А может, это любовь?

— Это я, что ли? — спросил он, показывая на картину.

Все-таки узнал! Она была поймана с поличным. Может, ей плохо удавались пропорции кистей и стоп, зато с пенисом Джо проблем не возникло. Оставалось одно — бравировать, как можно лучше спрятав свое смущение.

— По-моему, очень даже неплохо, — проговорила она и скрестила руки на груди.

Он оглянулся на нее через плечо. В глазах его застыло недоумение.

— Я голый.

— Обнаженный.

— Один черт. — Он опять отвернулся, и Габриэль подошла ближе, встала рядом с ним. — А где мои руки и ноги?

Она склонила голову набок.

— Видишь ли, мне не хватило времени их нарисовать.

— Зато, как я вижу, тебе хватило времени нарисовать мой член.

Ну что она могла на это сказать?

— Мне кажется, мне удалась форма твоих глаз.

— И моих яиц тоже.

Она опять попыталась отвлечь его внимание на верхнюю часть портрета.

— Я отлично схватила твой рот.

— Это что, мои губы? Какие-то надутые, — сказал он. «Хорошо хоть, что он уже не критикует свои гениталии!» — мысленно вздохнула Габриэль. — А что это за большой красный шар? Пожар, что ли?

— Твоя аура.

— Ага. — Он перевел взгляд на две картины, стоявшие у дальней стены. — Я вижу, ты вся в работе.

Она закусила верхнюю губу и смолчала. По крайней мере на том портрете, где она изобразила его в виде демона, он был одет. Зато на другом…

— Здесь ты тоже не успела дорисовать руки и ноги?

— Пока нет.

— Я что, дьявол?

— В некотором роде.

— А при чем здесь собака?

— Это овечка.

— Похожа на пуделя.

Овечка была совсем не похожа на пуделя, но Габриэль не стала спорить. Во-первых, она никогда не объясняла свои картины, а во-вторых, решила не обращать внимания на его бестактные замечания, понимая, что они вызваны удивлением. Еще бы: открыть дверь и наткнуться на собственный портрет ню.

— Кто это? — спросил Джо, показывая на изображение его головы и тела Давида.

— А ты не знаешь?

— Это не я.

— Я взяла в качестве модели микеланджеловскую скульптуру Давида. Я не знала, что у тебя есть волосы на груди.

— Это что, шутка? — удивленно спросил он и покачал головой. — Я никогда не стоял в такой позе. У него довольно странный вид.

— Он готовится к схватке с Голиафом.

— Черт возьми! — выругался Джо, показывая на пах Давида. — Ты только взгляни на это! У меня с двух лет не было такого маленького хозяйства.

— Ты зациклился на своих гениталиях.

— Не я, леди, — он обернулся и наставил на нее палец, — это вы исподтишка рисуете мой голый зад.

— Я художница.

— Да, а я астронавт.

Она собиралась простить ему грубое критиканство, но всему есть предел. И предел этот настал.

— Убирайся!

Он скрестил руки на груди и оперся на одну ногу.

— Ты что, меня выгоняешь?

— Да.

Уголки его губ скривились в самодовольной усмешке самца.

— Думаешь, тебе хватит сил?

— Думаю, да. — Он засмеялся.

— Без баллончика с лаком для волос, маленькая мисс Задавака?

Ну все, теперь она разозлилась не на шутку! Она толкнула его в грудь, и он отступил на шаг. К следующему толчку он был готов и не двинулся с места.

— Пришел ко мне домой и хулиганишь! Почему я должна выслушивать от тебя всякие гадости? — Она толкнула опять, и он ухватил ее за руку. — Ты тайный полицейский агент, а не мой приятель. Я никогда в жизни не завела бы себе такого приятеля!

Улыбка его померкла, а губы поджались в ровную линию, как будто она его обидела. Но это невозможно: для того, чтобы обидеться, надо хоть что-то чувствовать.

— Почему, черт возьми?

— Ты окружен отрицательной энергией, — проговорила Габриэль, безуспешно пытаясь вырвать руку. — К тому же, ты мне не нравишься.

Он отпустил ее, и она покачнулась.

— Вчера вечером я тебе нравился. — Она скрестила руки и прищурила глаза.

— Вчера вечером было полнолуние.

— А как же мои портреты голышом, которые ты рисуешь?

— А что в них такого?

— Ты бы не стала рисовать член парня, который тебе не нравится.

— Мой интерес к твоему… э… — Габриэль запнулась. Она не могла вымолвить это слово.

— Можешь назвать его «мистер Хэппи», — подсказал он, — или просто «пенис» — тоже неплохо.

— К твоей мужской анатомии, — нашлась Габриэль, — это интерес художника.

— Опять ты за свое! — Он взял ее лицо в ладони. — Ты вырабатываешь для себя плохую карму. — Он легонько провел большим пальцем по ее подбородку.

— Я не лгу, — покривила душой Габриэль.

У нее перехватило дыхание. Она думала, что он сейчас ее поцелует. Но он лишь засмеялся и направился к двери. Ее охватило смешанное чувство облегчения и сожаления.

— Я профессиональный художник, — заверила она Джо, идя вслед за ним в гостиную.

— Охотно верю.

— Это действительно так!

— Тогда вот что я тебе скажу, — произнес он, беря с кофейного столика свои ключи. — В следующий раз, когда у тебя возникнет желание порисовать, позови меня. Ты наденешь один из своих непристойных комплектов белья, а я покажу тебе свою анатомию. Вблизи и очень подробно.

Глава 14

Около полуночи Габриэль спихнула на пол белье, которое Джо вывалил на ее покрывало, и улеглась в постель. Она закрыла глаза, стараясь не думать о нем, не вспоминать, как он стоял в комнате, широкоплечий, в открытой майке, и держал на пальце трусики с открытой промежностью. Этот человек невыносим. Просто чудовище! Он так ее разозлил, как не злил еще ни один мужчина. Она должна была его ненавидеть. Он посмеялся над ее убеждениями, а теперь еще и над ее искусством, однако, как Габриэль ни старалась, она не могла вызвать в душе антипатии. В нем было нечто притягательное… ее влекло к нему так, как верующего влечет в Мекку. Она не хотела идти, но сердцу не прикажешь.

Если на этой планете и был человек, которого Габриэль знала вдоль и поперек, то это она сама. Она знала, что ей полезно, а что вредно. Порой она ошибалась, например, когда думала, что хочет стать массажисткой, а потом поняла, что ей нужно реализовывать себя в более творческих сферах. Или когда брала уроки фэн-шуй и обнаружила, что планирование дизайна жилого помещения с целью достижения успокоительного эффекта и гармонии вызывает в ней сильную головную боль.

В жизни она искала себя в самых разных направлениях и в результате знала обо всем понемногу. Кое-кто мог упрекнуть ее в легкомыслии и безответственности, но, по ее мнению, это было скорее желание идти на риск. Она не боялась начинать с нуля и почти ко всем вещам относилась непредвзято. Кроме идеи о том, чтобы. увлечься Джо. Их отношения никогда не приведут ни к чему хорошему. Они слишком разные люди. Ночь и день. Положительное и отрицательное. Инь и ян.

Скоро он исчезнет из ее жизни. Странно, но мысль о предстоящей разлуке не радовала, а, напротив, вызывала в душе пустоту. Большую часть ночи она пролежала без сна. На другое утро Габриэль пробежала трусцой свои обычные две мили, потом вернулась домой и стала собираться на работу. После душа надела белые трусики с рисунком в виде мелких красных сердечек и такой же бюстгальтер. Этот комплект из натурального шелка ей тоже подарила Фрэнсис. Он был одним из тех немногих, которые Габриэль действительно носила. Она причесала мокрые волосы, а пока они сохли, сделала макияж и надела серьги в виде крупных колец, унизанных бисером.

По понедельникам Кевин брал выходной, и до полудня, пока не придет Мара, ей предстояло работать с Джо наедине. Эта мысль пугала и одновременно будоражила. Интересно, чем он будет заниматься: закроется в кабинете и начнет рыться в папках Кевина, как делал на прошлой неделе, или придумает вместе с ней, что бы еще передвинуть и починить? И будет ли у него на бедрах висеть пояс с инструментами?

Раздался звонок в дверь, затем громкий стук, который она узнала. Сунув руки в рукава бархатного халата, Габриэль пошла к двери, на ходу завязывая пояс и вытягивая волосы из-под воротника. Она сняла дверную щеколду. Вместо обычных джинсов и футболки на нем были строгий темно-синий костюм, крахмальная белая рубашка и вишневый галстук. Глаза скрывались за зеркальными стеклами солнечных очков, а в руке он держал пакет из того же кафе на Восьмой улице, где покупал ей сандвич в пятницу. Вторую руку он сунул в передний карман брюк.