Женщины Цезаря

Конечно, приемная Аврелии не могла сравниться с атрием на Палатине, но все же она была достаточно просторной и могла вместить с дюжину женщин. Окна с открытыми ставнями выходили на довольно приличный сад, выращенный благодаря стараниям Гая Матия — старого жильца Аврелии, занимавшего другую квартиру первого этажа. Он разыскал розы, которые могли цвести в тени, и уговорил жильцов посадить виноград, который поднимался на высоту двенадцатого этажа, цепляясь за стены и балконы. Матий подстриг кусты, придав им форму шаров, и придумал хитрое приспособление для подачи воды в небольшой мраморный бассейн. Фонтан бил из распахнутой пасти дельфина с раздвоенным хвостом.

Стены приемной были окрашены в красный цвет, пол плохонькой террасы отполирован до красновато-розового блеска; раскрашенный потолок имел вид полуденного неба, покрытого облаками. А ведь Аврелия могла бы позволить себе и недорогую позолоту… «Конечно, эти комнаты — не резиденция одного из могущественных римских богачей, но вполне подходящее обиталище для молодого сенатора», — подумал Брут, наблюдая за Юлией и женщинами. Юлия поймала его взгляд, и он не отвел глаз.

Его мать уселась на ложе рядом с Аврелией, где имела возможность продемонстрировать себя с выгодной стороны, несмотря на то обстоятельство, что сама хозяйка дома в свои пятьдесят пять все еще считалась одной из самых красивых женщин Рима. Аврелия была стройна, изящна. Особенно выигрывала ее внешность, когда Аврелия сидела спокойно. В этих случаях оставалась незаметной излишняя резкость ее движений. Ни единой седой нити не мелькало в ее каштановых волосах, кожа — гладкая, бархатистая. Именно она рекомендовала Сервилии школу для Брута, потому что Аврелия являлась главной наперсницей Сервилии.

И Брут погрузился в мысли о школе — типично для ума, склонного к блужданию. Мать не хотела отправлять его туда, боясь, что ее ненаглядный мальчик окажется в окружении детей ниже его по положению и состоянию. Она беспокоилась, что над его усердием начнут смеяться. Лучше, если у Брута будет домашний наставник. Но отчим мальчика настоял на том, чтобы единственный сын получил стимул, заставляющий его соревноваться в знаниях с другими учениками. Это будет полезно. Кроме того, у Брута появятся товарищи для детских игр. Так высказался Силан. Он не столько ревновал к тому, что Брут занимал главное место в сердце Сервилии, сколько беспокоился о том, чтобы пасынок, по крайней мере, умел общаться с самыми разными людьми. Это пригодится юному Бруту, когда тот вырастет. Естественно, Аврелия рекомендовала совершенно исключительную школу, но педагоги, к сожалению, обладали слишком независимым складом ума, который позволял им принимать одаренных мальчиков из менее изысканного общества, чем круг, достойный Марка Юния Брута. А что уж говорить о нескольких девочках, которые также были признаны достаточно талантливыми!

Имея такую мать, как Сервилия, Брут неизбежно возненавидел школу. Впрочем, Гай Кассий Лонгин, его соученик, которого Сервилия всячески нахваливала, был из такой же хорошей семьи, что и Юний Брут. Однако Брут выносил «дружбу» Кассия только для того, чтобы доставить удовольствие матери. Что общего у него с крикливым непоседой, который бредит о войне, борьбе, о великих подвигах? Только одно кое-как примирило Брута с тем ужасным испытанием, которым стали для него школа и такие товарищи, как Кассий: Брут очень быстро сделался любимцем учителя.

К сожалению, единственный человек, которого Брут хотел бы назвать своим другом, был его дядя Катон. Но Сервилия и слышать не хотела ни о какой дружбе сына с ее презренным сводным братом. Она не уставала напоминать Бруту о том, что дядя Катон происходит от крестьянина из Тускула и раба-кельтибера, в то время как в самом Бруте соединились две очень древние линии: одна — от Луция Юния Брута, основателя Республики (который сверг последнего римского царя Тарквиния Гордого), а другая — от Гая Сервилия Ахалы (убившего Спурия Мелия, когда тот попытался провозгласить себя царем Рима в первые десятилетия существования Республики). Поэтому Юний Брут, который через свою мать являлся патрицием Сервилием, не мог общаться с таким выскочкой, как дядя Катон.

— Но ведь твоя мать вышла замуж за отца дяди Катона и родила ему двоих детей! — однажды возразил ей Брут.

— И тем самым навсегда опозорила себя! — зло ответила Сервилия. — Я не признаю ни этого союза, ни его потомства — и ты, дружочек, тоже не будешь их признавать!

На этом дискуссия и закончилась. Вместе с тем настал конец всякой надежде, что Бруту позволят видеться с дядей Катоном чаще, чем этого требуют приличия. А какой замечательный человек дядя Катон! Истинный стоик, восхищающийся древними строгими обычаями Рима, ненавидящий показуху, критикующий дутые претензии на величие таких, как Помпей. Помпей Великий. Очередной выскочка без надлежащих предков. Помпей, который убил отца Брута, сделал вдовой его мать, дал возможность такому ничтожеству, как хилый Силан, забраться к ней в постель и сделать ей двух тупоголовых девчонок, которых Брут неохотно называл сестрами…

— О чем ты думаешь, Брут? — улыбаясь, спросила Юлия.

— Да так, ни о чем, — уклончиво ответил Брут.

— Это отговорка. Я хочу знать правду.

— Я думал о том, какой потрясающий человек мой дядя Катон.

Юлия наморщила широкий лоб:

— Дядя Катон?

— Ты его не знаешь, потому что он еще недостаточно стар, чтобы заседать в Сенате. Он ненамного старше меня.

— Это он не позволил плебейским трибунам убрать колонну внутри Порциевой базилики?

— Да, это сделал мой дядя Катон! — с гордостью подтвердил Брут.

Юлия пожала плечами:

— Мой папа говорит, что он поступил глупо. Если бы колонну убрали, плебейским трибунам было бы куда просторнее.

— Но дядя Катон был прав. Колонну поставил там Катон Цензор, когда возводил первую базилику в Риме. Там она и должна оставаться, как того требуют mos maiorum. Катон Цензор разрешил плебейским трибунам использовать его базилику для заседаний, потому что понимал их положение. Они — магистраты, избранные исключительно плебсом, они не представляют всего римского народа и поэтому не имеют права собираться в храме. Но Катон Цензор предоставил им не все здание, а только часть. В то время они были благодарны ему и за это. А теперь они вознамерились переделать сооружение, оплаченное деньгами Катона Цензора. Мой дядя Катон не допустит осквернения памятного строения своего тезки-прадеда.

Поскольку Юлия по натуре была миролюбива и ненавидела спорить, она снова улыбнулась, коснулась руки Брута и нежно пожала ее. Брут — такой избалованный мальчик, такой сердитый и преисполненный чувства собственной значимости! Но Юлия давно его знала и, не совсем понимая почему, очень жалела его. Вероятно, потому, что его мать — такая злючка!

— Но это случилось до того, как умерли тетя Юлия и моя мама, поэтому, думаю, теперь больше никто не захочет разрушить колонну, — сказала она.

— Твой отец должен скоро вернуться домой, — проговорил Брут, возвращаясь к мысли о браке.

— Он может приехать в любой день, — оживилась девочка. — Я так скучаю по нему!

— Говорят, он — причина беспорядков в Италийской Галлии по ту сторону реки Пад, — заметил Брут, повторяя то, что горячо обсуждалось женщинами, окружившими Аврелию и Сервилию.

— Зачем ему это? — спрашивала Аврелия, насупив прямые черные брови. Ее знаменитые фиолетовые глаза сверкнули. — Правда, случались времена, когда Рим и римские аристократы возмущались мной! Но почему именно моего сына они всегда выбирают для своей критики и политических сплетен?

— Потому что он слишком высок, слишком красив, слишком популярен среди женщин и слишком самоуверен, — отозвалась Теренция, жена Цицерона, прямолинейная в высказываниях и вечно чем-то недовольная.

— Кроме того, — добавила супруга знаменитого оратора, — он одинаково хорошо владеет как устным, так и письменным слогом.

— Эти качества у него врожденные. А клеветник, которого я могла бы назвать по имени, не обладает ни одним из этих качеств! — резко прервала ее Аврелия.