Страница 15 из 98
— Назовем сию крепость по праву Шлиссельбургом, — сказал, открывая застолье, Петр, — ибо она есть ключ к нашему морю Балтийскому. Поручику Меншикову быть начальным комендантом сей крепости. Полковника Голицына прошу любить и жаловать.
Пировали несколько дней, как всегда, пили до помрачения ума. Не все выдержали непомерную нагрузку. Саксонский посланник Кенигсен перебрал до того, что в темноте, переходя ручей, свалился в воду и захлебнулся. Вытаскивал его Павел Ягужинский, с недавних пор адъютант Петра. Случайно в кармане саксонца он обнаружил любвеобильные письма к посланнику от Анны Монс. В отличие от только что «расколотого» Орешка, для Петра так и остались нераскрытыми тайные мотивы поступков любимой женщины. Ведь он уже подумывал жениться на своей фаворитке… Но протеже Лефорта вела двойную жизнь, оказалась легкомысленной и неверной.
Заныло где-то под сердцем у Петра. Прежде такого не испытывал. «Баба мне, царю Всея Руси, рога наставила».
Судьба моряка неразрывно связана с морем. На берегу он гость. Гость, он и есть гость…
Еще не прошло похмелье первой победы, а Петр устремился на Ладогу с Головиным и Меншиковым.
Во время осады Орешка все время под рукой был Федор Салтыков. Флотилия малых судов, построенная на Сяси, встретила петровские полки еще на Ладожском озере. На небольшой шняве Салтыков сопровождал караван судов к Нотебургу, сноровисто управлял судном.
— Пойдем поначалу к тебе на Сясь, — вспрыгнув на шняву, распорядился Петр.
На Сясьской верфи царя с небольшой свитой встретил Иван Татищев. На крайнем стапеле шпангоуты обозначили головной фрегат. Плотники начали обшивать их досками.
— Первенец наш на Балтике. — Петр погладил шпангоут.
Вдруг скинул кафтан, выхватил у растерявшегося плотника топор, согнувшись, полез к корме. Там плотники веревками притягивали к шпангоутам очередкую доску обшивки. Через минуту рядом зазвенел топором неразлучный Меншиков. Весь день не выпускал царь топор из мозолистых рук, посмеивался:
— Гляди, отвык топориком помахивать, волдыри вскочили.
Вечером обговаривал с корабельщиками планы:
— Отсель пойдем на Свирь. Будем глядеть место для новой верфи, поболее вашей. Весной отвоюем Ниеншанц, а там море. Флот зачинать будем Балтийский — силушку закладывать морскую.
По берегу Свири пробирались на лошадях. Облюбовали большую поляну на берегу.
— Быть здесь полю лодейному, — утвердил Петр.
Ни с кем из своих приближенных царь не общался столь часто и душевно в письмах, как со своим «дядькою» Федором Апраксиным. Из Воронежа к царю почта шла месяц, а то и больше. Но в походах по Северу, пробираясь сквозь крепостные заслоны к морю, где все побережье сплошь принадлежало шведской короне, Петр на коротких привалах ждал вестей с южных рубежей. Там под присмотром Апраксина на верфях Воронежа прирастала морская мощь для осуществления державных замыслов о выходе в Черное море. Он же, адмиралтеец, надежно правил всей обороной и на Азовском море, поступал часто по своему разумению, не ждал царского повеления.
Прибыло два полка Охраны верфей от набегов татар, но в Москве почему-то указали им рубеж обороны чуть ли не под Харьковом. Опять поступил по своему разумению, разместил полки поблизости от верфей. О всех событиях донес царю, который с полками был где-то на пути к Архангельскому.
«На Воронеже милостию Божей все благополучно, и вода была превеликая, какой давно не бывало, и кораблей выведено на устье 11, да еще ведут два корабля, „Божие предвидение“, трудов твоих государевых, да „Черепаха“ строения Осипа Ноя. Только безмерно жалею, что сей весны не отпустил в Азов, зело, государь, времени и воды жаль.
Еще милости твоей доношу: по указу твоему велено быть полкам для охранения Украины и стоять им велено в Рыбном, а по моему размышлению, пристойнее им стоять в близости от Воронежа, чтоб верстах в 10, или как воля твоя для охранения флота, дабы злодей, мусульманин какой хитрости не учинил».
Когда провожал в Архангельский Крюйса и Памбурга, те недоумевали: «Для какой цели?» Апраксин шутя успокаивал офицеров:
— Там не Воронеж, государь вам скучать не даст, шпагами баловаться времени не будет.
Вчерашние морские забияки хохотали, не подозревая, что одному из них судьба уготовила смерть от шпаги в тех местах…
По указу царя Федор Матвеевич Апраксин отправил на Белое море сотню матросов и сам схватился за голову. Настало время самому плыть к Азову, а экипажей кот наплакал.
«Умилосердись, государь, — слезно просил он царя, — прикажи нанять матросов, ей-ей, смертная нужда и русские в расходе у города Архангельского 120 человек, в Азов послано 150 человек, умерло человеке 150. Об офицерах и писать не смею, сотвори, государь, милость, ей-ей, нужда».
Покидая верфи, наказал помощнику Игнатьеву:
— Гляди особо, Петро, за «Предистинацией», Скляеву штоб отказа в работных людях не было.
Прощаясь с добрым помощником и товарищем, не знал, что видится с ним в последний раз…
В Черкассах отряд Апраксина встречал капитан Бергман. Тот докладывал:
— Все исполнено, как ты указал, господин адмиралтеец. На стражу отрядил один корабль, другой на смену держу. Остальные без матросов и канониров, нет вовсе. В Таганрог доставляем припасы, исправляем суда, что в зиму пообветшали.
— Чинишь-то где, в Азове?
— Более негде, тут все под рукой.
— Там как дела?
— Все в порядке, токмо воевода Ловчиков занемог, свалился, вторую неделю дома лежит. Управляемся без него.
В Азове первым делом Апраксин поехал к больному дяде. Старик лежал в постели, виновато улыбался, шелестел:
— Удар меня свалил, Феденька. Невмочь ни рукой правой, ни ноженькой шевельнуть. Нынче-то ножка отходит помаленьку.
— Не тормошись, Степан Богданович, отлеживайся, я нынче здесь останусь до осени, разберемся.
В тот же день с помощниками осмотрел крепость, проверил орудия, запасы пороха. Бергману велел готовить галеру:
— В Таганрог завтра пойдем.
Но утром со стороны Азовского гирла раздались три пушечных выстрела; спустя час прискакал казак сторожевой заставы:
— Два турка пришли с моря. Сказывают, товары привезли. Досмотрели те суда, по две пушки на них, более зелья не видать.
«Доброе начало, — размышлял Апраксин, — стало быть, султан о торге заботится». Распорядился Бергману:
— Отправь к устью толкового капитана на яхте, пускай турецких гостей проводит к Азову.
Оказалось, турецкие суда привел грек, капитан Стоматия, привез разные товары, пряности торговать. С Апраксиным греческий капитан откровенничал:
— Нам торговать с вашим краем выгодно, мы всегда рады. Только хан крымский противится, подбивает Муртозу-пашу в Керчи не пускать нас с товарами.
— Торг должен к выгоде вам быть и нашим купцам, — выслушав грека, ответил Апраксин, — любо, ежели обе стороны выгодой располагают. — А сам размышлял: «Сей миг невозможно упускать. Через торговлю мир с турками укрепим. Наши гости купеческие выгоду обретут, державе на пользу».
Не отлагая Федор Матвеевич снарядил два корабля с товарами. Командира «Благого начала» капитана Лоби наставлял:
— Ты первый наш человек к туркам идешь. В Керчи не скупись на подарки, одаривай Муртозу-пашу. Просись идти в Константинополь, надобно нам через проливы в теплые моря подаваться, торговлю обустраивать…
«Благое начало» с первым попутным ветром подняло паруса, а галера с Апраксиным, лавируя между отмелями, ушла к Таганрогу. Там день и ночь наращивали крепостные стены, рубили срубы из бревен, опускали на дно, заполняли камнями, сооружали защитный мол для гавани…
Вернувшись через месяц в Азов, Федор Матвеевич разбирал почту. Первое же известие ошеломило. Скоропостижно скончался в Воронеже верный товарищ по адмиралтейским делам Игнатьев. Получил первую весточку от царя из Архангельского. Сокрушался царь, что не все суда в Воронеже спущены со стапелей, обещал прислать матросов, передавал поклон дяде.