Страница 91 из 97
— Вы когда-нибудь слышали о такой вещи, как внематочная беременность? — Он адресовал этот свой вопрос Кеогх, который в ответ кивнул головой.
— Оплодотворенная яйцеклетка по каким-то причинам не достигает своего места назначения-матки, вместо этого она прикрепляется к очень тонкой трубке между яичником и маткой. И сперва все идет достаточно хорошо для нее — и именно это факт, я хочу, чтобы вы себе четко уяснили — потому что, несмотря на то, что именно матка предназначена для взращивания зародыша, стенка трубы не только поддерживает развивающуюся яйцеклетку, но еще и питает ее. Формируется то, что мы называем контрплацентой, которая обволакивает зародыш на ранней степени развития и лелеет его. Зародыш, конечно же обладает высокой степенью жизнеспособности и способен хорошо существовать на плазме, которой его снабжает контроплацента. И он растет — растет с фантастической быстротой. Ну, а так как труба очень тонкая — вы с трудом смогли бы просунуть сквозь нее тончайшую из швейных игл — она не может содержать в себе растущий зародыш и разрывается. И если только он не извлечен вовремя, ткани, расположенные снаружи с готовностью принимают на себя работу, которую должны выполнять настоящие плацента и матка, и через шесть—семь месяцев, если мать еще до этого доживет, происходят настоящие разрушения в брюшной полости.
— Ну ладно, теперь назад, к хорио. Итак, участвующие в этом клетки, являются половыми и впридачу канцерогенными, они делятся с бешеной скоростью, без какой-то программы, развиваясь в совершенно безграничном разнообразии очертаний, размеров и форм. Ну, а закон среднего диктует то, что определенное число их-а общее число искаженных клеток — астрономическое — походили на оплодотворенную яйцеклетку. И некоторые настолько схожи, что я лично не возрадовался бы задаче по различению имитаций и настоящих. Тем не менее, для тела, в целом, не имеет значения. Все, что хотя бы отдаленно напоминает оплодотворенную яйцеклетку, способно управлять контрплацентой.
А теперь давайте рассмотрим источник этих клеток. С точки зрения физиологии-это железистая ткань, масса капилляров и вен. Все они вместе зародышевые имитации, вплоть до самой крошечной. А тонкие стенки капилляров легко разрываются от такого усилия и имитации — естественно, лучшие из них, так как ткани предрасположены именно к ним-попадают в капилляры, оттуда — в систему кровообращения.
Есть одно единственное место, откуда их можно удалить и оно богато кислородом, лимфой, кровью и плазмой: легкие. Они с энтузиазмом принимаются за работу по формированию планценты для этих клеток и их взращиванию. Но каждый сегмент, утрачивается для выполнения работы по снабжению крови кислородом. В конце концов легкие отказывают и смерть наступает в результате кислородного голодания.
Вступил Рэтберн.
— Долгие годы хори считалось легочной болезнью, а канцерогенные яичники — побочным эффектом.
— Но рак легких… — начал возражать Кеогх.
— Но это — не рак легких, разве не ясно? Правда, через достаточное время, могло бы и быть так, если найдут метостазы. Но времени никогда не хватает. Хорио не нужно ждать долго, чтобы убить. Вот почему все так скоротечно.
Он попытался не смотреть на девушку — не получилось — и все-таки сказал:
— И наверняка.
— Ну и каково лечение?
Вебер поднял свои руки и позволил им упасть. Это был в точности тот же жест, сделанный ранее Рэтберном, и Кеогх вдруг подумал, не учат ли подобным жестам в медицинских вузах.
— Что-нибудь для снятия боли. Орхидектомия может несколько продлить жизнь больного. Но не спасет его. Прежде, чем проявляются первые симптомы, пошли метастазы. Рак становится генерализованным… и наверное, состояние легких только в милости Божьей.
— А что такое „орхидектомия“? — спросил Кеогх.
— Ампутация, э-э, источника, — неловко ответил Рэтберн.
— Нет! — вскричала девушка.
Кеогх послал ей взгляд, полный сочувствия. Было в нем наверное нечто такое, циничное, непонятное, холодность пополам с раздражением ко всем, кто жил так, как он никогда не мог, имел то, чего он никогда бы не мог иметь. Наверное, пошевелился тот самый великий древний грех, изолированный Кэпом Гамалиэлем в своих проницательных мыслях. Конечно же ампутировать, подумал он, если поможет. Что думаешь, ты стараешься спасти-его способность к деторождению? Как прок в этом сейчас? Но, бросив взгляд в ее сторону, он натолкнулся на нечто полностью отличное от замешанного на романтике ужаса и шока, которые ожидал увидеть. Ее густые прямые брови были сведены вместе, лицо застыло в напряженном раздумий.
— Дайте мне время, — как ни странно звучали эти слова, сказала она.
— Вы действительно должны бы… — начал Рэтберн, но она заставила его замолчать нетерпеливым жестом. Трое мужчин обменялись взглядами и успокоились, словно кто-то или что-то совершенно ясно и недвусмысленно сказал им — подождите. Чего они ожидали, никто из них и представить себе не мог.
Девушка сидела с закрытыми глазами. Проползла еще минута.
— Дэдди обычно говорил, — произнесла она так тихо, что похоже говорила сама себе, — путь можно найти всегда. Все, что нужно — подумать о нем.
Снова наступила долгая пауза, затем она открыла глаза. В них, где-то в глубине чувствовалось какое-то горение и Кеогх почувствовал себя неуютно.
Она сказала:
— Однажды он сказал мне — ты можешь иметь все. Все, что только… возможно… и… единственный путь убедиться в том, что возможность есть, попытаться реализовать ее.
— Нет, не Сэм Уайк, — произнес Кеогх. — Это сказал Кеогх.
Она облизала пересохшие губы и по очереди она посмотрела на каждого из присутствовавших. Но, казалось, никого не видела.
— Я не позволю ему умереть, — твердо заявила она. — Вот увидите.
Сэмми Штейн вернулся два года спустя на побывку, полный планов поступления в ВВС. Из него в Китае, как он выразился, повышибли дурь, да и много другого тоже. Но он остался прежним Сэмми в достаточной мере, чтобы составлять чудесные дикие планы посещения чужих владений; и они знали, куда именно направятся. Однако новый Сэмми потребовал сперва выпивку и девку.
Гай, уже два года как окончивший школу и зарабатывавший себе на жизнь, по природе своей не пьяница и не бабник, согласился очень охотно. Сэм, казалось, сперва забыл про „купальную лужу“ и пол-вечера они сидели в местном, довольно неплохом универмаге с баром и танцплощадкой. Гай уже отчаялся, что Сэм когда-нибудь вспомнит про него, как тот сам заговорил, напомнив Гаю, как однажды тот написал ему, Сэму, письмо, спрашивая, а случилось ли все то с ними на самом деле. Гай, в свою очередь, про письмо забыл, и после они неплохо провели время, „вспоминая былое“ — и решили на следующий же день отправится в то самое чужое владение, прихватив с собой обед. И отправиться пораньше.
Затем последовало шумное знакомство с несколькими девушками, и еще много выпивки, так что выбравшись где-то после полуночи из тумана и движения, Гай очутился на тротуаре, глядя как Сэмми запихивает девицу в такси.
— Эй, — окликнул он, заплетающимся языком, — как насчет, сам знаешь, „купальной лужи“?
— Я — как часы, можешь на меня рассчитывать, — нескромно рассмеялся Сэмми. Девица потянула его за руку, он стряхнул ее и зигзагообразным курсом подошел к Гаю.
— Слушай, — с трудом подмигнул он, — если получится — а у нас получится — я не направлюсь ни в какие ранние отправки. Вот что я тебе скажу — езжай туда один, там и встречай меня у того знака, который советует не лезть, а не то мы тебе всыпем. Скажем, часов в одиннадцать. Если я не смогу добраться к тому времени, то я либо умер, либо что-либо подобное.
Он проорал в такси:
— Ты собираешься меня пристукнуть, милашка?
На что девица отозвалась:
— Да, если ты сейчас же не сядешь в такси.
— Видишь, что я имею в виду? — с пьяной нелогичностью сказал Сэмми. — Я должен ехать, чтобы меня кокнули.
И он таким же зигзагом направился к такси, что вовсе не было необходимым — до машины было рукой подать. Больше в ту побывку Гай его не видел.