Котовский

А во дворе продолжала литься кровь. Убит фальшивомонетчик Попу, покалечены многие из бандитов. Но они еще жестоко сопротивляются. Вот убит член отряда Гроссу, а надзиратели трусливо попрятались. В страхе и начальник тюрьмы. Однако он наконец-то отважился сорваться во двор с большой толпой охранников.

Бандиты разбежались, а Котовский шагнул было к начальнику тюрьмы, чтобы объясниться, но тот испуганно попятился. Рассмеявшись, Григорий Иванович отбросил прут и направился в свою камеру.

Вскоре Котовский вновь попытался бежать. Он вместе с анархистами-«белоцерковниками» начал новый подкоп. Их было тридцать анархистов, посаженных по делу о нападении на кишиневскую контору банкира Белоцерковского. Им грозила смертная казнь. Понимая, что им терять нечего, они были согласны на все. Подкоп начали из камеры политзаключенных в «Крестовой» башне. Сделали уже много, однако нашелся провокатор, и двухмесячный труд оказался напрасным.

Очередная неудача не остановила Котовского. Он начинает вести подкоп из тюремной церкви, ходит ради этого на спевки церковного хора. Одновременно готовит массовый побег заключенных, но тоже неудачно.

Один из политических заключенных, С. Сибиряков, который сидел с Григорием Ивановичем в кишиневской тюрьме более трех лет, вспоминал, что, стоило Котовскому узнать об объявлении политзаключенными тюремной администрации протеста, обструкции или голодовки, он тотчас поднимал всю тюрьму в поддержку. Весь корпус ходуном ходил… Гремели чайниками, бачками, котелками, ломали двери, печи, в ход пускали все, что попадется под руку. И никакие увещевания тюремного начальства, угрозы пустить в ход оружие не помогали.

Тогда начальство сдавалось, обещало удовлетворить требования узников и просило Котовского успокоить тюрьму.

Котовский хорошо знал всех политических. Особенно сблизился он со студентами Суховым, Поповым, Берковым, Андреем Галацаном, которого товарищи называли президентом Комратской республики, и Михаилом Сибировым, тоже одним из организаторов и вдохновителей комратского восстания. Сибиров редактировал выпускаемый политзаключенными рукописный журнал «Голота» («Беднота»). Кстати говоря, в этом журнале была помещена карикатура на Котовского - он делает физзарядку, а кандалы лежат на полу рядом.

Политзаключенные приглашали Котовского на свои конспиративные собрания, давали ему книги и брошюры революционного характера, которые он с интересом прочитывал. В тюрьме Котовский проходил хорошую политическую школу.

Понимали это, видимо, и тюремная администрация, кишиневские власти. Они боялись, что с помощью политзаключенных он в конце концов совершит побег, и постарались избавиться от опасного и беспокойного заключенного - отправили его в николаевскую каторжную тюрьму, сопроводив соответствующими характеристиками. Его посадили в одиночную камеру, а надзиратель при этом предупредил: «В окно не смотри. Убьют». Боялись, что и отсюда он может убежать, поэтому лишали его любой возможности связаться с внешним миром.

Николаевская тюрьма была «образцовой». Двухэтажное здание, побеленное и оттого выглядевшее не так мрачно, огорожено высоким забором, по углам которого высятся башни часовых. Во дворе сооружены железные клетки для надзирателей, чтобы они могли укрыться в них, если во время прогулки взбунтуются арестанты.

Считалось, что побег из этой тюрьмы совершенно невозможен, что стены надежно крепки, а глаз надзирателей зорок. Все это, как думал Котовский, можно преодолеть, но не одному. А Григорий Иванович даже не знал, кто сидит в соседней камере. Полная изоляция. Тогда Котовский требует бумаги и чернил и пишет о том, как Зильберг и другие продажные полицейские чины помогали ему за взятки.

Все закрутилось, как предполагал Котовский. Сначала пригласили на допрос, но он наотрез отказался давать показания без очных ставок. Иначе, утверждал он, дело может повернуться так, что его обвинят в клевете.

Властям не оставалось ничего делать, как под усиленным конвоем препроводить его в Кишинев. Это произошло зимой 1910 года. Котовский теперь отвечает на все вопросы, называет все новых и новых свидетелей. И вот уже в кишиневскую тюрьму по соизволению Петербурга собраны двадцать свидетелей. Тех, с кем Котовский намеревался устроить очередной побег.

Свидетели подтверждают, что Зильберг брал деньги и вещи, реквизированные группой Котовского у помещиков.

Активным обвинителем Зильберга выступил и пристав Хаджи-Коли. Нет, его не интересовала честь полиции или истина, просто Зильберг был его соперником но службе.

Сохранился любопытный документ в архивах уголовного кассационного департамента - жалоба Зильберга:

«…Я доказал бы фактами, что Хаджи-Коли не только старался раздуть в преступниках чувство злобы против меня непозволительными разоблачениями моих служебных действий против них, но и подкупал их…»

Зильберг утверждал, что Хаджи-Коли подкупил Анну Пушкареву, хозяйку конспиративной квартиры, дав ей швейную машину и пообещав еще 90 рублей, если она будет тверда в своем ложном сговоре. Подговорил якобы Хаджи-Коли и еще одну хозяйку конспиративной квартиры - Людмер, чтобы и она удостоверила знакомство Зильберга с Котовским в период деятельности его шайки. Зильберг, правда, не отрицал того, что часто встречался с Котовским, но что делал это якобы в интересах сыска с ведома и по распоряжению своего начальства - полицмейстера г. Рейхарда и даже губернатора г. Харузина и товарища прокурора г. Фрейнета…

Зильберг доказывал, что в день его ареста - 15 сентября 1908 года - Хаджи-Коли потребовал от агента Пини Меламуда показать на следствии, что не Котовский, а Зильберг был главою разбойничьей шайки и доставлял шайке оружие. Меламуд на следствии подтвердил это.

Конечно же, Хаджи-Коли перестарался. Зильберг не был и не мог быть главой отряда. Его удел - взятки, забота о собственном благополучии. Зильберг продавал и государственные тайны, продал и Котовского, когда стало выгодно это сделать. От фактов не уйдешь. При обыске у Зильберга был найден ковер, принадлежавший помещику Крупенскому, подаренный шахом. Ковер тот у Крупенского реквизировал Котовский.

Много и других очевидных доказательств подтверждало продажность Зильберга, и, как ни пытались бессарабские власти спасти его, он все же сел на скамью подсудимых.

Вместе с ним судили помощника пристава Лемени-Македони и околоточного надзирателя Бабакиянца.

И хотя дело слушалось при закрытых дверях, процесс получил большую огласку, продемонстрировав еще раз гнилость и продажность самодержавного строя.

Чиновники были наказаны. Зильберг получил 4 года каторги. Однако побег, ради которого Котовский начал этот процесс, не удался. Всех свидетелей срочно отправили в их прежние тюрьмы.

4

После завершения суда над Зильбергом Котовского препроводили в Смоленский централ, подальше от друзей, от товарищей по борьбе. Там он просидел до декабря 1910 года в ожидании отправки на каторгу. Потом кандалы на руки и ноги, тщательный обыск - и товарный вагон. Нары достались немногим, остальным пришлось сидеть прямо на полу. А чем дальше в Сибирь, тем холодней. Все больше больных среди арестантов.

Котовскому, привыкшему к теплому югу, и вовсе трудно. Но крепок его организм, закален, не поддается простуде.

Проследовали Иркутск и вскоре остановились на небольшой станции. На дворе пурга. Переждать бы ее, но конвойные выгоняют заключенных из вагонов. Им-то что, они в добрых овчинных полушубках, в валенках. А каково арестантам, одетым не по сезону?

Но приходится подчиняться. Выходит на морозный воздух и Котовский. Становится в колонну. И идет вместе со всеми, звеня кандалами.

Шли они несколько часов, и когда наконец добрались до Александровского централа, им, измученным, продрогшим, камеры пересыльной тюрьмы показались раем.

Александровская центральная каторжная тюрьма считалась пересыльной. Но режим здесь был строгим. В камерах - железные кровати, которые на день откидывались. Узники, а их число здесь достигало более четырех тысяч, днем работали на ткацких станках либо ремесленничали. Норма устанавливалась высокая, а кто не справлялся, получал наказание вплоть до карцера.