Страница 30 из 89
Едва ли преувеличивал Кони, когда писал: «Мрачной иронией дышало пролитие крови русского солдата, оторванного от далекой курной избы, лаптей и мякины, для обеспечения благосостояния „братущки“, ходящего в сапогах, раздобревшего на мясе и кукурузе и тщательно запрятывающего от взоров своего „спасителя“ плотно набитую кубышку в подполье своего прочного дома с печами и хозяйственными приспособлениями».
Однако опыт тогдашнего «освобождения славян», который стоил России 200 тысяч (в то время!) жизней, впрок нам не пошел. Царизм по-прежнему заглядывался на Царьград — Константинополь — Стамбул и рассчитывал, что «братушки» будут в таком походе подмогой.
Теперь уже, в десятые годы XX века, в Петербурге вновь раздавались громовые речи о «славянском единении» и необходимости «поддержать братьев против нехристей».
Мнение Беклемишева о сути Балканского союза мы уже знаем. А вот что говорит о Балканских войнах XX века Е. Тарле: «Сербия и Болгария живут… земледелием и скотоводством, и для них… вопрос о Македонии (один из основных поводов к войне с Турцией. — С.К.) был… вопросом о новой пахотной земле и новых пастбищах… Для Сербии приобретение Салоник было равносильно выходу к морю, в чем так нуждались экспортеры сербского скота и сырья».
Такова подлинная подоплека дела, читатель. В чем же тут интерес России? Его нет.
Первая Балканская война началась 9 октября 1912 года, а 30 мая 1913 года уже закончилась победой славян. По настроению и формальным результатам войну можно было назвать национально-освободительной, но подлинная суть выражалась словом «репетиция». Балканские страны сыграли здесь роль солдатиков, а Россия — подставного распорядителя.
И отныне Россия и славянские Балканы были связаны зримо. Не только гимназические учителя, но и мальчишки-газетчики теперь твердо знали: славянских братьев мы в обиду не дадим — ни «турке», ни «немчуре». Если учесть, что нью-бердичев…, то есть петербургская кадетская «Речь» была в руках Гессена и Винавера, бойкие «Биржевые Ведомости» — Проппера, разухабистый «День» — Когана и Биккермана, популярная дешевая «Копейка» — Городецкого, московские «профессорские» «Русские Ведомости» — Иоллоса (известный сионист Жаботинский был здесь заграничным корреспондентом), то «истинно русский дух» во всех слоях общества поддерживался постоянно и согласованно. В массовом русском сознании из Германии активно делали врага.
Спровоцированный смысл первой Балканской войны хорошо виден из того, что не успели бывшие союзники отпраздновать победу, как началась вторая Балканская война — теперь между поощряемой немцами Болгарией и остальными участниками Балканского союза, к которым присоединились Румыния и… Турция.
Всё было закончено быстро: с 29 июня до 10 августа 1913 года Болгария потерпела поражение, и часть ее новых земель совместно общипали «братья»-сербы, греки и турки. Турецкие акции несколько укрепились, и теперь Париж мог не опасаться разрушения Турции, в которой 63 % (почти две трети, между прочим!) иностранных капиталовложений было французского происхождения.
Уже в приведенных балканских сюжетах фигурировала тема проливов. И ещё одним стойким заблуждением стала обычная уверенность в том, что в начавшейся вскоре мировой вой не Россия воевала как раз за обладание черноморскими проливами и именно проливами собиралась-де расплатиться Антанта с Россией в случае общей победы. Увы, читатель, и «за проливы» русские Иваны платили жизнью в счет будущих прибылей все тех же Ротшильдов. Проливы нужны были им и Нобелям как хозяевам русской нефти. Проливы нужны были французскому капиталу, владевшему Донбассом и тяжелой промышленностью Юга России.
«Русскими» проливами блокировались и германские интересы на Ближнем Востоке — уже во славу Ротшильдов английских (а с ними — нефтяного магната Детердинга и компании). Впрочем, англичане больше рассчитывали на то, что босфорско-дарданелльский «улов» Николая Романова разделят на всех.
Не «светило» нам ничего и на самих Балканах, хотя в России тогда думали иначе. Есть интересный документ — «Записка статского советника А. М. Петряева». Александр Михайлович Петряев знал Балканы хорошо — он там долго служил консулом. Будучи уже товарищем министра иностранных дел в 1917 году, он писал: «Англия и Франция не будут способствовать образованию на берегах Адриатики большого славянского государства, тяготеющего к России. Они, несомненно, предпочтут создание независимого Хорватского королевства, которое всецело подпадет под их влияние».
Но Петряев ошибся. Югославия создалась на основе объединения Сербии и Хорватии как раз при поддержке Антанты. В мае 1915 года не в славянском Петрограде, а в туманном Лондоне был образован Югославянский комитет во главе с хорватом Анте Трумбичем, который сыграл выдающуюся роль в послевоенном южнославянском государственном устройстве. С помощью, напомню, англичан.
Даром, что английский министр иностранных дел Грей не возмутимо говорил русскому кадетскому лидеру Милюкову вовремя его лондонского визита в 1916 году: мол, как там устроятся сербы с хорватами, это их внутреннее дело, а еще оно, мол, касается России — не Англии.
Не лишней для нас окажется и память о том, что Болгария «братушек» в 10-е годы XX века была теснейше экономически связана с Германией и Австро-Венгрией. Так что, рассориваясь с последними, Россия отношений со славянами-болгарами не улучшала.
А ведь Болгария как политически, так и экономически была для нас доступнее (а, значит, и перспективнее), чем, например, Сербия.
И будет правильным сказать, читатель, что Россия воевала с двумя реальными целями: сделать, во-первых, Германию из дружественного государства смертельным врагом и, во-вторых, окончательно дать повязать себя внешними влияниями и долгами, чтобы стать вотчиной транснационального капитала.
Генри Ноэл Брейлсфорд в «Войне стали и золота» писал: «С 1854 по 1906 годы Сити бойкотировало Россию. Заем 1906 года последовал за явно инспирированными статьями в „The Times“, которые предсказывали политическое соглашение (оно и последовало в 1907 году — С.К.). Финансы (то есть — Ротшильды английские и французские. — С.К.) и дипломатия в современном мире стали друг другу необходимы. Если бы какая-либо держава или группа держав удерживала монополию на мировом денежном рынке хотя бы в течение нескольких лет и сознательно использовала ее в политических целях, она в конце концов диктовала бы свою волю России… Россия уязвима, так как она зависит от своей репутации на западных рынках совершенно так же, как любая из республик Латинской Америки».
Кроме займов, неплохо срабатывало и другое средство, о ко тором с горечью писал известный нам генерал Игнатьев: «Россия издавна дорого платила за свою техническую отсталость, представляя лакомый кусочек для иностранной промышленности: без затраты капиталов, одной продажей патентов, что и носило громкое название „техническая помощь“, можно было снимать любые барыши с русских заводов. „Техническая помощь“ являлась одним из самых надежных средств для об ращения России в колонию и хорошим подспорьем для иностранного шпионажа».
Конечно, в самой России об этом помалкивали, и для «патриотически» настроенной российской публики сочинили имеющую хождение по сей день сказочку о том, как прекрасно заживет после победы над «гуннами» «христолюбивая» Русь. Время добавило к ней одну присказку: «Эх, если бы не проклятые большевики»…
Вся «идиллия» разбивается о железные статистические данные. Накануне Октябрьской социалистической революции в 1917 году государственный долг России превышал 60 миллиардов рублей, что составляло семнадцать довоенных годовых государственных бюджетов. Внешний долг насчитывал 16 миллиардов, из них около 9 — краткосрочная задолженность.
Что это значило? В случае «войны до победного конца» одна из «победительниц» — Россия почти сразу должна была бы выплатить Западу почти три довоенных бюджета, не считая того, что из 19 миллиардов краткосрочных внутренних обязательств казначейства на долю англо-франко-заокеанского капитала тоже приходилось немало.