Страница 146 из 158
— Володька! Черт! Стой!
— Ну стою, — сказал он.
Это был Пашка Носик. Он учился с Володей на одном курсе. И он был чемпионом курса по бегу на короткие дистанции.
— Помни, что я — твой чемпион! — сказал он теперь. — Ну? Что у вас там с Надеждой? Выкладывай!
— Интимные подробности не касаются даже чемпионов, Паша.
— Интимные? Ах ты скотина!
— А ты пошляк. Узкий пошляк — кандидат Носик. Я же все-таки ее начлаб. А это уж интим от математики. Понял?
— Ни черта.
— Математик Носик, как вам удалось получить ваш диплом?
— Сам удивляюсь, — признался Пашка. — А как вы с Надеждой добились внимания американской прессы?
— За личные заслуги.
— Вы сможете дать опровержение?
— Пока неясно.
— Начальство уже выразило вам свое восхищение?
Володя пожал плечами.
— Ничего, за этим дело не станет, — успокоил Пашка. — Так вот, если вам нужен подручный кандидат… Или вам вдруг понадобится машинное время для вычислений…
— Что ты, Паша? У нас в институте свой вычислительный и…
— Еще бы! — сказал Пашка. — Еще бы! Но вы просто запомните, сэр, что если вдруг как-то понадобится…
Теперь был одиннадцатый час ночи, Володя стоял рядом с Надей и знал уже, что — опровержения они дать не смогут, что в работе есть ошибка…
«Но почему она так легко сдалась? — возмутился Володя. — Она не смеет так все бросить. Пашка прав, сделаем новый расчет, будем бороться. Даже если дирекция будет против…»
— Наверное, я не вернусь к математике, — сказала Надя.
«Размазня! — думал Володя. — Нужно доказать. Нужно драться… Впрочем, с кем драться? С кем, раз это действительно ошибка?… А это ошибка, раз она так все бросает».
Надя стояла, глядя в окно, опершись плечом о стену. «Многие ученые допускали ошибки, — думал Володя, — но никто не знает, как они об этом забывали… И забывали ли об этом их ближние?»
— Я хочууйти из лаборатории, — сообщила Надя. «Так, — решил Володя. — С самого начала было ясно, что год для такой работы-подозрительно мало. А у нее не было даже года. Было фактически месяцев семь: я сам отрывал ее на срочные заказы. Я отрывал… Но все равно, если работа не закончена, ученый не должен публиковать результат. Особенно такой результат. Она обязана была сама отказаться…»
— Я уйду, — обещала Надя.
«Ее работа — это была сенсация, можно сказать, почти слава. И вот теперь… Как она могла решиться на публикацию? И как я мог подписать? И ведь знал, что год на такую работу — мало…»
— Я подам заявление об уходе.
«Правильно. Она уйдет из лаборатории, из института. И все со временем забудется: Она должна уйти из института, потому что ведь действительно есть ошибка…»
— Мне опротивела математика…
«…Там все-таки есть ошибка. А это значит, что дискретности времени не существует… Мы вычисляли эту дискретность — двадцать пять лет. Мы говорили: никто не может посетить одно и то же время дважды. Мы уверяли: двигаясь из нашего 2023 года в прошлое, вы попадете сразу не ближе 1998-го, из него перепрыгнете в 1973-й, оттуда в 48-й, потом в 23-й… А захотите двигаться в будущее, так попадете в 2048-й. Интервалы эти можно увеличить, а уменьшить нельзя — дискретность! Но, выходит, дискретности нет. Это ошибка…»
— Мне опротивела математика, — еще раз сказала Надя. — Я уйду…
— И что будешь делать? Выйдешь замуж за марсианина?
В общем-то это было неблагородно, так шутить. Володя понял это прежде, чем успел закрыть рот. Но он не мог себе представить ничего такого, из-за чего потерял бы к математике острый интерес.
Надя смотрела в окно на крыши.
«А ты, оказывается, подонок, — обратился к себе Володя. — Извинись, подонок!»
— Он не марсианин, — задумчиво сказала Надя. — Он историк. И потом, знаешь, он не может на мне жениться.
— Что???
Она занималась своей дискретностью и сидела в институте до ночи. Во всяком случае, он Думал, что сидела. И она еще брала работу домой… Он не был у нее дома около трех лет, он представлял себе, как она сидит здесь за столом, заваленным графиками.
У нее было очень белое ухо. И прикушенный угол губы.
— Это еще кто такой? — выдавил Володя неожиданно хрипло.
Ресницы ее шевельнулись.
Когда она была на втором курсе, он рассчитал ей контрольную по сопромату. Он считал, а она сидела рядом, и ресница ее упала на стеклышко логарифмической линейки…
Теперь она смотрела в окна на крыши. Задумчивый мир крыш, плоскогорья, разорванные пропастью двора, замкнутые горными хребтами труб.
— Он приходил к тебе сюда?
— Я ходила к нему сама. И вообще — я все сама… — ответила Надя.
Она водила по стеклу пальцем.
— Он тебя бросил?
— Он уехал.
— Надолго?
— Навсегда.
Она водила по стеклу пальцем с коротким ногтем. Это было вместо слез. Это были ее слезы. Володя знал это точно. Он спросил глупо;
— Ты скучаешь?
— Нет. Просто не вижу ни в чем смысла… Понимаешь, он сидел за письменным столом, а я приходила и садилась сзади. Перед ним лежали его часы, трубка, карта, и я смотрела на его вещи, на его затылок, на плечо и могла со своего места протянуть руку и их потрогать… А спина у него была согнутая, он писал и было видно, что он не встанет вот сейчас и не уйдет туда, где не будет меня, где я не смогу его видеть… И тогда я думала, что просидела бы вот так вечность, две вечности. И ничего больше не захотела бы, ни о чем не вспомнила. Потому что все, чего я могла желать, было тут, со мной, а все остальное, весь остальной мир мне просто совсем не нужен…
— А ему?
— Он историк. Он изучает нашу эпоху.
— Слишком современные интересы, — зло заметил Володя. — Историков интересуют обычно древности.
— А мы и есть древность, Володя. То есть, конечно, Для Него. Он, — Надя произносила «Он» будто с большой буквы, как имя, — Он историк из будущего…
— Что???
— Ты же знаешь, возможность путешествий во времени давным-давно теоретически доказана. Так вот, Он пришел к нам из будущего изучать нас. Он — первый времяплаватель, запущенный их физиками… Как были когда-то первые космонавты…
Ноги у Володи стали будто ватные. Хотелось сесть на пол. А Надя говорила монотонно;
— Он двигается из будущего в прошлое. Наш год — просто одна из остановок. Теперь Он передвинулся дальше.
«Черт знает что, — думал Володя. — Бред!.. Хотя почему бред? Ведь это на самом деле возможно…»
— Какой он, Надя?
— Он хороший… Но Он мог бы родиться и в нашем времени. Ты ни за что не догадался бы, что он не наш.
— Ты же догадалась?
— Сама — нет. Но, вообще, дело не в этом. Просто с ним хорошо, а без него плохо. Без него просто ничего нет…
Она чертила что-то на стекле. Глаза были сухие.
— Ты сказала ему?
— Что?
— Что ты без него не можешь?
— Зачем? Мы ни о чем не говорили. Я просто приходила к нему и все. Так было четыре месяца.
— А потом он… уехал?
— Я всегда ведь знала, что Он уедет. И каждый раз, когда шла к нему, боялась, что его уже нет.
Она шла к нему… У нее было мохнатое пальто на одной большой пуговице. Володя представил себе, как она идет к нему под дождем, со светлыми каплями в ворсинках…
— Это было больше чем счастье, — сказала она. — Это было больше счастья, когда я поняла, что ему тоже грустно прощаться… Он сказал, что расстанемся ненадолго и что Он возвратится, когда закончатся эксперименты.
Она все еще зачем-то чертила по стеклу. Может быть, высматривала этого своего типа, когда он там появится…
— Ну и что ж ты канючишь? — грубо сказал Володя. — Не зажми только свадьбу, когда вернется… — Он не вернется.
— Здрасьте! Это еще почему!
Она обернулась, глянула изумленными глазами:
— Но возвращение же невозможно, Володя! Неужели ты не понимаешь? Нельзя посетить одно и то же время дважды, а дискретность — двадцать пять лет… Дискретность?… Статья Откинса шуршала в Володином кармане.
— Пойми, Володя! В лучшем случае Он появится через двадцать пять лет… Я уже буду старая…