Страница 58 из 89
Ещё за год до революции полковник Генштаба Энгельгардт — кадетский член Военной комиссии Государственной Думы, честно признавался: «Распутинская и сухомлиновская клики сильны…». И тут же прибавлял: «Но мы с ними справимся». — «Каким способом?» — интересовались собеседники. — «Да, пожалуй, придется революционным. Только как бы „слева“ не захлестнуло…».
«Слева» и захлестывало. Такой вариант не устраивал ни Антанту, ни Америку. И общую европейскую ситуацию в августе 1917 года хорошо описывал Манифест VI съезда РСДРП (б): «Американские миллиардеры, наполнившие свои погреба золотом, перечеканенным из крови умирающих на полях опустошенной Европы, присоединили свое оружие, свои финансы, свою контрразведку и своих дипломатов для того, чтобы не только разгромить своих немецких коллег по международному грабежу, но и затянуть потуже петлю на шее русской революции».
Как известно, первое Штатам удалось, второе — нет. Но это не значит, что Штаты, как и российский Капитал, не старались. Шестого августа 1917 года крупнейший предприниматель заводчик Рябушинский откровенно огласил свою программу: «Костлявая рука голода и народной нищеты схватят за горло друзей народа, членов разных комитетов и советов».
Капиталисты России саботировали производство. В мае 1917 года были закрыты 108 заводов. Летом простаивали уже 40 % металлургической промышленности и 20 % — текстильной.
Пришёл октябрь. Еще в феврале этого года большевики не были ведущей партией масс. Формально они не были ею и после Октябрьской революции. На выборах в Учредительное собрание (кстати, через неделю после Октября) большевики по лучили по стране лишь 25 % голосов, а партия эсеров — более половины.
Однако Ленин был прав, утверждая, что страна доверяет именно большевикам, потому что в течение 1917 года только они быстро набирали влияние в массах, а остальные партии так же быстро его теряли. По стране большевики получили 25 %, а вот в столице, в Петрограде, где Ленин имел возможность наиболее отчетливо довести до народа свою позицию и где народная масса была наиболее сознательной, — они получили на вы борах в «Учредилку» 50 % — шесть мест из двенадцати!
Большевизм отражал устремления трудящейся массы. Вот почему Ленин смог завоевать ее умы и сердца и победить в жестокой внутренней борьбе…
Началось, правда, с поражений. Старая русская армия развалилась, новой ещё не было. В Брест-Литовске Россия и Германия подписали сепаратный мирный договор.
Троцкий его подписание вначале саботировал.
Бухарин был резко против мира.
Между прочим, и второй, и, особенно, первый, откровенно сыграли здесь на руку Антанте и США. Отказ Троцкого от немедленного мира провоцировал втягивание Германии в антисоветскую интервенцию, и этим Лев Давидович оттягивал немецкие войска с Западного фронта.
Деталь, нужно сказать, занятная, — особенно если знать, что английский дипломатический агент и разведчик Брюс Локкарт тоже стремился сорвать ратификацию и действовал в Петрограаде в этом направлении весьма активно.
В дни накануне ратификации Ленин писал: «И тяжкое же ремесло человека, которому приходится парить в баньке чесоточных». Имелись в виду те, кому Ленин ставил диагноз: «чесотка громких фраз»…
«Перманентно революционный» Троцкий идеально подходил под такой диагноз как тогда, так и в будущем. Но опять-таки только ли в р-р-еволюционности было дело, или играли свою роль более тонкие и менее «романтические» комбинации?
Из-за опасности германского наступления на Петроград дипломатический корпус был эвакуирован в Вологду, и Ленин в разговорах с Локкартом и американским представителем Робинсом сообщал им, что Советская Россия, если Антанта окажет нам военную помощь, готова продолжать войну в случае продолжения германской агрессии. Однако сам же Ленин прибавлял, что английское правительство этого ни за что не сделает. Ленин был прав: союзники оказали помощь, но не русской революции, а русской контрреволюции.
Ленин же, сразу обозвав договор «похабным миром», на стоял на его заключении и ратификации под угрозой выхода из ЦК. Ленина поддержал и Сталин. А буржуазные газеты опять подняли старую тему о «пломбированном вагоне»… Не можем обойти ее и мы, мой уважаемый читатель.
Историк Юрий Фельштинский в предисловии (1995 год) к материалам эмигранта Николаевского написал: «Сделав ставку на революцию в России, германское правительство в критические для Временного правительства дни и недели поддержало ленинскую группу, помогло ей проехать через Германию и Швецию… Как и германское правительство, ленинская группа была заинтересована в поражении России».
Здесь всё не так… Ставку на революцию в России сделала Антанта, и это она вдохновляла на революцию, замышлявшуюся как верхушечный переворот, российские буржуазные круги.
Через Швецию Ленину помогли проехать шведские социал-демократы.
Ленин вернулся в Россию не в «критические дни», а в разгар «медового месяца» Временного правительства с российским обществом.
И Ленин был заинтересован в поражении не России, а помещичье-капиталистической власти, справедливо считая та кое поражение условием перехода власти к представителям народа. И ни в каких отношениях с имперским кайзеровским правительством Ленин тоже не был.
Это уже позднее — в ноябре 1918 года — он поручал наркому иностранных дел РСФСР Чичерину предложить революционному германскому правительству помощь России для ведения Германией народной войны против вторжения иностранного империализма.
Но переговоры по прямому проводу с лидером немецких социал-демократов, членом Совета народных уполномоченных Гуго Гаазе ни к чему не привели.
Весной 1917 года до всего этого было еще далеко. Ленин приехал в Петроград 16 апреля 1917 года из Швейцарии действительно транзитом через Германию и Швецию. Но такой маршрут был задан ему и его товарищам… англичанами. Вот как это вышло…
Февральская революция объявила всеобщую политическую амнистию. Теперь эмигранты могли вернуться домой без того, чтобы тут же угодить в каталажку. Но Англия не пропускала тех революционеров, которые выступали против войны. Поэтому путь Ленину из Швейцарии через Францию и Англию на Швецию и дальше был закрыт во имя торжества «английской демократии» над «прусским милитаризмом».
При проезде Ленина через Англию его бы просто арестовали. Англичане так тогда и поступили с некоторыми российскими политэмигрантами.
Не забудем, что Золотой Интернационал уже готовил подключение Соединенных Штатов к финальной стадии войны, и преждевременное ее прекращение было для вильсонов, ллойд джорджей, клемансо, черчиллей и барухов просто недопустимо.
Отношение же германского правительства к проезду русских революционеров, выступающих против войны, было прямо противоположным английскому.
Как могли немцы в апреле 1917 года отказать в возвращении на родину тем, кто обличал мировую бойню, если еще в декабре 1916 года Германия была готова немедленно приступить к мирным переговорам?
Имперские министры не настолько хорошо разбирались во взглядах лидера большевиков, чтобы понимать, что они-то, представители истощаемой войной Германии, хотели мира во имя спасения германского империализма, а Ленин призывал к миру во имя уничтожения любого империализма (в том числе и германского).
Всю пикантность ситуации при проезде транзитом через Германию Ленин прекрасно понимал, но иного пути добраться до бурлившей России не было. Поэтому он настоял на праве экстерриториальности — то есть проезде без контроля пас портов и багажа и недопущении в вагон кого бы то ни было из чиновников (отсюда и пошел ездить «пломбированный вагон» по страницам петроградских газет).
Переговоры с немцами вел лидер швейцарских левых социал-демократов Фриц Платтен. Он же был и руководителем поездки и сопровождал вагон при проезде через Германию.
Русская (точнее, петроградская) буржуазия сбросила царя, чтобы продолжать войну. И вдруг приезжает энергичный чело век с лозунгом: «Никаких уступок „революционному“ оборончеству! Да здравствует социальная революция!». Как ослабить его влияние? Ну, конечно, сообщить, что приехал «немецкий шпион».