Страница 88 из 97
Затем он быстро вышел, оставив пораженного, молчащего молодого повергателя гор, застывшим под встречным взглядом одиннадцатилетней девчушки. У нее была чудесная белая кожа, черные до синевы, отливающие шелком, волосы и ровные густые брови.
Summa cul laude, поступление к Хиннегану и Бачу — были началами, о которых он знал. А то, что это было таковым, он понял далеко не сразу, не более того, вряд ли понял, что только что услышал современную версию закона Кэпа Гамалиэля «Не возжелай… побуждай алчность».
Тогда он лишь мог стоять, приведенный в замешательство. Затем он извинился, направился в кабинет казначея, где выписал чек и освободил небольшую коробку для денег от ничуть не мелкого содержимого. Затем надел свою шляпу, пиджак и вернулся в кабинет президента. Не говоря ни слова, дитя поднялось и последовало за ним к двери.
Они позавтракали и провели полдня вместе, и вернулись назад к шести. Он купил все, чего она хотела в одном из наиболее дорогих магазинов Нью-Йорка. Он посетил все места развлечений, куда она просила ее сводить.
Когда все закончилось, он вернул толстую пачку кредиток в небольшую коробку для денег, в которой стало меньше одним долларом и двадцатью пятью центами, которые он уплатил. Ибо в магазине — самом большом магазине мира — она тщательно выбрала мячик из губчатой резины, который упаковали для нее в кубическую коробку, и которую она все оставшееся время проносила, держа за перевязь.
Позавтракали они с ручной тележки. Он съел один hot dog с кислой капустой, она — два — с острой приправой.
Они проехали вверх по Пятой Авеню, в верхнюю часть города на двухэтажном, с открытым верхом, автобусе.
В Центральном Парке они отправились в зоосад, где купили один пакетик с арахисом для девочки и голубей и еще один пакетик с кексиками для девочки и медведей.
Затем на другом двухъяруснике они вернулись назад в нижнюю часть города, и — так прошло полдня.
Он помнил совершенно четко, как она тогда выглядела: королек в соломенной шляпке, правда, если по большому счету, очень ухоженный королек. Не мог он лишь вспомнить, о чем они тогда говорили, если вообще о чем-то особенном говорили. Он уже приготовился позабыть об этом эпизоде, или по крайней мере, аккуратно определить его в свой мысленный сейф в файл под именем — «мелочи», «разное», «закрыто», когда неделей позже, старый Сэм кинул ему пачку бумаг и приказал прочесть их, потом прийти и задать вопросы, если он сочтет что таковые появятся. Единственный вопрос пришел ему в голову, когда он прочел их:
— Вы уверены, что хотите предпринять все это? — и был не тем вопросом, который можно задать старому Сэму. Поэтому он обдумал его очень внимательно, осторожно и пришел к другому:
— Почему меня? — и старый Сэм внимательно осмотрел его снизу доверху и пробурчал:
— Ты ей нравишься, вот почему.
Так и получилось, что Кеогх и девочка целый год прожили в одном из небольших городков на Юге, где располагалась хлопкопрядильная фабрика. Кеогх работал в магазине компании. Девочка — на мельнице — двенадцатилетние девчушки работали в те времена на хлопкопрядильнях Юга. Она работала в утреннюю смену и половину вечерней, посещая днем школу в течение трех часов. До десяти часов вечера, по субботам, они смотрели на танцы с боковых скамеек. По воскресеньям посещали баптистскую церковь. Пока они там жили, их фамилией была Хэррис. Кеогх обычно очень волновался, когда не видел ее, но однажды, когда она пересекала по узкому мостику циркуляционный отстойник для использованной воды — что-то вроде сверхбольшого колодца позади прядильни, мостик сломался и она упала в воду. Но еще до того, как она смогла набрать в грудь воздуха, чтобы закричать, откуда-то материализовался негр-истопник, в действительности — из угольного бункера — и прыгнул туда же, схватил и передал ее наверх мгновенно возникшей толпе. Кеогх примчался сломя голову из магазина, в тот момент, когда кочегара уже вытаскивали, и, убедившись что с девочкой все в порядке, склонился над мужчиной, чья нога была сломана.
— Я — мистер Хэррис, ее отец. Вы получите за это вознаграждение. Как вас зовут?
Мужчина поманил его поближе, и когда Кеогх нагнулся, несмотря на боль, усмехнулся и подмигнул.
— Вы не должны мне ни цента, мистер Кеогх, — пробормотал он. Позже Кеогх мог бы разгневаться при подобном признании, и немедленно бы уволил человека: в этот же первый раз он наполнился удивлением и облегчением. Помимо всего прочего, ему теперь стало легче, когда он понял, что ребенок окружен работниками Уайка, работающими на земле Уайка, на фабрике Уайка, платившими Уайку за свои дома.
В надлежащее время год подошел к концу. Кто-то другой принял у него дела, и девочка, теперь уже под именем Кевин и с полностью новой биографией, в случае, если кто-то вдруг поинтересуется, направилась на два года в совершенно исключительный колледж в Швейцарии, для завершения образования, откуда она прилежно писала письма мистеру и миссис Кевин, которые имели большие земельные владения близ гор Пенсильвании, и в свою очередь, прилежно ей отвечали.
Кеогх вернулся к своей работе, которую обнаружил в отличном состоянии. Каждая из заключенных в течении года сделок кратко и прекрасно описанная для него, и дополнительная плата, переведенная на один из его счетов поразила Кеогха больше, чем сумма, имевшаяся на счете.
Однако он тосковал по девочке каждый из дней всех этих двух лет. Беспокойство, которое он не мог объяснить, не пытался обдумать, и ни с кем не обсуждал.
Все Уайки, как однажды пробурчал ему старый Сэм, делали что-либо подобное. Он — Сэм — был лесорубом в Орегоне, затем в течении полутора лет — подсобным рабочим, еще позднее — обычным матросом на танкере-каботажнике.
Возможно, где-то в глубине души, Кеогх надеялся, что когда она вернется из Швейцарии, они снова отправятся ловить зубатку на плоскодонке, или как она будет сидеть у него на коленях, в то время, как он будет страдать на жесткой скамье, во время ежемесячного посещения кинотеатра. Но в то мгновение, когда он увидел ее по возвращении из Швейцарии, понял, что этого уже никогда не будет. Он знал, что достиг какого-то нового уровня: это беспокоило и раздражало его, и поэтому он убирал все — глубоко-глубоко во тьму внутри себя. Он мог это сделать. Сил хватало. А она, — что ж, она обняла его и поцеловала, но когда заговорила, используя свой новый словарь, аккуратный, школьный, отточенный, то показалась ему странной и внушающей благоговение. Даже любимый ангел странен и внушает благоговение…
Они были снова вместе довольно долго, но уже без объятий. Он стал мистером Старком в Кливлендском офисе брокерской конторы, а она жила у пожилой четы, посещала местный университет и выполняла частично работу секретаря в его офисе. Именно тогда она изучила все тонкости бизнеса, поняла весь его размах. Он будет принадлежать ей. Бизнес стал ее собственностью, когда они были в Кливленде: старый Сэм умер совершенно неожиданно. Они незаметно ускользнули на похороны, но вернулись назад, на работу, в понедельник. Они оставались там еще в течении восьми месяцев — ей еще многому предстояло научиться. А в конце года она поступила в небольшой частный колледж и Кеогх совершенно не видел ее в течении целого года.
— Ш-ш-ш, — прошептал он ей, все так же плачущей, и «ш-ш-ш» — прошелестел звонок.
— Врач…
— Иди и прими ванну, — сказал он и подтолкнул ее.
Она извернулась под его рукой и теперь снова смотрела ему в глаза. Лицо ее горело.
— Нет!
— Ты же понимаешь, что не можешь пойти туда, — продолжал он, направляясь к двери. Она еще раз взглянула на него, но ее губы снова начали дрожать.
Кеогх открыл дверь.
— В спальню.
— Кто?..
Затем врач увидел девушку, ее стиснутые руки, ее искаженное лицо, и получил на свой вопрос ответ. Это был высокий, седоволосый джентльмен с быстрыми руками, быстрой походкой и столь же быстрыми словами. Он направился прямо через фойе, холл и анфиладу комнат, в спальню. Дверь закрыл за собой. Без всякого обсуждения, каких-либо просьб или отказов. Доктор Рэтберн просто тихо и быстро выключил их из орбиты своего профессионального интереса.