Политическая антропология

Нечто подобное можно найти в истории цивилизации кельтов (галлов). Кельты заселяли большую часть Западной и Центральной Европы в I тыс. до н. э. В технологическом отношении кельты опережали многие народы Европы. Они строили глубокие шахты для получения соли и ртути, раньше других научились выплавлять железо и сталь, делать стальное оружие, создавать стеклянные украшения без швов, отмывать золото в Альпах. Это была многочисленная этнополитическая общность с единым языком и религией, деньгами. В кельтском обществе существовала развитая социальная дифференциация и множество рангов. Однако у кельтов не было ни письменности, ни единого государства. Всего существовало около ста кельтских политий. Археологи предполагают, что они более всего подобны вождествам. В период перехода от гальштата к латену наследственная власть вождей исчезла, контроль перешел в руки знати и выборных магистратов. Кельтские oppidia представляли собой настоящие города с длинными улицами, кварталами ремесленников, святилищами, мощными фортификационными сооружениями. Наиболее крупные из них имели площадь в пределах 600-1600 га. Если судить по отчетам Цезаря римскому сенату, легионеры уничтожили несколько сот oppidia, количество истребленных кельтов исчислялось сотнями тысяч.

Еще одним альтернативным государству вариантом является социальная эволюция сложных обществ кочевников-скотоводов. Этнографические исследования скотоводческих народов Передней Азии и Африки показывают, что экстенсивная пастушеская экономика, низкая плотность населения, отсутствие оседлости не предполагают необходимости развития сколько-нибудь институализированной иерархии. Следовательно, можно предположить, что потребность в государственности для кочевников не была внутренне необходимой.

Сложная иерархическая организация власти в форме "кочевых империй" и подобных им политических образований развивалась у номадов только в тех регионах, где они были вынуждены иметь длительные и активные контакты с более высокоорганизованными земледельческо-городскими обществами (скифы и древневосточные и античные государства, кочевники Центральной Азии и Китай, гунны и Римская империя, арабы, хазары, турки и Византия и проч.).

Это предопределило двойственную природу "степных империй". Снаружи они выглядели как деспотические завоевательные государства, так как были созданы для изъятия прибавочного продукта извне степи. Но изнутри империи номадов оставались основанными на племенных связях без установления налогообложения и эксплуатации скотоводов. Сила власти правителя степного общества основывалась на его умении организовывать военные походы и перераспределять доходы от торговли, дани и набегов на соседние страны.

Кочевники-скотоводы выступали в данной ситуации как класс-этнос и специфическая ксенократическая (от греч. ксено – наружу и кратос – власть) или экзополитарная (от греч. экзо – вне и политая – общество, государство) политическая система. Образно можно сказать, что они представляли собой нечто вроде "надстройки" над оседло-земледельческим "базисом". С этой точки зрения, создание "кочевых империй" – это частный случай "завоевательной" теории политогенеза. При этом кочевая элита выполняла функции высших звеньев военной и гражданской администрации, а простые скотоводы составляли костяк аппарата насилия – армии (Крадин 1992; 1996 – здесь же историография вопроса)[22].

Вне всякого сомнения, данную политическую систему нельзя считать государством. Однако это не свидетельство того, что такая структура управления была примитивной. Как было показано выше, греческий и римский полисы также не могут считаться государствами. Но как быть с кочевниками, каким термином описать существо их политической системы? Учитывая ее негосударственный характер и развитую иерархическую структуру, мной было предложено характеризовать "кочевые империи" как суперсложные вождества (Крадин 1992; 1996).

Суперсложное вождество в форме кочевых империй – это уже реальный прообраз раннего государства, уже реальная модель, прообраз раннегосударственного общества. Если численность сложных вождеств измеряется, как правило, десятками тысяч человек, то численность суперсложного вождества составляет многие сотни тысяч и даже больше (применительно к кочевым империям Центральной Азии в пределах 1-1,5 млн чел.). Данные вождества имели сложную систему титулатуры вождей и функционеров, вели дипломатическую переписку с соседними странами, заключали династические браки с земледельческими государствами и соседними кочевыми империями. С точки зрения соседей, такие кочевые общества воспринимались как самостоятельные субъекты международных политических отношений.

Для них характерны зачатки урбанистического строительства (уже хунну стали воздвигать укрепленные городища, а "ставки" империй жужаней, тюрков и уйгуров представляли собой настоящие города), возведение пышных усыпальниц и заупокойных храмов представителям степной элиты. В некоторых суперсложных вождествах кочевников элита пыталась вводить зачатки делопроизводства (хунну), в некоторых существовала записанная в рунах эпическая история собственного народа (тюрки), а некоторые из подобных кочевых империй (в первую очередь Монгольскую державу первых десятилетий ХIII в.) хочется прямо назвать государством.

Глава 5. ПОЛИТИЧЕСКАЯ АНТРОПОЛОГИЯ И СОВРЕМЕННОСТЬ

Ты еще не знаешь, как безнадежно само твое дело.

Ты еще не знаешь, что враг не столько вне твоих солдат,

сколько внутри их.

Политическая антропология имеет большое значение для понимания политических процессов в обществах, подвергшихся колониальному влиянию. Как правило, изучение трансформации политической культуры колониальных и постколониальных обществ осмысливалось либеральными западными мыслителями в рамках различных концепций модернизации. В научном смысле модернизация – это процесс социально-экономического, культурного и политического преобразования традиционного общества в индустриальное, формирования либерально-демократических институтов, правового государства и гражданского общества.

Экономическая модернизация предполагает существенную интенсификацию сельского хозяйства (при значительном сокращении доли занятых в этой сфере), масштабную индустриализацию, развитие транспортных средств, связи и коммуникаций. В несколько раз повышается рост ВНП на душу населения, формируется рыночная экономика, которая выходит за рамки отдельных стран и приводит к созданию капиталистической мир-системы.

Изменения в социальной сфере характеризуются развитием урбанизационных процессов (рост городского населения, формирование индустриальных форм культуры), появлением и последующей дифференциацией новых социальных групп и классов (пролетариата, мелкого и среднего бизнеса, буржуазии, занятых в сфере обслуживания и т. д.), сокращением разницы в доходах между элитой и массами и в то же время росту горизонтальной и вертикальной мобильности, развитием системы массового среднего и высшего образования, медицинского и социального обеспечения. Как следствие, происходит рост средней продолжительности жизни (с 30-50 до 70-75 лет), увеличивается общая численность населения, изменяется демографическая модель поведения, уменьшается численность семьи.

Культурная модернизация предполагает создание человека иного типа, ориентированного не на традиционные ценности, а на рационализм. Человек с рациональным типом сознания полностью выделяет себя из внешнего мира. Его сознание способно к логическому аналитическому мышлению в рамках абстрактных категорий и понятий. Последнее приводит к созданию наук и новых технологий. Буржуазная экономика предполагает иное, бережливое отношение к времени ("время – деньги"), формируется новая модель поведения, ориентированная на рыночную экономику, динамические процессы, индивидуализм и персональные достижения. Усердие и трудолюбие становятся ценностями новой цивилизации.

22

Более подробно о данной концепции см.: Крадин Н.Н. Структура власти в