Сердце в пустыне

Внезапно Хасан почувствовал, что искренне рад этой встрече.

На него повеяло былым, неповторимым духом тех времен, когда они оба были молоды и не боялись раскрыть друг другу душу. Когда вокруг, куда ни глянь, простиралось будущее, а не пустой, бессмысленный мир, в котором все искажено и вещи потеряли свое истинное значение.

– Давно в Багдаде? – осведомился он.

– Давно.

Внезапно взгляд собеседника помрачнел, в нем промелькнула тень тяжелых воспоминаний.

– Где живешь?

– Близ Басрийских ворот. А ты?

Хасан ответил.

– С семьей?

– Да. У меня два сына, двадцати и пятнадцати лет.

Ахмед печально улыбнулся.

– Нас всего двое – я и моя дочь Джамиля.

Он обернулся. Хасан увидел девушку, стоявшую в шаге от отца. Прежде он попросту не заметил ее в бесконечном людском потоке. На него смотрели такие же большие, прекрасные глаза, какие были у юной Зухры. Но если во взоре Зухры было сокрыто нечто неведомое и темное, то взгляд дочери Ахмеда являл собой вход в светлый и чистый мир, мир мечты, радости и надежды.

Хасан почувствовал, как взволнованно забилось сердце.

Он слегка кивнул, и девушка ответила вежливым поклоном.

– А… твоя жена?

– Когда мы ехали из Мекки в Багдад, Зару укусила змея. Моя единственная и любимая супруга навсегда осталась в пустыне.

– Сожалею, – с искренним огорчением произнес Хасан и добавил: – Нам нужно встретиться и поговорить. За те годы, что мы не виделись, произошло много событий не только в жизни каждого из нас, но и во всем халифате!

– О да! Я приглашаю тебя в гости. Джамиля прекрасно готовит кофе. Воистину напиток Аллаха!

– С удовольствием попробую.

Они назначили день встречи, раскланялись и распрощались. Хасан проводил Джамилю долгим взглядом. Всего одна жена и одна дочь! Ахмед не изменился. Он говорил о сотнях возможностей, о бесконечности мира, тогда как привязанности его собственного сердца всегда имели четкие границы.

Всю неделю Хасан пребывал в приподнятом настроении. Он предвкушал долгий разговор по душам с Ахмедом и улыбку его прекрасной дочери Джамили. Собираясь в гости к другу, он надел лучшее платье, которое, тем не менее, выглядело достаточно скромным: белая рубашка тончайшего полотна, длинный кафтан темно-зеленого шелка, пояс с медным набором и светло-зеленая чалма. Наряд дополнял кинжал с костяной рукояткой в ножнах, затянутых темной кожей с тисненым орнаментом.

Древняя простота одеяний давно уступила место истинно азиатской, порой прямо-таки кричащей роскоши. Однако Хасан полагал, что истинный араб должен быть внутренне спокоен, иметь чувство собственного достоинства, служить примером духовного превосходства, а не стремиться поразить пышностью и богатством одежды. Он любил и ценил дорогие, красивые ткани, но считал, что настоящий мужчина не должен наряжаться ярко, как евнух. Ахмед радушно принял старого друга и усадил его на диван. Был подан горячий рассыпчатый плов, потом – прохладный шербет и свежие фрукты.

Они говорили о том о сем, вспоминали прошлое: беззаботные молодые годы, своих учителей, былые мечты и надежды.

– Ты доволен жизнью? – спросил Хасан.

– Да, хотя тебе известно, что это не то, о чем я мечтал в юности, – печально улыбнувшись, ответил Ахмед. – Но у меня достойное положение, хорошее жалованье, мне не стоит бояться будущего. А ты?

Хасан глубоко вздохнул. Он знал: слова что жемчужины, рассыплешь – не соберешь. Если сам не сберег свои тайны – нечего надеяться на другого! Но он не просто понимал, а чувствовал: Ахмед – свой человек, ему он может рассказать то, в чем не признается никому другому.

– Возглавляю почтовое ведомство Багдада. Вхож во дворец, делаю доклады визирю, меня принимает сам халиф. Дом, деньги, семья – все есть. Нет самого главного – надежности, уверенности в том, что завтра все не пойдет прахом.

– О чем ты?

– О правлении халифа. Харун расточителен, когда речь идет о придворных развлечениях, но беспощаден и жаден при сборе налогов. Если бы ты знал, какие письма порой попадают в мои руки, что творится в провинциях, какие настроения владеют народом! Халиф закрывает на это глаза, а я не могу.

– Чего ты боишься?

– Того, чего боятся все мирные люди – войны. Кровавой распри. Столько враждебных лагерей! Богатые и бедные, арабская и персидская аристократия, а теперь еще два наследника!

– Я слышал, братья дали клятву у стен Каабы,[9] – заметил Ахмед.

– Когда речь идет о реальной власти, такие клятвы не стоят ни одного дирхема.

Хасан, явно расстроенный, замолчал. Он не мог сказать Ахмеду о том, что положение в собственной семье угнетает его не меньше, чем положение в халифате. Когда речь шла об интересах Амира, Зухра вела себя подобно хищнице. Хасан догадывался о том, что она что-то затевает. Он вспомнил ее проницательный, мрачный, всезнающий взгляд. Хасан подозревал, что именно она сжила со свету Младу. Родня Зухры и она сама знали толк в ядах. Но доказательств не было. Может, изменить решение и отправить Алима в Хорасан, подальше от козней двора и ревности мачехи?

О, если бы дома его ждал мир, встречала светлая сердцем и чистая душой жена!

– Успокойся, – сказал Ахмед. – Просто делай то, что тебе поручено. Ты честен и смел, ты всегда был таким. Оставь тревоги и страхи неверным своему слову, мелочным и малодушным людям. Вот увидишь, ураганы и бури пронесутся мимо! Сейчас Джамиля подаст кофе.

Когда девушка вошла с подносом в руках и скромно поклонилась, Хасан понял, как долго ждал этого момента. Сегодня на ней был бирюзовый наряд, подчеркивающий нежную девичью красоту, серебряные браслеты с крошечными колокольчиками на запястьях и щиколотках и длинные филигранные серьги. Накинутое на голову белое покрывало прикрывало волосы и лоб.

Джамиля улыбнулась гостю и опустила ресницы. Одного ее взгляда было довольно, чтобы по телу Хасана пробежала волнующая дрожь. Девушка поставила на столик блюдо с халвой, рахат-лукумом, медовыми лепешками и засахаренными орешками, разлила по чашкам ароматный кофе.

Когда Джамиля ушла, Хасан с трудом перевел дыхание.

– Какая красавица! – восторженно произнес он.

Ахмед улыбнулся, довольный похвалой.

– Глядя на Джамилю, я словно смотрю в глаза моей ненаглядной Зары! – И, помолчав, добавил: – Аллах не дал мне сына, зато подарил прекрасную и разумную дочь. Я научил Джамилю читать и писать. Она любит и ценит поэзию так же, как ее некогда любил и ценил я.

Хасан не знал, что и сказать. Немногие женщины в халифате знали грамоту. Зухра умела читать, но она не интересовалась стихами и свои знания использовала в основном для того, чтобы украдкой заглядывать в его письма. Какой он хотел бы видеть свою супругу? Великодушной, доброй, любящей, нежной. Если она будет такой, то и ум придется кстати.

– Не думай, Джамиля – истинная мусульманка, слушается отца и будет покорна мужу, – поспешно добавил Ахмед, почуяв в молчании друга невольное осуждение.

– У твоей дочери есть жених? – Хасан говорил с напускным спокойствием.

– Пока нет. За нее сватались солидные люди. Многие были моими ровесниками. Я бы хотел выдать Джамилю за молодого, чтобы она была первой, старшей, любимой.

Собеседник пожал плечами. Разве ветреный, легкомысленный юнец вроде Амира понимает что-нибудь в женщинах? Вот он, Хасан, в свои сорок два способен окружить жену настоящей любовью и роскошью!

– Сколько ей?

– Семнадцать. Знаю, пора выдавать замуж, да все не могу с ней расстаться!

– Понимаю.

Говорить далее на эту тему Хасан счел неудобным, и они с Ахмедом вновь предались воспоминаниям.

Начальник барида покинул дом гостеприимного друга лишь тогда, когда по небу рассыпались жемчужины звезд, а воздух стал прохладен и чист, как ключевая вода.

Хасан не спеша возвращался домой и думал о сегодняшнем вечере, о том, что ждет его впереди. Впервые за долгое время он чувствовал себя не просто умиротворенным, а полным надежд. Ему казалось, что он изменился, как изменилось время: теперь оно не просто мерно отсчитывало однообразные, лишенные смысла секунды, а проникало в душу, подхватывало невидимым потоком, стремительно увлекая в будущее.

9

Кааба – храм в городе Мекка, представляющий собой прямоугольное здание, в углу которого находится черный камень – мусульманская святыня.