Риск.Молодинская битва.

—  Род наш, государь, всегда служил ревностно Богу, царю и отечеству, а не дьяволу. В скорби сердечной мы прибегали и прибегаем к алтарю Господа, а не к дьяволь­скому!

—  Твой слуга слышал, как ты благодарил Бога за то, что льется кровь ратников-христиан, а полки, которые я тебе вручил, бегут. Он видел, как ты вызывал курдушей и повелевал им сеять страх и робость у православных, ярость и злобу у воронья сарацинского!

—  Я имел подозрение, что Фрол Фролов не честен со мной, но не думал, что может до такого оговора дойти.

—  Не оговор. Казаки и немцы-витязи не понуждали ли тебя к действию? Не ты ли оставил гуляй-город, уве­домив прежде об этом Девлетку, послав к нему своего боярина?! Если бы не упорствовали в гуляй-городе мои на­емники, если бы князь Андрей Хованский не устоял про­тив твоих колдовских чар и не повел бы свой полк на по­мощь отважным защитникам крепости, твой коварный замысел был бы исполнен: как баранов порезали бы пра­вославных ратников неверные, а ты с Дев леткой вошел бы в Кремль, чтобы занять мой трон!

— Осведомись, государь, у князя Хованского. Ему од­ному из воевод поведал я о своем замысле еще у Коломны.

— Осведомлялся. Не знает он ни о каком твоем замысле!

Выходит, воевода-опричник сдержал клятву, как обе­щал, и даже когда пристало время все рассказать, про­молчал. Быть может, смалодушничал, понимая намере­ние царя и боясь оказаться в опале? Не исключено, что к душе пришлась и слава первейшего в разгроме крымцев и в спасении России.

Бог и потомки ему судья.

Но вполне возможно иное: самовластец и не пытался выяснить истину в личном с князем Андреем разговоре, честил его, жаловал, чинил, основываясь лишь на своих интересах и слушая лишь облепивших трон нечестивцев. Случись душевная беседа царя и князя-опричника, впол­не возможно, не утаил бы тот истины. Восстать же про­тив величания царского не решился.

Мало, очень мало таких людей, кто истину ставит вы­ше своего благополучия, а тем более — жизни.

— Господи! Укрепи душу! Дай силы!

— Не кощунствуй! Огнем душу твою бесовскую очи­щу, тогда, возможно, примет тебя Господь Бог!

Палачи — а у них все было заранее обговорено — вы­гребли кучу углей, разровняли их на полу (толстый слой запекшейся крови зачадил, сразу же наполнив пыточ­ную душным смрадом) и, схватив князя Воротынского, распяли его на углях.

— Ну, как? Очищается душа от дьявольщины?

— Верного слугу изводишь, государь, — через силу выдавливал слова князь Воротынский, — а недостойных клеветников жалуешь!

— Двоедушник! — выкрикнул Иван Васильевич и принялся подгребать под бока князю откатившиеся в сторону угли. Князь глухо простонал, сознание его пому­тилось, он уже не понимал, о чем спрашивает его царь, что исступленно выкрикивает. И лишь несколько раз по­вторенное «клятвопреступник! клятвопреступник!! клятвопреступник!!!» дошло до его разума. Обида от не­заслуженного оскорбления чести княжеской пересилила дикую боль.

— Я присягал тебе и не отступал… Я верил тебе… Тво­ей клятве на Арском поле… У тафтяной церкви… Перед Богом… При людях вселенских на Красной площади… митрополиту клялся… быть отцом добрым… судьей пра­ведным… На всю жизнь… Ты отступил от клятвы… Чес­тишь недостойных… Казнишь честных… кто живота не жалеет во славу отечества… И твою, царь… Господь Бог спросит с тебя…

— Ты пугаешь меня, раб! Ты грозишь карой Господа! На тебе! На!

Посохом своим Иван Васильевич стал истово подсовы­вать под бока князя угли. Пеной вспучился перекошен­ный от злобы рот царев.

Ведал, что творил самодержец всей России, не под бо­ка честного воеводы подпихивал он пышущие жаром уг­ли, но под славу и могущество великой державы. И под свой трон. Иван Васильевич, конечно же, не был глуп­цом и, скорее всего, не мог противиться злой воле рока. Он изменил России.

Больше ни слова не промолвил князь Михаил Ивано­вич Воротынский. Лишь скрежетал зубами, сдерживая стон.

Не так ли сдерживала стон, сцепив зубы, Россия, когда отощавшие гольштинские и ангальтцербтские князьки, эксплуатируя фамилию Романовы, гнули русский люд до земли, а недовольных загоняли в ко­нюшни и секли до смерти; когда строили на костях на­рода многотерпимого дворцы себе и благополучие Ев­ропы, а если становилось невмоготу мужикам российским и брались они за топоры, уничтожали восставших беспощадно, изуверски. Не так ли сцепила зубы Рос­сия, потерявшая в борьбе с вандалами лучших своих сынов, под игом так называемых марксистов-ленин­цев, газами травивших хлебопашцев, гнавших их, как скот, в товарных эшелонах в Сибирь и на Север на вер­ную смерть лишь только за то, что не согласны были они отдавать потом и кровью возделанные клочки зем­ли в иезуитскую народную собственность; не так ли сдерживает стон россиянин и теперь, понимая вполне, что у державного руля скучившиеся вожи взяли не тот стриг, по которому можно достигнуть берегов кисель­ных и рек молочных, а привели Россию к самой пропа­сти. И мысли нынче Великого Народа Великой Держа­вы не о славе и могуществе страны, но о собственном выживании.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Вдалекой древности, еще до Рождества Христова, му­дрый философ изрек знаменательную, на мой взгляд, фразу: история делается эхом злословия…

Царь-самодержец всей Руси Иван Васильевич Гроз­ный не осмелился казнить народного героя на Красной площади. Полуживого князя Михаила Воротынского бросили в розвальни и повезли в белоозерскую ссылку под великой охраной и тайно; князь, однако же, по доро­ге скончался, и труп его не доставили в Москву, чтобы похоронить с честью, достойной и его рода, и его заслуг перед отечеством, — выполняя волю царя, клевреты цар­ские довезли тело князя до обители святого Кирилла и там укромно схоронили. Великую же победу, достигну­тую его полководческим гением, всеми силами пытались замалчивать.

Вот и всё. Был великий человек и — нет его; была по­бедоносная битва и — вышибли ее из памяти народной. А когда сменилось одно да другое поколение, о ней и вовсе забыли.

Лишь немногие из современников князя Михаила Во­ротынского подали свой голос протеста. Среди них — князь Курбский, тоже воевода от Бога, прославивший свое имя в борьбе с врагами Земли Русской, но бежавший за ее пределы от царя-кровопийцы, чтобы не быть каз­ненным. Он оставил потомкам полные гневной правды слова:

«…О муж Великий! Муж, крепкий душой и разумом! Священна, незабвенна память твоя в мире! Ты служил отечеству неблагодарному, где добродетель гибнет и сла­ва безмолвствует; но есть потомство, и Европа о тебе слы­шала: знает, как ты своим мужеством и благоразумием истребил воинство неверных на полях московских, к уте­шению христиан и к стыду надменного султана! Прими же здесь хвалу громкую за дела великие, а там, у Христа Бога нашего, великое блаженство за неповинную му­ку!..»

А известный историк Карамзин оставил нам такое свидетельство: «Знатный род князей Воротынских, по­томков святого Михаила Черниговского, уже давно пре­секся в России, имя князя Михаила Воротынского сдела­лось достоянием и славою нашей истории».

Не пророческие, как оказалось, слова о славе. В забве­нии у потомков имя князя Михаила Ивановича Воротын­ского. В полном забвении. Неизвестно достоверно даже, где его могила. Кто-то считает, что она в обители святого Кирилла, а кто-то утверждает, что она в Лавре Сергиевой в ряду со славными князьями Горбатыми, Ряполовски-ми, Гагиными, Пожарскими, чьи роды тоже пресеклись злодейством правителей.

Спросите сегодня и убеленного сединами, израненно­го на полях брани ветерана, и мужа чиновного во цвете своего житейского благополучия, и студента, грызущего гранит науки, даже исторической, и совсем юного школьника, и вы убедитесь — лишь единицы из десятков тысяч смогут сказать что-либо путное о Молодинской битве или хотя бы подтвердить, что слышали или читали о ней.

Да, сегодня новейшие энциклопедические словари хо­тя и весьма кратко, все же не обходят великую битву вни­манием, однако энциклопедия не всем доступна, а попу­лярная литература, газеты, радио и телевидение как в рот воды набрали.