Страница 1 из 3
Елена Хаецкая
Фантастика как объект сексологических исследований
В большой семье жанровой литературы, где детектив — немолодой джентльмен, боевик — развязное бритоголовое созданье, любовный роман — пышная дама с нервами, а исторический — «синий чулок» неопределенного возраста, фэнтези, даже «героическая», представляется молодой девушкой. Этот жанр глядит на мир широко распахнутыми, удивленными глазами.
Фэнтези вбирает в себя элементы любовного повествования, авантюрного, исторического — но как странно преломляется история, какими невероятными могут быть приключения, каким мистическим — любовный сюжет, сколь великолепным — полное отсутствие логики! Фэнтези бывает на удивление лирична. Так, в произведениях Ли Брэкет сюжет и герои представляются лишь поводом для написания книги, а главным становятся яркие и живые картинки чужих миров. Фэнтези капризна, смешлива, слезлива, любопытна. Иногда слово fantasy пишут у нас в среднем роде, что лишний раз подтверждает гипотезу о том, что фэнтези — девушка: в немецком языке, например, «барышня» (das Madchen) — среднего рода.
Говоря коротко, фэнтези — это сказка для взрослых, наследница по прямой европейского романтизма. Да что там романтизм — стоит заглянуть в «Неистового Роланда» или «Амадиса Галльского». Вот уж фэнтези!
Фэнтези исследует эмоциональную жизнь души. Этот жанр бывает поразительно наивен — в том числе, в той области, которую столь храбро изучает. Однако неизменным остается восторженное изумление перед красотой мира — реального, воображаемого, возможного и почти невозможного, — которое позволяет вполне взрослому человеку с наслаждением погрузиться в море юношеских переживаний.
Еще одно свойство жанра фэнтези — беззащитность. Пользуясь этим, мы решили провести исследование скрытых сексуальных комплексов, свойственных нашей милой барышне.
1. Сольвейг, маркиз де Сад и все мы
Прочитав некоторое количество выходивших одна за другой книг Марии Семеновой, в марте 1997 года я сделала первые наброски заметок, представлявших собой анализ этих текстов. Сами тексты мне нравились — они что-то такое заветное и приятно-постыдное щекотали…
И тогда я выдвинула мысль, что Волкодав в определенном смысле является секс-символом.
Известно, что у людей определенного склада чтение/просмотр/рассуждение/деяние — у кого как — всякого рода жестокостей порождает эротическую реакцию.
На этом строится всякая «История О» и проч. Обычно мучают даму, а эротически реагируют мужики.
Однако можно эротически реагировать, например, просто на историю чьего-то мучения и унижения, независимо от пола. Еще острее: если кого-то мучили, а потом вдруг резко перестали и начали целить. Например, сцена спасения Ла Моля, изрядно израненного, королевой Марго с последующим исцелением.
В этом отношении весьма показательно творчество М. Семеновой. У нее, кажется, нет ни одного произведения, где с героями бы не обращались плохо с последующим обращением хорошо. Но самым показательным я считаю эпизод из повести «Сольвейг и все мы»: помните, там девушка бросила главного героя ради берсерка. Берсерк очень несчастный. Его хотели убить, «орла» ему делали (вырвали ребра, хотели вырвать легкие и так оставить умирать — ритуальная казнь у скандинавов), но почему-то недоделали, и вот тут-то он и свихнулся, и сделался неистовым. Изгоем. Но — могучим. А девушка взяла и влюбилась. И вот главный герой ходит и мечтает: вот бы она с ним убежала на корабле, а на корабль бы напали, и берсерка с девушкой бы побили и стали продавать в рабство, а он бы, главный герой, тоже пришел туда, где их продают (ее — одному хозяину, его — другому), и купил бы обоих, а потом отпустил…
«Волкодав-2» строится по принципу: пришел — увидел, как мучают, — спас — исцелил — увел. Каждая глава, кроме нескольких последних, легко укладывается именно в эту схему. Можно читать и кайфовать.
С другой стороны, какие именно мужчины являются в творчестве М. Семеновой самыми желанными, самыми любимыми? Во-первых, это не очень молодые мужчины, им «далеко за двадцать». А лучше — больше тридцати. Они могучи. У них трудное боевое прошлое. (Вариант: позорное, как у Волкодава или берсерка). Они в шрамах. Иногда с увечьем. Примеров можно приводить много — и из «Лебединой дороги», и из «Валькирии», и уж конечно из «Волкодава». Помните замечательный старый американский фильм «Викинги» — там у девушки был богатый выбор между одноруким и одноглазым…
Любовь к этим увечным и опозоренным вспыхивает в тот момент, когда они падают, израненные («Валькирия», «Лебеди улетают»). Они могут быть также слепыми. В общем, вариантов множество. Среди них самым эротичным в этом отношении является Волкодав. У него шрам через лицо, выбит передний зуб, больные глаза — не выносит яркого света, хворает чахоткой. По крайней мере, в первом томе.
И еще — девственник. А помучить девственника — о, наслажденье! Помню эротическую реакцию на сцену пыток молодого католического священника в одном фильме. Здесь же мученья:
а) минувшие, о которых можно долго и с упоением вспоминать;
б) настоящие — претерпеваемые героем на глазах у потрясенной публики;
в) грядущие, кои подразумеваются — в силу нрава героя. И насчет девственности — она останется при нем, это нам обещают почти в каждой главе.
Мария Семенова показывает нам человека УЩЕРБНОГО. Человека, который в силу ряда причин, отчасти искусственных (верования его народа, собственный опыт), остается в девственном состоянии, находясь среди красивых и влюбленных в него девушек.
Да нет, не чудак он и не импотент! Он — попросту крайне УЩЕРБНАЯ ЛИЧНОСТЬ. И именно такая личность вызывает наиболее острую эротическую реакцию у читающей про Волкодава девушки. Если эта девушка, конечно, имеет достаточно развитый садомазохистский комплекс.
Примечательно, что сама Мария Семенова (в интервью журналу «ПИТЕРbook») говорит, что Волкодав создавался не ради коммерческого успеха. Это — ее любимый герой. «Я постаралась дать читателю возможность испытывать вместе с героем всю гамму человеческих чувств, а не одно дежурное восхищение его силой и мужеством… Просто писала о том, о чем мне хотелось, и так, как мне того хотелось, как считала нужным».
2. Навязчивые идеи некоторых авторов fantasy
Сочинители, как известно, создают произведения свои на основе личного жизненного опыта. В силу ряда причин они в большинстве своем являются толстопузыми мирными гражданами и мечами махать не в состоянии. Рядовому читателю читать их боевые экзерциции так же скучно, как скучны после фильмов с Д. Чаном или Б. Ли откровения теоретиков кунг-фу. Следовательно, сильной стороной их личного опыта остаются переживания и ощущения.
Обратившись, однако, к этой грани их творчества, мы УВИДИМ целый сонм странностей, имеющих порою выраженный патологический характер. Рассмотрим же из них наиболее типичные, снабдив свои наблюдения общего свойства, где это нужно, более конкретными примерами.
К написанию данной статьи подвигло нас участие в редактуре эпопеи Л. Е. Модезитта-младшего «Башни Заката» и последующих томов — «Магия Отшельничьего острова», «Инженер магии», «Падение ангелов» и т. д. Многократно осмысленный в процессе редактирования текст и лег в основу настоящего исследования.
Пряный вкус абсолютно любой еды и горький, неприятный — любого целительного питья (а болеет герой часто и подолгу) буквально с первых шагов преследует Креслина — главного персонажа «Башен». Кроме, разве что, овсянки, коей потчуют бедолагу злые надсмотрщики в каторжном бараке. Этот назойливый мотив «переперченности» заставляет вспомнить одно из психологических отклонений, так называемую «преобладающую идею», когда больному кажется, будто его хотят извести при помощи слишком острой еды, якобы смертельно вредной для него.