Страница 9 из 55
Но дело было не только в одних льготах, а в том, что московские князья обладали достаточной реальной силой, чтобы поддержать угодных для них кандидатов на митрополичий престол. Немалое значение имело центральное положение Москвы и относительное удобство сношений с Константинополем, как это будет показано в главе о торговле. Наконец, одним из мотивов переноса кафедры митрополитов именно в Москву являлось отсутствие в ней своих епископов. Митрополит «всея Руси» не задевал в Москве ничьих церковных интересов. Иван Калита и митрополит Петр положили начало тому своеобразному соединению светской и духовной власти, которое стало характерно для Москвы допетровского времени. Двор великого князя и двор митрополита помещались в непосредственном соседстве; светская власть нашла себе духовную опору, поддерживая, в свою очередь, всей своей гражданской мощью главу русской церкви – митрополита. Так, маленький Кремль Калиты уже вместил в себя зародыши другого, более позднего «царствующего града Москвы».
Утверждение митрополичьего престола в Москве было ударом по тверским князьям, претендовавшим на первенствующую роль среди русских князей. Поэтому ожесточенная борьба между Тверью и Москвой за преобладание сопровождалась такой же борьбой за митрополичий престол.
В то время как Юрий Данилович тягался в Орде за великое княжение с Михаилом Ярославичем, монах одного из тверских монастырей по имени Акиндин подал константинопольскому патриарху жалобу на митрополита Петра . Акиндин был только орудием в руках тверского князя, но для митрополита Петра возникла явная опасность низвержения с митрополичьего стола, так как патриарх уже обещал Михаилу Ярославичу поставить в митрополиты «…кого восхочет боголюбство твое». Однако низвержение митрополита задевало интересы многочисленного духовенства, трогать которое избегали даже золотоордынские ханы. Кроме того, обвинение Петра в симонии, в том, что он возводил в духовный сан за деньги, едва ли могло сильно скомпрометировать Петра. Ведь покупка и продажа церковных должностей в средние века – явления постоянные. В самой Византии они практиковались еще больше, чем на Руси. Петр же был политиком настойчивым и смелым; найдя поддержку у московских князей, он сблизился с ними и не забыл оказанных ему услуг. Петр подолгу оставался жить в Москве, где умер и был похоронен (20 декабря 1326 г.). Московские князья по-своему воспользовались его смертью и добились от константинопольского патриарха канонизации Петра, сделавшегося первым «московским и всея Руси чудотворцем». Преемник Петра грек Феогност окончательно утвердил митрополичье место за Москвой, которая с этого времени сделалась гражданской и церковной столицей Руси.
О близости Петра к Ивану Даниловичу уже в XV в. рассказывали легенды, имевшие некоторое основание в действительности. В житии Пафнутия Боровского находим такой рассказ: «О видении сна великого князя Ивана Даниловича. Той же благочестивый великый князь Иван Даниловичь виде сон. Мняшесь ему зрети, яко гора бе велика, а на верх ея снег лежаше, и зрящу ему, абие истояв снег и згыбе. Возвести же видение преосвященному Петру митрополиту всея Русии. Он же рече ему: «Чадо, гора аз смиренный. Преж тебе мне есть отити от жизни сея, а тебе по мне». И первие преосвещенный Петр митрополит всея Руси преставися, потом князь великый Иван Данилович преставись».
Поддержка церкви обеспечила московскому князю преобладание над другими русскими князьями. С необыкновенной силой эта поддержка сказалась в 1329 г., когда Калита ходил выгонять из Пскова тверского князя Александра Михайловича. Калита прибегнул к помощи митрополита Феогноста, который послал «проклятье и отлучение от церкви на князя Александра и на псковичь». Православная церковь использовала любимое средство римских пап, столь часто издававших интердикты, или отлучения от церкви. Оно было грозным оружием в руках духовенства, действовавшим как удар молота на слабые души суеверных людей: закрывались церкви, прекращалось богослужение, переставали крестить младенцев, венчать вступающих в брак, даже отпевать покойников. Страх отлучения заставил Александра Михайловича покинуть Псков, чтобы проклятье не легло на город. Так пишет летописец, симпатизирующий тверскому князю. Новгородский автор говорит проще: «Псковичи выпроводиша князя Олександра от себе».
СИМЕОН ГОРДЫЙ
Иван Данилович Калита умер 31 марта 1340 г. и на следующий день был погребен в Архангельском соборе, «…и плакашася над ним князи, и бояре, и вельможи, и вси мужи москвичи, игумени, и попы, и диакони, и черници, и вси народи, и весь мир христианьскый, и вся земля Рускаа, оставше своего господаря». Москвич – очевидец погребения великого князя – так и выступает за этими строками, полными привязанности к умершему.
У Калиты было три сына (Симеон, Иван, Андрей) и две дочери (Марья и Федосья). В завещании великий князь разделил свою отчину между тремя сыновьями. Старший Симеон получил Коломну и Можайск со многими другими волостями, Иван – Звенигород и Рузу, Андрей – Серпухов. Для вдовой княгини Ульяны (вторая жена Калиты) вместе с меньшими его детьми, дочерьми Марьей и Федосьей, выделили особые волости. Когда впоследствии Симеон умер бездетным, Иван Иванович объединил в своих руках большую часть владений отца, но Серпухов остался удельным княжеством и целое столетие держался в роде Андрея Ивановича, составив особый Серпуховской удел. «Отчину свою Москву» Калита передал во владение всех трех братьев, которые после похорон заключили между собой договор и в подтверждение его целовали друг другу крест у отцовского гроба. Каждый из братьев держал в Москве своих наместников-третников, ведавших третьей долей городских доходов.
Старший из Калитина потомства, Симеон, сделался самостоятельным князем в самую цветущую пору жизни. Он родился 7 сентября 1316 г. – в день св. Созонта. Поэтому Симеон и называет себя Созонтом в своем завещании. Это было его церковное, а вовсе не монашеское имя, как неверно пишут в ряде работ. В год отцовской смерти Симеону было всего 25 лет. По характеру он мало напоминал сдержанного и осторожного Калиту. Необузданностью и смелостью Симеон скорее походил на дядю Юрия Даниловича. Поэтому ему и дали прозвище Гордого. Если с трудом верится в правдивость рассказа о том, что Симеон заставил новгородских посадников и тысяцких вымаливать у него мир, стоя босыми на коленях, то имеются и другие известия, показывающие своеволие московского князя. Семейная жизнь Симеона была ознаменована неслыханным среди русских князей скандалом. Похоронив первую жену, литовскую княжну Айгусту, названную в крещении Анастасией, великий князь женился на Евпраксии, дочери одного из мелких смоленских князей. На следующий год Симеон Иванович отослал вторую жену на Волок к отцу и через некоторое время женился на тверской княжне Марии. Поступок московского князя не вызвал особого осуждения у наших летописцев при всей своей необычности и дерзости, хотя разводы в Древней Руси были явлением исключительным и строго запрещались церковью. Даже в XVII в. только первый брак считался полностью законным. Поразительнее всего, что подобный акт произвола не вызвал резких протестов со стороны митрополита Феогноста, вероятно потому, что митрополит, как и константинопольская патриархия, был задобрен большими денежными подарками. Вскоре после третьей женитьбы Симеон и митрополит Феогност послали в Царьград «о благословении». Нечего сомневаться в том, что патриарх освятил своим авторитетом, купленным русскими деньгами, явное беззаконие. По-иному к этому отнеслись русские люди, среди которых ходили разные слухи. Рассказывали, что «…великую княгиню на свадьбе испортили; ляжет с великим князем, а она ему покажется мертвец». Приведенное известие говорит о каком-то отвращении, быстро внушенном молодому Симеону его второй женой. Конечно, такая версия не могла быть приемлемой для официальных московских кругов. Сложилась легенда о бесплодии Евпраксии в течение двух лет как о причине развода. Дерзость и своеволие Симеона сказались и в его дальнейших поступках. Отослав жену обратно к ее отцу на Волок, он велел ее выдать замуж, и опозоренная Евпраксия сделалась женой князя Федора Красного и родоначальницей князей Фоминских.