Страница 13 из 61
«Ну и ловко же ты врешь! – Дамиан едва сдерживался. – Твоего отца зовут Джеймс Эллиот, и он такой отъявленный негодяй, каких свет не видывал. А твоя мать из Лондона, и она никогда не была леди».
– После этого несчастья, – продолжала рассказывать Хизер, – Майлз стал моим опекуном. Думаю, мне тогда было года четыре. Когда он женился на Виктории, мне было восемь лет. – Она на секунду замолчала и мягко добавила:
– Извините, я совсем не хотела вас смутить. Просто я всегда думаю о Майлзе и Виктории как о родителях, а о Беатрис, Кристине и Артуре как о моих сестрах и брате.
– О, я понимаю почему, – расплылся в улыбке Дамиан.
Больше он ничего не добавил, но у Хизер осталось отчетливое ощущение какой-то недоговоренности. Возможно, сама тема семьи причиняла ему боль. Ведь, в конце концов, о его личной жизни она ничего не знает. Внезапно ей захотелось спросить его об этом, и она даже повернула голову в его сторону, но крепко сжатые губы и устремленный вперед взгляд молодого человека заставили ее передумать. Хизер отвернулась, и все свое внимание сосредоточила на дороге.
Остаток пути они проехали в молчании, и, когда двуколка остановилась возле конюшни, Дамиан спрыгнул первым и повернулся, чтобы подать руку Хизер. Принимая от него свою трость, она вдруг испытала непонятно откуда взявшееся чувство неловкости.
– Есть еще конторские книги, с которыми вам надо ознакомиться, мистер Льюис. Завтра утром я оставлю их на столе в кабинете, так что вы сможете забрать их, когда вам будет удобно.
– Я возьму их, мисс Дьювел, не беспокойтесь. – Он слегка наклонил голову:
– Всего доброго.
Несколько минут спустя Хизер стояла у окна в своей комнате и смотрела вслед удаляющемуся всаднику. Вздохнув, она отпустила кружевную занавеску и та легко скользнула на место, прикрывая окно.
Приволакивая ногу, она пересекла комнату по мягкому голубому с золотом ковру и остановилась перед низким резным комодом из красного дерева. На нем стояла небольшая серебряная шкатулка: скошенные края крышки украшал изящный орнамент. Последние лучи заходящего солнца красноватыми отблесками играли на причудливых завитках. Кончиком пальца Хизер провела по выгравированной мелкими буквами надписи внутри маленького овала на крышке.
Глаза ее наполнились нежностью.
– Любимая, – прошептала она и улыбнулась.
Только эта шкатулка и осталась ей в память о матери, Джустине Дьювел. Майлз рассказывал, что все вещи были переломаны или разбиты вдребезги. Но Хизер достаточно и шкатулки. Она будет хранить ее как зеницу ока до конца своих дней.
Рука ее скользнула внутрь и вытащила из бархатной глубины шкатулки скрученный в трубочку лист бумаги.
Это был ее рисунок – лицо Дамиана Льюиса.
Когда-нибудь она напишет его портрет, мечтательно подумала Хизер.
Глаза ее не отрывались от рисунка, будто с его помощью она могла лучше узнать этого человека. Хизер сердцем чувствовала, что ему ведома душевная боль, что душа его мучается и сейчас…
У него есть тайна?
Откуда явилась эта мысль, Хизер не знала, но внутри нее стала расти непонятная тревога. Невольно она вспомнила их сегодняшнее посещение Стонхерста.
Дамиан Льюис абсолютно органично смотрелся среди членов ее семьи. Манеры его были безупречны, а речь культурна, что свидетельствовало о полученном им прекрасном воспитании. Может быть, он сын какого-нибудь богатого купца? Чем больше она думала о нем, тем сильнее волновалась. Кто он такой? Зачем приехал сюда? Он сказал, что управлял плантацией в Виргинии. Правда ли это? Может быть, есть какая-то тайная причина его появления в Ланкашире, а вернее, в Локхейвене?
Однако незачем забегать вперед. Она устала, да и день был долгим и трудным. И вообще ей несвойственно давать волю воображению. Нет, она не поддастся всяким романтическим глупостям. Пусть этим занимается Беатрис.
После ужина Хизер сразу ушла спать и быстро уснула. А потом ей приснился сон…
Она лежит в темноте, свернувшись калачиком, и боится пошевелиться, боится издать хоть какой-нибудь звук, боится чего-то, а чего именно – не понимает.
Она знает только, что нужно лежать спокойно, потому что иначе ее накажут. А ей очень этого не хочется.
Ей холодно, а она укрыта лишь тонким-претонким драным одеялом. Огонь в камине почти погас. И пол такой твердый. Сырость проникает сквозь пол, и ее всю трясет от холода.
Она переворачивается на бок и подтягивает колени к подбородку. Из ее груди невольно вырывается рыдание. Что она наделала!
Он услышал.
Круглыми от страха глазами она смотрит, как из темноты угла поднимается огромная неуклюжая фигура.
Она зажмуривается и изо всех сил сдерживает плач, зная, что из-за этого он страшно злится, хотя злится он все время. От ужаса кровь стынет у нее в жилах, когда он подходит и угрожающе нависает над ней. Сердце готово выскочить из груди. Ей отчаянно хочется убежать, но куда? Бежать некуда. Она вся напрягается, потому что не осмеливается издать даже писка. Может быть, если она вот так будет лежать и не двигаться, он уйдет…
– Мерзавка, – раздается хриплый голос. – Господи, я проклинаю тот день, когда ты появилась на свет.
Крепко зажмуренные глаза ее невольно распахиваются, и она видит, как он замахивается на нее кулаком. В тусклом свете тлеющих в камине углей лицо его кажется злобной маской…
Хизер, задыхаясь, резко села на постели. Сердце неистово билось. Лицо, как живое, стояло у нее перед глазами… его лицо. В этом сне она не видела цвета его волос, но почему-то была уверена, что темные. В глазах его билась самая настоящая ненависть. Во сне это лицо было ей хорошо знакомо – она знала, чье это лицо, и до смерти боялась этого человека.
Хизер начала дрожать. Этот сон приходил к ней и раньше. Когда она училась в нелюбимом ею пансионе, он снился ей очень часто.
Она вытерла холодные мокрые ладони о стеганое одеяло. Этот ужасный человек из сна… кто он? Она когда-то знала его? Как ей хотелось вспомнить! А может, лучше не вспоминать? Конечно, не нужно ничего вспоминать.
Хизер нервно передернула плечами и осторожно легла, но уснуть так и не смогла.
Хизер была не единственной, кто провел бессонную ночь. Дамиану уже начало казаться, что с той ночи, когда он заснул последний раз, прошли годы. Наконец, не выдержав, он встал с постели. Запахнувшись в халат, он плеснул в стакан бренди и перебрался в кресло с высокой спинкой, стоявшее у камина.
Едва пригубив бренди, Дамиан неподвижно сидел, поглощенный своими мыслями. Тоска, закравшаяся в сердце еще у Грейсонов, стала почти невыносимой.
Прошедший день открыл ему очень многое, и выводы получались неутешительные. Он оказался совершенно неготовым к тому, что действительность никак не соответствовала его представлениям о ней.
Дамиан думал о Хизер. Казалось бы, ее хромота должна была только помочь исполнению задуманного им плана. Он с отвращением скривил губы, подумав об этом.
Однако эта девушка вызывала у него искреннее уважение и даже восхищение. Она умна и упорна, увечье не помешало ей добиться успеха, стать хозяйкой большого поместья.
Ему вспомнились Бриджит и то, как Хизер заботилась об этой женщине, как она сочувствовала ее бездетности. И это не притворство. Хизер добра, и ее доброта распространялась на всех, кого она знала и любила.
Это реальность. Он собственными глазами видел, как относятся к ней в семье, возвращая ей любовь полной мерой.
Встреча с Хизер дала новый толчок его размышлениям о своем будущем.
Дамиан прожил в Америке десять лет, отдавая все силы своему поместью в Виргинии. На протяжении этого времени он смотрел на женщин, как на приятное развлечение, никогда всерьез не задумываясь о женитьбе, потому что ни одной из них так по-настоящему и не увлекся.
Бейберри приносило хороший доход, и, если ему что-то было нужно, он просто протягивал руку. Лишь относительно недавно Дамиан начал понимать, что дошел до некоего предела в своих тайных честолюбивых мечтах. Ему совсем не хотелось, чтобы после его смерти Бейберри, куда он вложил всю свою душу, перешло в чужие руки. Настала пора подумать о семье – о жене, о детях…