Скандал

Показали крупный план быстро моргающего Сугуро.

– Есть два вида греха, – видимо из-за напряжения, его голос звучал с хрипотцой. – Живя в обществе, мы вынуждены каждый день подавлять в себе всевозможные желания и инстинкты, и есть в душе место, где все это накапливается. Так называемая область бессознательного, – он показал пальцем себе на грудь. – Подавленные желания и инстинкты не исчезают, они продолжают действовать бессознательно, стремясь вновь вырваться наружу. И когда им это удается, в искаженной форме, мы нередко совершаем поступки, которые я и называю грехом.

– Господин Сутуро, мы как-никак на телевидении, – улыбнулся ведущий, заискивающе изогнув шею, – не могли бы вы объяснить попроще?

Сутуро немного смутился, но тотчас заговорил:

– Ну, например… общаясь с людьми мы нередко оказываемся в ситуации, когда наше самолюбие уязвлено, и при этом мы уверены в своей правоте и превосходстве…

– Да, такое случается сплошь и рядом.

– Как правило, мы не можем выплеснуть свое недовольство непосредственно на собеседника, поскольку знаем, что это может испортить наши отношения. Таким образом, мы вынуждены чуть ли не ежедневно затаивать в душе недовольство и злобу, но это не проходит бесследно. Подавленные желания не исчезают. Они накапливаются в глубине души и постоянно тлеют, как угли в жаровне.

– Мне кажется, что это попахивает фрейдизмом.

– Как угодно… Но рано или поздно наступает день, когда из этих тлеющих угольков вдруг вырывается пламя. Начинается пожар.

– Действительно, почти все без исключения герои ваших романов – люди с подавленной психикой, которые после долгих душевных метаний совершают грех, а то и преступление.

– Да, вы правы, мои герои мечутся и совершают преступления, – сказал Сутуро сипловатым голосом, быстро моргая.

По этим едва заметным признакам угадывалась его нервозность. Кроме того, всматриваясь в показанное крупным планом лицо Сутуро, Кобари впервые заметил отсутствие в нем симметрии. Глаза были разного размера. По сравнению с левым глазом, правый был заметно больше. Это напоминало картины Пикассо, где каждый глаз живет своей жизнью.

Раздвоение личности!

Кобари почудилось, что эти слова проплыли по экрану телевизора. Он читал в какой-то популярной книжонке, что людям с разным размером глаз свойственно двуличие.

– Другими словами, вы хотите сказать, что в ваших произведениях грех – это не столько осознанный поступок, сколько происки бессознательного? – спросил длиннолицый мужчина.

Немного подумав, Сутуро поправил его:

– Нет, не совсем. Можно говорить только о том, что у любого греха, у любого преступления, есть какая-то связь с бессознательным.

– Значит, мы должны рассматривать бессознательное как своего рода утробу, в которой зарождается грех, как его инкубатор? Вы утверждаете, что это составляет суть понятия «грех»?

– Я… – заморгал Сугуро, – не богослов. Спрашивайте об этом у специалистов. То, о чем я говорю, всего лишь результат моего писательского опыта.

– Неужели? – В глазах длиннолицего ведущего впервые вспыхнуло неподдельное любопытство. – Дело в том, что несколько дней назад я задал тот же самый вопрос профессору Такэмото, специалисту по буддизму, и оказалось, что в буддизме Махаяна придерживаются тех же идей, о которых вы только что сказали.

Сугуро молча кивнул.

– Мы подготовили запись беседы с профессором Такэмото, и я хотел бы ее посмотреть вместе с вами. Профессор сейчас находится на международном конгрессе по буддизму в Париже, поэтому, к сожалению, не смог принять участие в нашей беседе.

По экрану пробежала наискосок красная линия, и появился коротко стриженный, моложавый человек, сидевший, аккуратно положив руки на колени.

– Судя по вашим словам, буддисты с давних времен говорят о том, что человеческой душой движет бессознательное? – И здесь ведущий как будто подталкивал собеседника в нужном направлении.

– В общем, да.

– И как же это бессознательное называют в буддизме Махаяна?

Профессор ответил, точно читая по заранее заготовленному тексту:

– Мы называем это «манас» и «алая». «Манас» – это, если угодно, эгоцентричное сознание, во всяком случае, та область сознания, где обо всем мыслится применительно к «я», мыслится с точки зрения своих эгоистических интересов… С другой стороны, в «алая» роятся бесчисленные семена привязанностей и плотских заблуждений, являющихся первопричиной наших страданий.

– Семена – это то, что в буддизме, как я понимаю, называется «виджня». А привязанности и плотские заблуждения – это основа греха. Правильно?

– Да, можно и так сказать.

– И эти семена, порождающие грех, роятся внутри нашего бессознательного?

– Да, именно так. Мы называем это «волнующиеся» семена.

По экрану пробежала полоса, и вновь показался Сугуро, сидящий в студии.

– Господин Сугуро, мне кажется, что буддийские представления, о которых мы только что услышали, и ваши соображения очень похожи.

Сугуро смущенно согласился.

– Мы знаем, что вы исповедуете христианство, но, может быть, вам приходилось изучать буддизм Махаяна?

– Нет, я не изучал буддизм. Как я уже сказал, я пришел к этим мыслям самостоятельно, работая над своими книгами.

Кобари видел по бледности на лице Сугуро, что он утомился. Протянув руку к телевизору, он отключил звук, избавив себя от скучных, наукообразных рассуждений, и сосредоточился на беззвучных движениях губ Сугуро.

Глаза разного размера… Неизвестно, можно ли считать это доказательством двуличия, но нет сомнений, что во всем облике Сугуро сквозило что-то порочное. Кобари не мог ясно определить, на чем основывались его наблюдения, но эта печать порока казалась ему проявлением той скрытой стороны личности писателя, которую никто, кроме него, не замечал.

– Лицемер! – крикнул Кобари старику, продолжавшему беззвучно шевелить губами. Он протянул руку и нажал на кнопку, включив звук.

– Значит, вы, господин Сугуро, утверждаете, что именно в бессознательном зарождается грех и в то же время – спасение?

Пока звук был отключен, разговор сильно продвинулся.

– Да, так мне кажется. Речь не столько о спасении, сколько о том, что греховный поступок человека выражает его тягу к воскрешению.

– Тягу к воскрешению?

В глазах ведущего вновь появилось неподдельное любопытство. Сугуро кивнул:

– Герои моих произведений действительно после многих мытарств и душевных терзаний совершают грех, преступление, но если подумать об этом грехе… с их точки зрения, в конце концов… – Подыскивая слова, Сугуро, казалось, исподволь следит за реакцией ведущего. – Этот грех выражает их желание начать жить не так, как они жили прежде.

– И это вы называете спасением? – удивленно спросил ведущий.

– Это еще не спасение, но в самом грехе заложена возможность спасения.

– В грехе заложена возможность спасения?… Мне кажется, это довольно смелая мысль. Такова позиция христианской церкви?

– Ну, как вам сказать… – В глазах Сугуро промелькнула растерянность. Он слегка покачал головой. – Скорее всего, нет. Но когда я пишу свои романы, мне кажется, что это так…

– На мой взгляд, это тоже довольно близко к буддизму, например, есть известный тезис: «Добро и зло нераздельны», другими словами, добро и зло не могут существовать друг без друга…

– Но, говоря о том, что в грехе заложена возможность спасения, я не имел в виду буддизм…

– Понятно. В связи с этим, я хочу, чтобы мы посмотрели еще один эпизод из беседы с профессором Такэмото.

Вновь пробежала по экрану полоса, и появилось лицо сидящего в почтительной позе Такэмото.

– В «алая» роятся семена привязанностей и заблуждений, порождающих грех, но, как я слышал, в буддизме Махаяна утверждают, что семена спасения также действуют и в «алая»…

– Да, вы правы. – Такэмото метнул взгляд в сторону лежащего на столе текста. В этом одновременно сказалось его малодушие и педантизм. – Так называемые «неволнующиеся» семена. Подобно тому как белые кровяные тела поедают микробов в организме, «неволнующиеся» семена постепенно обволакивают и очищают «волнующиеся» семена, являющиеся зародышем привязанностей и заблуждений.