Серебряный леопард

– А ты передай просьбу этой девицы леди Розамунде, она могла бы устроить ее дела лучше, чем я. – Эдмунд вновь зевнул и потянулся к своей нижней тунике. – В конце концов, долг христианина поднять падшего, и если эта шлюха искренне хочет честно работать, моя сестра могла бы взять ее в прислужницы, при условии, конечно, что девчонка ничем не больна.

Теперь, когда пол больше не плыл у него под ногами, Эдмунд натянул новые полотняные штаны и закрепил завязки на правом бедре.

– Ну, я готов позавтракать яйцами, молоком и кусочком мяса.

Саксонец вытаращил голубые глаза.

– И это все, милорд?

– Все. А теперь пойди на конюшню и прикажи приготовить мне коня. Готовься сопровождать меня. Я поеду из города в северном направлении, чтобы в окрестностях найти подходящее место для лагерной стоянки армии моего господина.

– Значит, милорд, герцог скоро прибудет сюда? – Широкоскулое лицо Герта рассиялось, он выхватил булаву из подставки для оружия и начал победоносно размахивать ею. – Горю желанием выступить против слуг Сатаны. А вы слышали, милорд, что вчера натворили турки перед сторожевой башней на востоке от Хризополя? Заняв окрестности, они воткнули в землю сотню копий и на каждое насадили по христианскому младенцу. Они оставили после себя столько же ослепленных и оскопленных мужчин и еще больше женщин, изнасилованных и беспомощных, поскольку турки подрезали им главные сухожилия на ногах.

– Видит Бог, эти зверства скоро прекратятся.

Как только Герт удалился по делам, Эдмунд вышел на обдуваемый ветерком балкон, с которого открывался вид на порт. Он подставил свежему дыханию ветра свою голову и стоял, наслаждаясь прохладой. Но его не занимало передвижение изящных каиков, тупоносых рыбачьих лодок под черными парусами, фелюк с Кипра, Родоса, Крита и других островов, все еще находившихся под властью Византии.

Ясно, размышлял он, что в первый раз в жизни он опьянел до потери памяти. Почему? Почему так случилось? Бывало, он выпивал значительно больше, но ему не было так плохо. Не его ли состояние тому причиной? Его отчаяние, вызванное тяжелыми мыслями об Аликc? К горлу подступила тошнота. Аликc! Нет! Он должен отбросить все мысли о ней, руководствоваться только рассудком и исполнить данный обет. Он не должен допускать мыслей о Сан-Северино.

Заложив руки за спину, он тяжелыми шагами мерил балкон. Что он мог наболтать в полу бредовом состоянии прошедшей ночью? Как он ни старался, вспомнить не мог ничего – только очаровательное личико Сибиллы, обманчивую мягкость ее тела и ее гибких пальцев, расстегивавших его тунику. Свои вещи он обнаружил утром рядом с ложем. Как они попали в спальню, как он сам туда добрался? Он ничего не мог вспомнить, ровно ничего!

Если бы рассудок его не был затуманен, память об Аликc де Берне сделала бы угрызения совести еще более жгучими. Теперь же он намеревался незамедлительно пойти на исповедь в придел часов ни, украшенный замечательными мозаиками в честь святого Михаила. Туда, для удобства франкских гостей Деспоины, был приглашен латинский священник, способный совершать все обряды Римской церкви.

Да. Необходимо снять с себя тяжкую ношу, чтобы снова можно было без угрызений совести носит белую мантию с пламенеющим крестом. И как можно быстрее им с Розамундой нужно найти себе жилье у венецианцев в Пере на противоположном берегу Золотого Рога.

Однако что он мог выболтать спьяну насчет пути следований войск герцога Боэмунда? Эдмунд яростно тер виски, стараясь восстановить в памяти картину происходившего, но так ничего и не мог припомнить.

Звуки легких шагов по мозаичному полу коридора вернули его к действительности еще до того, как появилась Розамунда. Как ни странно, она выглядела свежей и отдохнувшей, будто не провела бессонную ночь во дворце Бардас. При одном взгляде на помятую и осунувшуюся физиономию брата она поспешила подойти к нему. Молча глядя на него, она старалась понять, как он принял известия из Сан-Северино.

– До меня дошли прелюбопытные просьбы, заговорила она первая с коротким металлическим смешком. – Во-первых, мажордом Деспоины вручил мне послание, – она отвела в сторону глаза и откинула со лба рыжий локон, – от Дрого из Четраро с приглашением принять участие в торжественном богослужении в соборе Святого Спасителя в Коре. Это большая церковь между старыми и новыми стенами. А затем прибыть на прием во дворец субастократора.

– Субас… что? Господи, что это за название? – фыркнул Эдмунд. – Идиотские греческие титулы длиннее, чем день без хлеба. Они смехотворны. Я горю желанием снова услышать простую норманнскую или саксонскую речь.

Сестра пожала плечами:

– Я не больше твоего знаю, кто такой субастократор. Наверняка это очень значительное лицо в этом огромном зловонном городе. И, очевидно, стоит на иерархической лестнице лишь чуть ниже, чем император или цезарь.

– И ты примешь приглашение? – спросил брат. Розамунда опустила глаза на вышитые золотом

шлепанцы из мягкой алой кожи.

– Нет, я не думаю, дорогой брат. Барон из Четраро мне не по душе.

Приподняв указательным пальцем ее лицо, Эдмунд пристально взглянул в ее лучистые глаза.

– Милая сестра, оставь свои хитрости для тех, кто не знает тебя так хорошо, как я. Тебе нравится этот могучий воин, – произнес Эдмунд без малейшей иронии, совершенно забыв, что сам одержал победу над ломбардцем.

Розовые ямочки на щеках Розамунды стали еще глубже.

– Чепуха! Признаю, что смелость этого парня меня занимает. Но и только. Я даже боюсь его. Дрого слишком нетерпелив, слишком груб и слишком высоко ставит свою собственную волю. Кроме того, он уже дважды вдовец.

– Другие мужчины также теряли своих жен, – Рассмеялся Эдмунд и добавил более серьезно: – Смотри же, не подавай ложных надежд этому человеку. Он не медведь, на которого можно надеть ошейник.

– Тем не менее, – спокойно сказала Розамунда, – я отклоню его приглашение. Сегодня вечером я собираюсь помолиться в маленькой латинской часовне, только что достроенной купцами из Пизы Мне хотелось бы зажечь там несколько свечей помолиться, чтобы сэру Хью стало лучше.

Уже совсем собравшись уходить, англо-норманин обернулся.

– Ты, кажется, назвала просьбу Дрого первой. Есть и еще что-то? – поинтересовался он.

– Ты послал Герта просить, чтобы я проявляла расположение к какой-то шлюхе.

– Ничего подобного! – вспыхнул брат. – Я только сказал, что он мог бы обратиться к тебе. Эту проститутку, совсем еще ребенка, я по глупости вчера днем облагодетельствовал мелкой монетой.

В живых голубых глазах Розамунды промелькнула искра юмора.

– В обмен на что? – лукаво спросила она.

– Да ни на что. Я всего дважды видел это создание. В первый раз, когда слушал предсказание юродивого. И снова вчера вечером, когда она преследовала меня до самого дворца.

– Очевидно, ты хотел бы ее увидеть и в трети раз? – поддразнила его сестра. – Мажордом Деспины Евдокии позволил ей войти во дворец…

Через несколько минут появился кипрский евнух с отвисшим животом и плешивой, как валун, лоснящейся головой. Он приветствовал присутствуют по восточному обычаю, прижав руки ко лбу.

– Уличная девка уже здесь, госпожа, – доложил он.

По знаку Розамунды слуга удалился в своем же том балахоне. В дверь втолкнули девочку Хлою, чуть менее неряшливую, чем прежде, но все еще в изрядно заношенном голубом платье. Ее грязные ступни разъезжались на мраморном полу, но, к удивлению Эдмунда, она не проявляла никаких признаков застенчивости. Глаза ее, это он заметил впервые, были цвета густого коричневого эля. Они бегали по комнате, перескакивали с богатых занавесок на искусно высеченные бронзовые решетки у очага. Еще он заметил, что она, должно быть, приложила огромные усилия, чтобы отмыть отдельные участки своего тела. Кисти ее рук и лицо сияли чистотой в явном противоречии с серой грязью, покрывавшей плечи и шею…

– Ну? – спросил Эдмунд добродушно. – Что бы ты хотела сказать моей сестре?