Страница 6 из 59
Чтобы не быть голословным, процитирую авторитетнейшего Эдуарда Бернетта Тайлора (1832–1917), выдающегося английского этнографа и историка культуры XIX века, автора замечательной книги «Первобытная культура»(1871).
«Зулусы до сих пор рассказывают сказку об одном племени амафен, которое обратилось в павианов. Амафены были народ ленивый, не любили обрабатывать землю, а предпочитали кормиться у других и говорили: "Мы будем жить, не трудясь, если станем есть то, что запасают люди, обрабатывающие землю". Все племя собралось по призыву вождя из дома Тузи и, наготовив пищи, отправилось в пустыню. Оно прикрепило к спине рукоятки ставших для них бесполезными мотыг, которые приросли к телу и приняли форму хвостов. Тело их покрылось шерстью, лбы нависли, и они, таким образом, превратились в павианов, которые и до сих пор называются "людьми Тузи"».
Здесь же Тайлор пересказывает одну из мусульманских легенд: «Близ одного еврейского города протекала река, переполненная рыбой, но эти хитрые животные, узнав нравы горожан, смело плавали на виду в субботу и тщательно скрывались в будни. Наконец еврейские рыбаки поддались искушению и отправились на ловлю в субботу; но они дорого поплатились за хороший улов, ибо были превращены в обезьян в наказание за нарушение субботы».
В языческие времена с ослушниками тоже обходились куда как круто: «…Юпитер таким же образом наказал вероломный народ керкопов. Он отнял у них язык, употреблявшийся лишь для ложных клятв, дозволив им только дикими криками оплакивать свою судьбу, и обратил их в косматых питекузских обезьян, в одно и то же время похожих и непохожих на людей, которыми они некогда были».
Далее Тайлор резюмирует: «Мы видим, что легенды о происхождении человеческих племен от обезьян прилагаются в особенности к племенам и народам, которые более цивилизованными соседями считаются низшими и звероподобными».
Не сомневаюсь, что в богатейшем этнографическом материале можно без особого труда найти примеры прямо противоположного свойства, но изобилие антиобезьяньих мифов, нацеленных на ближайших соседей, говорит само за себя. Поэтому представляется весьма сомнительным, чтобы нелюбовь к приматам могла быть сведена к особенностям того или иного вероисповедания. Очевидно, что корни этого неприятия лежат гораздо глубже.
Обратите внимание: даже непредубежденный человек с естественно-научной подготовкой, не возражающий произойти от обезьяны, испытывает некую неловкость возле вольера с приматами (если он, конечно, не приматолог, который души не чает в своем предмете). Уж очень все похоже — мимика, пластика, поведение, отношения в группе, причем не просто похоже, а похоже как-то карикатурно. При этом зеленые мартышки, скажем, вызовут куда меньше раздражения, чем стадо павианов. Мы восхищаемся безукоризненной точностью движений крупных кошек и волков или врожденной грацией изящных антилоп. А эти противные кособокие обезьяны двигаются как-то неуклюже и все время кривляются, кривляются, кривляются…
Описанный феномен ученым известен давно и называется этологической изоляцией видов (этология — наука, изучающая поведение животных). Суть его очень проста: близкие виды испытывают взаимное отталкивание, причем неприятие тем сильнее, чем выше степень родства. Многие виды птиц внешне совершенно неотличимы, но разделены формой песни. Между прочим, механизм этологической изоляции лежит в основе национальной и расовой неприязни. Ничтожные, казалось бы, отличия в привычках, одежде, языке, обычаях могут вызывать у родственных народов сильнейшее взаимное раздражение. Украинский или белорусский язык нередко представляется нам откровенной пародией на русский, а вот финский или мадьярский не вызывают никаких чувств, ибо непонятны. По той же самой причине православные христиане терпеть не могут католиков и лютеран, а к мусульманам или буддистам относятся гораздо спокойнее. Еретики всюду и во все эпохи вызывали куда большую ненависть, чем иноверцы.
Таким образом, наша нелюбовь к обезьянам имеет вполне реальную биологическую подоплеку. Стремясь как-то социализовать врожденную инстинктивную программу, культурная традиция изобрела тьму-тьмущую объяснений и толкований, но суть дела от этого не меняется. Механизм этологической изоляции продолжает работать бесперебойно. Смотреться в кривое зеркало всегда не очень приятно.
Нам уже давно пора оставить в покое лирику и поговорить о приматах более спокойно и обстоятельно. Быть может, биология не располагает серьезной доказательной базой и сближает человека и высших обезьян неправомерно? Что может сказать современная наука по этому поводу?
Не хотелось бы утомлять читателя скучной систематикой, но элементарные вещи все-таки следует сообщить. Итак, всех приматов, обитающих сегодня на земном шаре, принято подразделять на два подотряда: высшие обезьяны, или антропоиды (человек разумный тоже входит в этот подотряд), и низшие, или полуобезьяны (лемуры, долгопяты и прочие). В свою очередь, высших приматов делят на широконосых обезьян (менее прогрессивных) и узконосых обезьян (более прогрессивных). Среди этих последних принято выделять надсемейство гоминоидов (Hominoidae), куда входят гиббоновые, орангутан, горилла, шимпанзе и люди — гоминиды (Hominidae). Крупных антропоидов — гориллу, шимпанзе и органгутана — помещают в отдельное семейство понгид (Pongidae); таким образом, с точки зрения современной систематики, люди (гоминиды) и высшие человекообразные обезьяны (понгиды) образуют два родственных семейства. В свете новейших научных данных многие ученые настаивают на том, что гориллу и шимпанзе следует переместить не только в семейство гоминид (Hominidae), то есть человека, но даже в его подсемейство (Homininae). Понятно, что с бухты-барахты подобные вещи не делаются: чтобы осмелиться на столь серьезные таксономические перестановки, нужны веские основания. Излишне говорить, что все вообще приматы повязаны единством происхождения и имеют общего предка. Последнее обстоятельство прозорливо отмечал еще Дарвин, поместив, между прочим, предка всех высших приматов в Африку, хотя ископаемые переходные формы в конце XIX столетия были найдены только в Азии.
Сегодня принято считать, что линии гоминид и шимпанзе разошлись по геологическим меркам буквально вчера — 5–7 миллионов лет назад. И хотя общепринятая таксономия помещает высших обезьян и человека в разные семейства, многие биологи утверждают, что они куда роднее между собой, чем, скажем, волк и лисица — представители одного семейства. Более того, они ближе друг к другу не только чем лев и тигр — представители одного рода, но даже чем два подвида обыкновенной домовой мыши. (Чтобы не путаться в таксономических категориях, вспомним типологическое членение по мере убывания родства: вид — род — семейство — отряд — класс и т. д.) Сразу же возникает резонный вопрос: быть может, ученые несколько лукавят, неправомерно сближая высших приматов и венец творения? Давайте разберемся.
Еще дарвиновский соратник и последователь Томас Гексли (1825–1895), «главный апостол евангелия сатаны», как шутя называл его сам Дарвин, убедительно показал, что анатомически гоминоиды почти не различаются с человеком. Во всяком случае, эта разница ощутимо меньше, чем расхождение между высшими обезьянами и низшими приматами. Разумеется, XX век с его молекулярными и генными технологиями изрядно пополнил базу данных более чем столетней давности. Так что уже знакомое нам решение Ватиканского собора (о том, что теория Дарвина правильно толкует происхождение человеческого тела), безусловно, имело под собой все основания. Отрадно, что образованные католические священники, в отличие от наших родных заскорузлых попов, не желают ломиться в открытую дверь и выглядеть клиническими идиотами. Между прочим, выдающийся французский теолог и философ Пьер Тейяр де Шарден (1881–1955), бывший по совместительству палеонтологом и первооткрывателем останков синантропа, никогда не покушался на эволюционную теорию и даже сформулировал закон цефализации — целеустремленного наращивания мозговой мощи. Можно сколько угодно костерить католическую церковь за реальные и мнимые грехи, но факт остается фактом: бородатым отечественным пастырям до ее интеллектуалов — как до Полярной звезды.