Страница 49 из 54
Антонов заметил, кстати, в своей книге, что для создания простого планера, способного парить часами с хорошей скоростью, — аппарата, в котором впервые воплотилась извечная мечта о крыльях, — были все технические возможности еще в античной Греции и на древней Руси: дерево, полотно и клей. И мастера, прекрасно искушенные в ремеслах. Но понадобились тысячелетия, чтобы дойти до знания самих законов полета, понять это несложное на первый взгляд взаимное расположение частей...
Нас отрывает от земли наука, набравшая космическую скорость развития.
Жюль Верн перед смертью тосковал о нашем веке, который он прозрел своим внимательным взглядом неравнодушного конструктора человеческого будущего. И он сказал, предвидя подробности:
— Двадцатый век создаст новую эру. Еще немного времени, и наши телефоны и телеграфы покажутся смешными, а железные дороги — слишком шумными и отчаянно медлительными... Водопады дадут вшестеро больше двигательной энергии. Одновременно разрешится проблема воздухоплавания. Дно океана станет предметом широкого изучения и целью путешествий... Настанет день, когда люди сумеют эксплуатировать недра океана так же, как теперь золотые россыпи. Моя жизнь была полным-полна действительными и воображаемыми событиями. Я видел много замечательных вещей, но еще более удивительные создавались моей фантазией. И все же я чувствую, что слишком рано мне приходится завершить свой земной путь, сердце мое полно грусти, что нужно проститься с жизнью на пороге эпохи, которая сулит столько чудес!
Ему самому не довелось увидеть с борта современных самолетов всей большой планеты, которую он так знал и так любил.
К писателям-фантастам было несколько «облегченное» отношение по сравнению с крупной психологической прозой — все-таки больше для развлечения и для детей, — пока время не показало, что близость к науке и технике позволяет писателю ставить самые широкие для своего времени проблемы. Имя Жюля Верна не случайно, по данным ЮНЕСКО, твердо стоит в первом десятке самых популярных писателей мира. О прозе Рэя Брэдбери критики спорят, куда ее отнести, — к проблемам фантастики или психологии современного человека. Сент-Экзюпери был автором не только книг о летчиках, но и сказки о Маленьком принце, он также в совершенстве обладал этим проницательным взглядом с общечеловеческой высоты и с высоты будущего, не ограниченным одной только личной трагедией внутри комнаты, — вспомните, как в «Ночном полете» заблудившийся под звездами Фабьен пасет, как пастух, с высоты города, которые пришли на водопой к берегам рек или щипали траву на равнинах, все эти мирные дома, засыпающие и гасящие огни там, на теплой и родной земле...
Когда летчик проходит над городами — о чем он думает теперь и как он их видит? Не так давно космонавты смогли впервые взглянуть уже с орбиты на Землю, в ее похожем на глобус облике, смогли увидеть и земной ореол, в оранжевом свете на голубом, и рассмотреть под собой созвездие огней в столицах.
Но у летчика неизбежно теперь могут быть два взгляда: один для выбора площадки под строительство, другой — сквозь перекрестье прицела.
Мир ищет выхода из своего зловещего парадокса, чтобы мощь созданных самими людьми машин не привела бы внезапно к соблазну применить их прежде всего для всеобщего разрушения. И, быть может, самый чуткий и нервный из современных писателей Америки, Рэй Брэдбери, с тревогой пишет о том, что с каждой новой созданной нами машиной вновь и вновь возникают моральные проблемы. По мере того как новое изобретение заполняет мир, требуются новые законы, контролирующие его приложение. К самим машинам понятие морали не относится, но иногда способ, каким они созданы, и сила, в них заключающаяся, вызывают у людей умопомешательство и пробуждают зло. Среди самых либеральных людей нашего времени, говорит Брэдбери, есть такие, что становятся демонически безжалостными, едва сядут за руль автомобиля. Среди величайших консерваторов — такие, что стоит им нажать на стартер, и они делаются безудержными разрушителями и в неистовстве своем несут смерть... Как заставить человека не использовать маниакальную энергию, заключенную в машине? Вот где точка пересечения морали и конструкции, металла и человеческого умения, вот где все это сходится, сталкивается и часто ведет к разрушению... Архитектура точно так же имеет отношение не только к строительству, но и к морали. Дома будущего должны стать такими, чтобы люди, пользуясь ими, чувствовали себя людьми, а не затравленными животными. Считая, что в каждом из десяти современных фантастов в девяти можно различить моралиста, Брэдбери вновь возвращается к незыблемости гуманных идеалов Жюля Верна, который был одним из первых и до сих пор остался одним из лучших. «Этот писатель обладал воображением, моральным чувством и отличным юмором; каждая его новая страница вдохновляет. Читая его, гордишься, что ты — человек. Он испытывает человечество тестами, он предлагает ему взмывать в воздух, ухватившись за шнурки собственных ботинок. Он уважает старомодную добродетель — умение трудиться. Ценит пытливый ум, зоркий глаз и ловкую руку. Вознаграждает за хорошо сделанную работу. В общем, он восхитителен, и его романы не утратят ценности, пока из мальчишек нужно будет воспитывать доброжелательных, славных, полных энтузиазма мужчин. В наш век, который пустил на ветер унаследованное богатство идеалов, Жюль Верн, человек другого столетия, зовет преследовать более достойные цели и предупреждает людей, что нужно думать не столько о своих отношениях с богом, сколько об отношениях с другими людьми».
Недаром всех мыслящих людей Запада тревожит эта двойственность технического прогресса: интеллектуальная отсталость иных политиков приводит к тому, что многие великие и гуманные экспедиции, от полярных до плавания на плоту «Кон-Тики», вынуждены были, чтобы получить на испытание снаряжение, держаться за хвост военного бюджета.
Нас тревожит и непомерный стихийный рост городов, и слишком быстрое разрушение многих традиций, и рост населения, который Игорь Забелин считает симптомом, предшествующим массовому выходу в космическое пространство, — профессия космонавтов при современных темпах ненадолго останется исключительной.
И летчик, пролетая над миром, над городами, — а современный летчик-инженер знает достаточно много, чтобы понять этот мир, — не может не помнить о том, что волнует Землю.
Я говорю прежде всего о летчиках как о героях нашего века потому, что им посвящена эта книга, а вовсе не в ущерб другим профессиям, тем более таким же, возникшим стремительно за полвека в связи с развитием электроники, атомной физики, химии, морского и подводного дела или других наук. Отпечаток своего труда лежит на каждом из нас, а у летчика есть две профессиональные возможности: быстрое дальнее перемещение с определенным чувством риска, обостряющим восприятие общечеловеческих ценностей, и взгляд на землю сверху, иногда склоняющий к размышлению... Для каждого времени есть профессии более характерные, прогрессирующие. Известный канадский юморист Стивен Ликок как-то заметил, что, если наука определяет возраст современного человека в несколько сот тысяч лет, то ночные сторожа, возможно, еще старше. Стремительный темп летного дела дает возможность прожить свою жизнь с высокой интенсивностью, если только не упустить этой возможности и не остаться «ночным сторожем» в самой авиации. Во всяком случае, в своих призывах к молодежи мы предлагаем ей дерзать и стремиться к различным высотам как можно выше, но не готовить себя заранее в ночные сторожа...
Мир во все века нес большие издержки от косного и мелочного обывательства. Не застраховано от них и наше время.
Анохин, зная цену молодости, без колебаний бросил очень высокий тогда заработок лучшего шофера на московском автобусе, чтобы пойти в планеристы, но я знаю молодых инженеров, которые после института выбирали завод не по интересу к делу, а по разнице в оплате, настолько ничтожной, что она могла иметь отношение к лишнему галстуку, но никак не к судьбе. Обыватель живуч, как грибы. Он приходит даже в авиацию — было бы здоровье, — учится возить пассажиров на больших самолетах, поднимает нас на высоту в десять километров и по давно проложенной трассе летит над городами, с привычной скукой делая все, что положено, но видит он оттуда всего лишь новый гардероб, который обещал соорудить жене. Я вспоминаю об одной интеллигентной девице, заявившей при осмотре конного завода зарубежному писателю, что современному человеку нужен только холодильник, телевизор и пылесос, — она тоже построила по своему идеалу «конструкцию» человека: с душой холодильника, глазами телевизора и умственным уровнем пылесоса.