Серебряный леопард

В тот момент, когда голова скрылась, Эдмунд, напрягая все силы, поднялся и оттащил свою сестру в ненадежное, но все же укрытие среди скользких обломков скал. Вскоре над вершиной холма можно было уже четко различить головы семи или восьми человек. Еще через несколько минут смуглые туземцы, с пронзительными криками перепрыгивая с камня на камень, спустились вниз по козьей тропе и рассыпались по пляжу…

Они бесстрашно бросались в приливные волны и вытаскивали на берег трупы. Туземцы были одеты в некое подобие плащей из грубо обработанных шкур. Своими длинными кинжалами они отрезали у трупов пальцы, украшенные кольцами. Потом начали раздевать погибших. Другие их соплеменники, появившись вслед за первой группой, принялись собирать бочонки, ящики, обрывки такелажа и прочие обломки погибшей галеры.

Стиснув зубы, чтобы сдержать нервную дрожь, молодой норманн пытался угадать национальность незнакомцев в грубых плащах из козьих шкур. Все они были похожи один на другого с их копнами густых нечесаных волос, тощие и малорослые, и резко отличались от крепышей из норманнских вассалов или здоровенных саксонских мужиков, которыми граф правил в Суссексе. Из их речей Эдмунд ничего не мог понять.

Эти косматые существа должны были в конце концов заметить его следы. И что тогда? Единственным оружием, которым Эдмунд мог бы воспользоваться, был обломок мачты, лежавший почти у его ног. Конечно, этот обломок, обмотанный веревкой, с лоскутом разорванного паруса был мало пригоден в качестве средства защиты, однако Эдмунд схватил его, но тотчас ощутил невероятную и особенно неуместную в данных обстоятельствах слабость.

– Это мавры? – прошептала Розамунда, разглядывая незнакомцев сквозь слипшиеся, запорошенные песком пряди волос. Выглядела она ужасно; избороздившие лицо струйки крови усиливали впечатление.

Эдмунд жестом велел ей молчать и пригнулся еще ниже: появилась новая причина для опасений. На фоне мрачного свинцового неба возник темный силуэт лошадиной головы. Граф разглядел и всадника. К изумлению Эдмунда, на голове у всадника был конический стальной шлем с пластиной, защищавшей нос. Поверх рубашки из грубой шерсти трепетала на ветру выцветшая темно-голубая мантия. Господи помилуй! Да ведь это один из норманнских воинов, завоевавших во всем обитаемом мире грозную славу. Разгоряченный всадник вертел головой во все стороны, отдавая жестами какие-то приказания своему косматому воинству. Затем направил коня вниз по козьей тропе и спустился на пляж.

Бушующее море прибивало к берегу все новые обломки крушения. Человек в шлеме, по-видимому, велел своей команде отложить в сторону оружие и быстрее собирать в кучи извлеченное из воды добро.

В каждом жесте всадника сквозили высокомерие и презрение к подчиненным, что было хорошо знакомо англо-норманну Эдмунду. Из своего укрытия он мог наблюдать за происходящим. Эдмунд отметил, что ростом всадник по крайней мере на голову выше всех туземцев, в руке у всадника была плеть – длинный жесткий ремень на деревянной рукоятке. Этой плетью он подгонял коня и ею же хлестал замешкавшихся косматых туземцев. Последние только ежились, приседая, но не делали никаких попыток защитить себя.

Поскольку всадник от шеи до колен был облачен в рубаху с нашитыми на нее стальными пластинами и носил на голове конический шлем, Эдмунд и решил, что это – норманн. Но какого ранга? При слабом свете Эдмунд разглядел блеск стали, но не золота на правом каблуке всадника. Из этого следовало, что незнакомец был всего-навсего приставом, но не рыцарем, хоть и держался не по чину высокомерно.

Как только всадник, повернув коня, поскакал по воде, поднимая тучи брызг, Эдмунд вздохнул с облегчением и прилег возле своей дрожащей сестры…

Всадник продвигался вперед, а ветер рвал полы мантии, защищавшей его от холода. Склонившись над лукой седла, он пристально всматривался в песок и наконец обнаружил следы, которые оставил Эдмунд, перетаскивая сестру подальше от воды. Сделав такое открытие, незнакомец выкрикнул команду, и с полдюжины темнолицых копьеносцев немедленно собрались вокруг него. Под водительством всадника они немедленно начали обшаривать нагромождения каменных обломков, веками падавших на песок со скал.

Сжимая обломок рангоута, бывший граф лихорадочно соображал, как в критический момент нанести сестре удар по голове, спасая тем самым честь высокой и стройной дочери сэра Роджера де Монтгомери. После этого он принял бы такую смерть, молва о которой разнеслась бы далеко. Однако Эдмунд не успел привести свой замысел в исполнение. Пронзительно кричавшие копьеносцы быстро сомкнули кольцо вокруг их убежища.

Полуобнаженный гигант с широко расставленными, полными ярости глазами уже занес над ними свою дубинку. Ах, если бы в руках у него был сейчас его «Головоруб», [1]он изрубил бы в куски этих жалких вояк! Копьеносец нацелил на Эдмунда свое оружие, но потерпевший крушение взмахнул обломком рангоута и, отбив угрожавший ему наконечник копья, сильно ударил парня по плечу. Тот дико завопил и отпрянул в сторону. Его правая рука безжизненно повисла.

– Святой Михаил! – Кровь бросилась Эдмунду в голову, и он с трудом выкрикнул победный клич: – Святой Михаил за Монтгомери!

Не дожидаясь, пока нападавшие оправятся от изумления, он нанес еще одному туземцу сильный удар по голове. Бедняга, свалившись на песок, остался лежать, подергиваясь, словно оглушенный бычок.

Эдмунду удалось увернуться от дротика, просвистевшего у него над головой. Спустя мгновение он поразил и метнувшего дротик. Тогда, изрыгая проклятия, вперед устремился норманно-француз. Он поднял руку в латной рукавице и крикнул:

– Берегись, ты, говорящий по-норманнски! Кто ты такой?

Однако, к глубокому огорчению Эдмунда, недавняя короткая схватка с туземцами настолько его обессилила, что он не смог немедленно ответить всаднику.

– Ты рыцарь? – продолжал темнолицый всадник, склоняясь со своего окованного медью седла и пристально вглядываясь в Эдмунда. Граф не успел ответить, как на него сзади набросились три туземца и опрокинули его на песок. Даже при этом англо-норманн мог бы высвободиться, если бы кто-то не нанес ему сильный удар по голове, от чего ноги его ослабели и он беспомощно вытянулся на земле.

– Сдаешься? – проревел чернобородый всадник.

Эдмунд только слабо кивнул. В голове у него словно молоты били по наковальне. Кровь теплыми ручейками бежала по спине и орошала песок…

– Свяжите их, – приказал человек в стальном шлеме. – И если дорожите вашими пустыми головами, не упустите рыжую ведьму. У меня слабость к длинноногим девкам.

Эдмунда связали, обмотали ему вокруг шеи веревку, другой конец которой прикрепили к кольцу на седле пристава. С жалким видом граф побрел за конем. Его сестра плелась следом за ним, спотыкаясь, готовая каждую минуту упасть.

На вершине холма их поджидала целая дюжина косматых крепостных, или мужиков, как назвала бы их саксонка, мать графа. Аборигены держали в поводу нескольких лошадей и мулов. К тощей шее каждого животного был прикреплен факел; некоторые из них еще дымились. Это, как вдруг понял Эдмунд, и были те движущиеся огоньки, которые напоминали огни стоящих на якоре кораблей. Именно эти мерцающие точки обманули капитана «Сан-Джорджо», и он направил гонимую бурей галеру на рифы.