Страница 16 из 22
— Махровая! — неожиданно чуть слышным шепотом обратилась к Нине Саша. — Послушайте… Сфинкс, если бы вы захотели мне немного помочь…
Махровая подняла голову и взглянула на Сашу так, точно ее только что разбудили от долгого, крепкого сна:
— Что?
— Помогите, умоляю, написать сочинение, Сфинкс!
— Помочь нельзя… Дайте я напишу за вас, а вы перепишете…
— Как, все сочинение?
— Так ведь иного выхода нет!
— Спасибо вам, голубушка! Никогда не забуду!
Сфинкс откладывает свой, наполовину исписанный, листок в сторону, незаметно вынимает из парты новый и пишет, пишет…
Саша Роговцева тревожно следит за тонкой, холеной, с отшлифованными, как зеркало, ногтями, рукой своей соседки. Рука Сфинкса летает, как птица. Полстраницы готово… Три четверти… Вся! Теперь только перевернуть и на другой стороне дописать немного. Роговцева считается слабой ученицей, она на дурном счету. Ее классная работа не должна быть слишком длинной, а то не поверят, что она, Саша, писала ее сама. И выражения должны быть самые незамысловатые, простые. Ну, вот и готово! Готово как раз в ту самую минуту, когда учитель, господин Шталь, начинает беспокоиться на кафедре, находя очень подозрительным бездельное верчение пера в пальцах Роговцевой.
— Вот! Переписывайте скорее!
И Нина незаметно подсовывает соседке написанный ее бисерными буквами листок. Саша, красная, как рак, рассыпается в благодарностях.
— Уж и не знаю, чем отплатить вам, Сфинкс!
— Не требую награды! — шутливо отвечает словами Шиллеровской «Перчатки» девочка, и ее загадочные, длинные, как у египтянки, глаза смеются.
Роговцева с лихорадочной поспешностью принимается за переписку.
До звонка, возвещающего окончание урока, остается двадцать минут, если верить никелевым часикам, пришпиленным на фартук. Слава Богу, что надзирательница вышла из класса! А сам Шталь занялся проверкой уже поданных двумя лучшими ученицами готовых работ. Только бы успеть! Только бы докончить!
Сфинкс тоже торопится. Но без малейшего признака волнения и суеты. Начало ее работы вышло весьма и весьма недурно, а что не придется довести до конца… Что делать!
Звонок. Сфинкс медленно дописывает последнюю фразу о гении Шиллера, о бессмертных трудах этого великого человека. Господин Шталь ходит по классу и отбирает листки.
У красной, как пион, Саши поставлена последняя точка. Она успела переписать все до конца.
— Благодарю вас, — обращается она с сияющей улыбкой к Махровой, — вы спасли меня, Сфинкс!
Та смотрит на нее глубоким серьезным взором.
— Как жаль, — говорит она, отчеканивая каждое слово, — как жаль, что оправданием вашему спасению служат ложь и обман!
— Что?
— Ну да, ведь мы преисправно обманули господина Шталя… А разве это красиво?
Лицо Саши вспыхивает горячим румянцем.
— Ах, Боже мой! — окончательно теряясь, лепечет она… — Но ведь… но ведь все же так делают, кто не может, кто… — и совсем уже смущенная и потерянная, она смолкает с потупленными глазами.
— Хотите я буду заниматься с вами по немецкому языку? Тогда вам не придется пользоваться подобного рода услугами, — неожиданно предлагает своей соседке Сфинкс.
Саша смутилась от неожиданности. Хотела отказаться, но подумала и тихонько прошептала:
— Да, если это вас не затруднит!
— В таком случае приходите завтра ко мне, от 5 до 6 часов я свободна. Мой адрес: Морская, 8, квартира князя N. И мы вместе приготовим следующий немецкий урок.
Теперь уже не завидовали Сфинксу. Теперь предметом зависти являлась Саша Роговцева. Еще бы! Махровая, сама богачка Махровая, пригласила ее к себе! Сама неподражаемая Нина Махровая, которая приезжает всегда на уроки в таком прекрасном собственном экипаже с англичанкой и одевается с таким изяществом и элегантной простотой! Сам загадочный Сфинкс!
На Сашу Роговцеву стали смотреть с невольным почтением, несмотря на то, что она была худшей в классе ученицей и не выходила из двоек и единиц.
Саша Роговцева проникнет в роскошный дом, где живет Нина, увидит обстановку, окружающую Махровую, приподнимет, так сказать, завесу личной жизни таинственного, загадочного Сфинкса. Счастливица! Счастливица! Как можно было не завидовать ей! Сама Саша ходила с сияющим лицом, как именинница, и, отводя в переменки между уроками ту или другую из подруг, подолгу шушукалась с нею на тему о предстоящем ей визите к Махровой.
— Наверное, князь ей дядя или дед, — импровизировала Саша, — и обожает нашу. А наша как сыр в масле катается у него! Уж если лошади у нее такие и экипаж, так уж и комнаты, верно, — мое почтение! И лакеи в штиблетах и в красных кафтанах, и целая половина княжеского дома, по всей вероятности, отведена для нее. Наверное, обеды из десяти блюд кушает, а спит под атласным одеялом!
— Ну конечно, — поддакивала слушательница, — и ты, Саша, счастливица — увидишь все это!
— Увижу — да! Потом приду и все вам расскажу, ничего не забуду, — великодушно обещала Роговцева, чтобы хоть немного утешить своих подруг.
На следующий же день Саша, вернувшись из гимназии домой, тщательно вымылась, вычистила зубы, аккуратно заплела свои густые волосы в две тугие, аккуратные косички и уже готовилась попросить у матери свое лучшее, сшитое ей к причастию прошлой весной голубое кашемировое платье, чтобы ради такого торжественного случая облечься в него. Но мать Саши, измученная хлопотами, работой и заботами о своей многочисленной семье болезненная женщина, раздраженно прикрикнула на дочь:
— Да что ты? Ума рехнулась, девушка, что ли?! Дам я тебе лучшее платье по гостям трепать! Что к причастию-то тогда наденешь? Неужели опять новое шить?
— Да ведь куда я иду, мама, вы поймите, — ухватилась за последнее средство Саша, — ведь в княжеский дом, к самой Нине Махровой иду!
— Да хоть к самому министру, матушка! Не будет тебе платья, и баста! — окончательно вышла из себя Сашина мать. — Скажите на милость! Отец в поте лица работает за слесарным станком, чтобы ребятам дать образование мало-мальски, а эта… под потолок выросла, а ума не нажила! Дай ей, видите ли, лучшее платье по улицам трепать в будни! Очень хороша дочка! Заботливая, нечего и сказать! Не ожидала от тебя этого, Саша! — и на глазах, уставшей за день до полусмерти в трудах и работе Роговцевой заблестели слезинки.
Саша скрепя сердце подчинилась такому обороту дела. Бороться, она знала, было бы бесполезно. Мать, добрая и чуткая по натуре женщина, была, однако, тверда как камень, где надо было отстаивать интересы семьи. Роговцевы были бедны. Слесарное ремесло давало немного, а тут еще хотелось во что бы то ни стало вывести в люди ребятишек, гимназистку Сашу и реалиста Митюшу, здорового, способного мальчугана лет десяти. Жили, как говорится, в обрез, отказывая себе во всем, откладывая на воспитание ребят по копейкам. Немудрено поэтому, что малейшее проявление невнимания к тяжелой трудовой обстановке со стороны этих последних раздражало старших.
Саша ушла из дома чуть-чуть надутая за то, что мать не дала ей возможности приодеться соответственно ее визиту.
"Княжеский дом — это не шутка! Небось, у горничной там платье лучше моего и сапоги, наверное, без заплаток", — мысленно рассуждала девочка, шагая по длинному ряду улиц и переулков.
Но вот и княжеский дом. Красивый щегольской особняк. Львы у подъезда. Швейцар у двери в парадной ливрее.
— Вам к кому? — не совсем любезно осведомляется он, бросив подозрительный взгляд на более чем скромный костюм Саши.
— Мне вашу барышню надо повидать… Она звала меня сегодня, — трепещущим голосом, оробев, проронила девочка.
— Княжну? Ее сиятельство княжна выехали только что с мисс Финч на танцкласс к графине Ростовской, — отчеканил еще с большей важностью швейцар.
— Но как же… ведь она сама мне говорила вчера… чтобы я пришла сегодня к пяти… Готовить немецкие уроки с ней вместе, — шептала, путаясь, окончательно смущенная Саша. Швейцар пожал плечами.