотворить. Ага, нашла.
Ложусь на бок, ножку за ножку, ручкой подпираюсь. Расстегиваю две верхних пуговицы кителя и шепчу, как мне кажется, соблазнительно.
— Димочка.
Он вздрагивает. Я вообще, обычно зову его Ланковичем, иногда — Димой, но это если я нервничаю. Он уже чувствует неладное, но боится посмотреть в мою сторону.
— Дима! — снова зову я томно.
Вот товарищ с пультом сейчас позабавится. Как бы не обкончался. Я расстегиваю еще одну пуговичку. Ланкович глядит на меня испуганно. Я медленно, покачивая бедрами, иду к нему. Его глаза уже совершенно квадратные; он излучает богатейшую гамму чувств: ужас, смятение, панику, любопытство, даже желание. Впрочем, желание как раз на последнем месте. Не это мне сейчас нужно. Ланкович вскакивает и прижимается спиной к стене. Все, отступать голубчику некуда.
— Майя, ты чего? — спрашивает он, и голос его дрожит.
— Ты мне давно нравишься, — мурлычу я, пытаясь обвить руками его шею.
— Не сходи с ума, — просит он, — ты же Мастер.
— Ну и что? Разве Мастер не может поразвлечься?
— На нас смотрят!
— Пусть смотрят! И нам приятно, и им интересно.
— Майя!!!
Ланкович в отчаянии. Прекрасно. Мягко касаюсь пальцами его сухих полуоткрытых губ и пристально смотрю в глаза. Контакт! Есть контакт. Я знаю, как меняется мой взгляд. Это урок, мой мальчик, но не тот, которого ты ожидал. Я всего-навсего прокручиваю ему всякие, скажем, эротические фантазии. Мои и других лиц, с которыми я так или иначе контактировала. Цель моя — обескуражить Ланковича, вывести его из равновесия полностью. Пусть он знает все. В конце концов, мальчик взрослый, пусть знает, как это делается.
Когда я его отпускаю, бедняга не может даже проглотить кусочек шоколадки.
— Что это было? — спрашивает он.
Я пожимаю плечами.
— Занятие.
— Просто занятие?
— Ага, говорю я беспечно и застегиваю пуговицу, — а ты что подумал? Ты, небось, подумал, что ни с того, ни с его тетка сошла с ума и решила изнасиловать бедного мальчика? Не боись, малыш, все делается сугубо добровольно.
— Да я и не против… — растерянно бормочет он, опуская плечи.
— Все, поезд ушел и станция опустела.
Я стучу в зеркало.
— Воду несите!
И сажусь пить кофе. Крепкий, сладкий и горячий. А Ланкович пусть мучается или радуется. Я ведь могла ему и ужасы всякие показать. Их я тоже успела насмотреться.
Глава 6
Весь день подавленна. Мне без причины грустно, больно. Я даже понимаю, в чем дело, куда они могут ударить, и почти смирилась с этим. Собираюсь с духом. Ставлю вокруг себя глухой заслон на всякий случай и жду плохих вестей. Сейчас я понимаю, что ничего исправить уже не смогу. Когда приходит мрачный Ланкович, я знаю, о чем спросить у него.
— Вы убили Андрея, — говорю.
— Да.
— Из-за того, что ты ему не доверял?
— В том числе.
Я ослабла от переживаний, а сознание его забронировано. Мне не прорваться.
— Пусти меня, — прошу, — я посмотрю.
И Ланкович открывается, позволяя просмотреть свою память.
Они втроем подняли Андрея утром с кровати.
— Одевайтесь, — сказал один из них, высокий и сутулый — я его не знаю.
На лице Андрея отразилось понимание.
— И ты здесь, Ланкович, — проговорил он, — меня уже все?
Ланкович отвернулся. Андрей неторопливо оделся.
Они вывели его из подвала, отошли недалеко от здания.
— Встань на колени, — скомандовал сутулый.
Андрей обернулся, крикнул Ланковичу, улыбаясь:
— Дим, пожелай Майе удачи от меня!
Потом действительно опустился на колени. Второй провожатый — седой и краснолицый, выстрелил Андрею в затылок. И тело упало. Все.
Я видела все это глазами Ланковича, я чувствовала, как чувствовал он. Но немного больше.
Выдерживаю паузу, потому что мне невыносимо тяжело, и спокойно говорю:
— Ну что же, если бы он меня не предал, был бы сейчас жив.
Ланкович аж подскакивает на месте.
— Да ты что! — от праведного гнева у него дрожит голос, — Как ты можешь?! Он думал о тебе перед смертью, он тебе удачи желал! Он — единственный, кто заботился о тебе!
Я опускаю глаза, можно подумать, я этого не знаю.
— Слышь, — говорю, — иди отсюда. Не будет сегодня уроков.
— Нет, — неожиданно твердо заявляет он, — урок должен состояться. У нас мало времени. Мы не можем терять целый день.
Смотрю на него пристально, но без вторжения.
— Что ж, — отвечаю, — ты сам захотел. Возьми меня за руку, я провожу тебя.
И я его веду. Я увожу его в такие дебри, такие пучины страданий, о наличии которых он и не подозревал. Я вожу его по своей памяти и по памяти своей крови. Я показываю ему всю боль, которую испытывала я и все люди, которых я касалась. Я подвожу его к воспоминаниям об Андрее, раз уж он этого так хотел, пусть Ланкович видит, как мы с Андрюхой вместе работали, как шутили, как помогали друг другу. Я слышу, как Димка плачет, и потому прекращаю сеанс.
— Хватит на сегодня? — спрашиваю я.
— Да, — всхлипывает он.
— Тогда оставь меня одну. Надо подумать.
Сегодня последний сеанс. Я оттягивала время, как могла, но процесс идет сам по себе. Ланкович готов. Если он выживет сегодня, будет Мастером. Правда, без диплома, но ничего, мой себе заберет, он мне, похоже, не понадобится. С трудом отвлекаю себя от мрачных мыслей и объясняю Дмитрию, что нам с ним сегодня понадобится: две капельницы, глюкоза, одеяло и убрать подальше того придурка с пультом. Еще занервничает. И пусть не боятся, что я покалечу Димку специально, Татьяна должна была объяснить, что Мастер, если это от него зависит, всегда доводит актуализацию до конца.
Мне страшно. Я растерянно протягиваю вперед руку и ворошу Димкины волосы.
— Давай, малыш. Справимся. И медсестру пригласи, если есть у вас такая.
Вскоре приносят все, что просила. Двигаем ко мне ближе Димкин матрас, укутываемся в одеяла. И тут, о Боже, кого они пригласили в качестве медсестры!
— Слышь, — говорю недоверчиво, — Татьяна, а ты меня не покалечишь?
— Я курсы медработника закончила, — бормочет она, не поднимая глаз. Что-то выглядит она неважно. Вся в черном, морда зеленая накрашена кое-как. Так ей и надо.
— Ну, давай, — говорю и протягиваю ей руку.
Она, действительно, почти незаметно вводит в вену иглу. Ланковичу приходится хуже. Он злится и бормочет под нос нехорошие слова. Я вижу, что у Татьяны дрожат руки, когда она вкалывает Дмитрию обездвиживающий укол.
— Приходи, — говорю, криво улыбаясь, — посидим, поговорим.
Она низко-низко опускает голову, и неожиданно мне в мозг вплывает образ — убийство Андрея, правда, несколько модифицированное. Таня удаляется. А я ошарашена. Вот это да, ну Андрюха, ну фрукт! Откидываю лишние мысли. Пора начинать работу.
Въезжаю в сознание Ланковича, как танк, сметая все на своем пути. Рушу, как ураган. Открываю все двери, снимаю все запоры, экраны и защиты. Вычищаю абсолютно все закоулки, впрочем, ничего при этом не уничтожаю.
Разрешаю себе на время выйти. Ланкович жив. Он без сознания. Это хорошо. Иду обратно. Хаос, хаос, как я и хотела. Отодвигаюсь чуть в сторону. Прячусь и даю его сознанию команду построить все, как было, по той системе, которая была в нем заложена ранее. Вижу, как сама собой начинается складываться структура необычайной красоты, все идет путем, и я выскальзываю, пока не засосало.