Страница 5 из 111
— Первым делом следует ввести ему немного сыворотки, — произнес он, открывая сумку. — Внутривенно. Но следует проделать это аккуратно. Нежелательно, чтобы он дернулся.
Мы пошли на кухню, и он прокипятил иглу. В одной руке у него был шприц, в другой бутылочка: он проткнул иглой резиновую пробку и набрал в шприц бледно-желтой жидкости. Затем подал шприц мне.
— Держите, пока я не попрошу его у вас.
Он взял сумку, и мы вернулись в комнату. Гарри смотрел на нас блестящими, широко раскрытыми глазами. Наклонившись над ним, Гандербай с величайшей осторожностью, будто это были кружева шестнадцатого века, закатал ему до локтя рукав пижамы. Я заметил, что при этом сам он старается держаться подальше от постели.
— Я сделаю вам укол, — прошептал он. — Сыворотка. Совсем не больно, но постарайтесь не шевелиться. Не напрягайте живот, расслабьтесь.
Гарри глянул на шприц.
Гандербай вынул из сумки кусок красной резиновой трубки и просунул одним концом Гарри под бицепс, затем стянул трубку крепким узлом. Протерев спиртом участок кожи на предплечье, он подал мне тампон и взял из моих рук шприц. Поднял его повыше, к свету; сощурившись, поглядел на деления и выдавил струйку желтоватой жидкости. Я стоял рядом и смотрел. Гарри занимался тем же, по лицу его стекал пот, казалось, оно смазано тающим на коже кремом — влага стекала прямо на подушку.
После того, как был наложен жгут, на внутренней стороне предплечья Гарри набухала голубая жилка — над ней нависла игла шприца. Гандербай держал шприц почти горизонтально. Игла вошла в вену, это было проделано медленно, но уверенно. Гарри взглянул на потолок и закрыл глаза, снова открыл их, но не пошевелился.
Закончив, Гандербай наклонился к уху пациента.
— Теперь все будет в порядке, даже если он вас укусит. Но не двигайтесь. Пожалуйста. Я на минутку выйду.
Он взял сумку и вышел в холл, я пошел следом.
— Теперь он в безопасности?
Маленький доктор-индиец стоял в холле и потирал нижнюю губу.
— Эта сыворотка дает какую-то защиту, не так ли? — спросил я.
Он повернулся и подошел к раздвижной двери, ведущей на веранду. Я думал, доктор выйдет на веранду, но он остановился по эту сторону двери и принялся вглядываться в ночную темноту.
— Может, сыворотка не очень надежна?
— К сожалению, это так, — не оборачиваясь, сказал он. — Может, она его спасет, а может, и нет. Я пытаюсь придумать что-то другое.
— А если мы быстро отогнем простыню и сбросим крайта, не дав ему времени для укуса?
— Ни в коем случае! Мы не имеем права рисковать. — Слова прозвучали резко и чуть-чуть визгливо.
— Не стоит его надолго оставлять одного, — сказал я. — Он начнет нервничать.
— Очень вас прошу! Пожалуйста! — Повернувшись ко мне, он взмахнул руками. — Не будем торопиться. Такие вещи не делаются очертя голову. — Он вытер платком лоб и, покусывая губу, нахмурился.
— Вот что, — произнес он наконец, — есть один способ — знаете, что мы сделаем? Нужно ввести под простыню анестезирующее — прямо туда, где находится змея.
Идея была превосходной.
— Это небезопасно, — продолжил он, — потому что змея — существо с холодной кровью, на них анестезирующее действует не столь быстро и эффективно, но это лучший выход из положения. Можно использовать эфир… хлороформ… — он замолчал, продолжая обдумывать свой план.
— Так что мы применим?
— Хлороформ, — произнес он внезапно. — Самый обычный. Это лучше. Идемте немедленно! — он взял меня за руку и повел к балкону. — Поезжайте ко мне домой! Пока вы едете, я позвоню по телефону и разбужу слугу, этот паренек покажет вам шкафчик с ядами. Вот ключ от него — возьмете бутылочку хлороформа, у нее оранжевый ярлык и на нем название. Я останусь здесь, на тот случай, если что-либо произойдет. Поторопитесь! Нет, нет — ботинки вам не понадобятся!
Минут через пятнадцать я вернулся с хлороформом. Гандербай вышел из комнаты Гарри и встретил меня в холле.
— Все в порядке? Очень хорошо. Я как раз рассказал ему о том, что мы собираемся сделать. Но надо поторопиться, ему тяжело лежать неподвижно — боюсь, он может пошевелиться.
Он снова отправился в спальню, а я, осторожно держа в руках бутылочку, пошел следом. Гарри лежал в постели точно в таком положении, как раньше, по щекам струйками бежал пот, лицо было бледным и влажным. Он посмотрел на меня, улыбнулся и одобрительно кивнул. Я показал большой палец, давая знать, что все идет о’кэй. Гарри прикрыл глаза. Гандербай, сидя на корточках рядом с кроватью, взял резиновую трубку, служившую жгутом, и прикрепил к концу трубки сделанную из бумаги маленькую воронку.
Индиец принялся понемножку вытаскивать краешек простыни из-под матраца — действовал он точно на линии живота Гарри, дюймов в восемнадцати от него; я видел, с какой нежностью управляются с кончиком простыни его пальцы. Доктор работал так медленно, что различить его движения было почти невозможно.
Наконец ему удалось приподнять материю, он ввел туда один конец трубки таким образом, чтобы она скользнула по матрацу поближе к телу Гарри. Не знаю, сколько времени понадобилось индийцу, чтобы трубка продвинулась на несколько дюймов. Может, двадцать минут, а может, и все сорок. Я даже не видел, как она двигалась, но знал, что это происходит, так как ее видимая часть постепенно уменьшалась. Вряд ли крайт мог ощутить хотя бы малейшие колебания. На лбу и над верхней губой Гандербая выступили крупные жемчужины пота, но руки его действовали уверенно, и я заметил, что наблюдает он не за трубкой, а за тем участком смятой простыне который покрывал живот Гарри.
Не поднимая глаз, индиец протянул руку. Я отвинтил пробку и вложил бутылку с хлороформом ему в ладонь, не выпуская, пока не убедился, что он крепко ее ухватил. Затем он подозвал меня кивком головы и прошептал:
— Скажите ему, что я пропитал матрац, и у него под телом будет очень холодно. Он должен быть к этому готов, пусть не шевелится.
Я наклонился над Гарри и передал то, что просил индиец.
— Почему он не поторопится? — проговорил Гарри.
— Сейчас, Гарри. Но будет очень холодно, так что приготовься.
— О Господи, шевелитесь же вы, в конце концов! — в первый раз он повысил голос. Гандербай живо глянул на него, задержал взгляд на несколько секунд, потом вернулся к своему занятию.
Гандербай налил в бумажную воронку несколько капель и подождал, пока жидкость не стекла в трубку, затем добавил еще немного и стал ждать — в комнате тяжело и неприятно запахло хлороформом. Этот запах навевал нечто, связанное с одетыми в белое медсестрами и хирургами, занимающими свои места в белой комнате, вокруг длинного белого стола. Теперь Гандербай наливал безостановочно: я видел, как над бумажной воронкой медленно колышется похожее на дымок облачко густых испарений хлороформа. Доктор сделал паузу, поднял бутылку к свету, налил в воронку еще порцию и вернул пузырек мне. Медленно вытянув из-под простыни резиновую трубку, он выпрямился.
Должно быть, нагрузка, которую он испытывал во время этой работы, была велика — припоминаю, что, когда Гандербай шепотом заговорил со мной, голос его был слабым и усталым.
— Подождем пятнадцать минут. Для верности.
Я склонился над Гарри.
— Мы выждем пятнадцать минут, просто на всякий случай. Но возможно, все уже закончилось.
— Так почему, Бога ради, ты не хочешь посмотреть и убедиться?! — он снова заговорил во весь голос, и Гандербай пружинисто обернулся — его смуглое лицо сердито нахмурилось. Глаза у него были совершенно черные, он уставился на Гарри, и у того задергался тот же мускул на лице. Я вытащил платок и вытер ему пот, при этом поглаживал лоб, чтобы как-то его успокоить.
Потом мы с доктором стояли возле постели и ждали — Гандербай пристально, с напряженной сосредоточенностью смотрел на Гарри. Чтобы удержать Гарри в покое, маленький индиец сосредоточил на нем всю свою волю. Он не сводил с пациента глаз и, казалось, все время беззвучно внушал ему, чтобы тот был послушен и не испортил того, что сделано… Гарри лежал мокрый от пота, рот его подрагивал, веки то смыкались, то раскрывались, и взгляд упирался то в меня, то в простыню или в потолок, но ни разу не остановился на Гандербае. И все же каким-то образом индиец сдерживал его. Меня мутило от запаха хлороформа, но я не мог сейчас покинуть комнату. У меня появилось чувство, будто кто-то надувает огромный воздушный шар, который вот-вот должен лопнуть, а я не могу отвернуться и вынужден смотреть.