Страница 141 из 158
Глава двенадцатая, рассказанная Зоей Семенцовой, медицинской сестрой и подругой Яниса Клаускиса
В ту ночь я долго не могла заснуть. На меня напал какой-то озноб, как при малярии или воспалении легких. Я пощупала пульс — нет, сердце работало, как обычно, восемьдесят ударов в минуту, наполнение хорошее, а внутренне я вся содрогалась: то в жар кидало, то в холод. И вдруг раздался звук и стало трясти. Не помня себя, я выскочила из палатки и бросилась бежать. Мне казалось, что на меня рушатся все горы, какие только есть вокруг. Земля прыгала подо мной, и я упала. На фоне пронзительно синего неба увидела, как вздрагивает и раскачивается скала, под которой стояли наши палатки. Пыль, серебристая, светящаяся, клубами вздымалась от трясущейся фигуры всадника. Я вспомнила про Яниса — ведь он там, в палатке! Если скала рухнет, он погиб. Я вскочила на ноги, но повалилась — земля подо мной ходила ходуном. Тогда я побежала на четвереньках, как обезьяна, как зверь. Помню, страха не испытывала. Огромными прыжками я добежала до палатки и кинулась к Янису, вернее, к той темной фигуре, которая вырисовывалась под одеялом. Каков же был мой ужас, когда я обнаружила, что Яниса в палатке нет — одна лишь бутафория! Чья-то страшная физиономия заглянула снаружи, потянула ко мне свои жуткие руки, я забилась в угол — тут начался какой-то кошмар, словно в страшном сне…
Мне было холодно и жутко. Сжавшись в комочек, я лежала в темном углу пещеры. Надо мной стоял кто-то часто дыша, как после быстрого бега. Я зажмурилась, приготовившись к смерти. Он притронулся ко мне, и я узнала Умника. Он звал куда-то, но я так ослабела, что не могла встать. Тогда он поднял меня и на руках вынес из пещеры. И понес вниз, к озеру, прыгая с камня на камень. При каждом толчке острая боль разрывала мои внутренности. Я застонала. Умник остановился передохнуть, и тогда я увидела белую высокую скалу. Умник понес меня к ней. Было страшно, но я держалась, — ведь Умник не боялся. Вблизи скала оказалась очень высокой, до самого неба, гладкой, как рог быка. Умник осторожно притронулся ладонью к скале. Перед нами открылся вход, и там, внутри, все было белое, светлое, теплое — туда хотелось войти. Умник внес меня внутрь. Вход закрылся, но не сделалось темно, как в нашей пещере, когда мужчины задвигают плиту, а наоборот, стало еще светлее. Умник положил меня в центре этой белой пещеры и отошел к стене. Боль утихла. Я согрелась и уснула.
Мне снилось, будто я иду с маленьким ребенком на руках по теплой мягкой земле, а возле ног шумит и пенится теплая зеленая вода. И такая прозрачная и чистая, что сквозь нее виден каждый камешек. И так много воды — насколько хватает глаз, все вода и вода. А берег — широкая полоса желтой искристой земли, мягкой и теплой, — тянется от одного края горизонта до другого. По левую руку — бескрайняя зеленая вода, по правую — теплая желтая земля и густые заросли зеленых пахучих деревьев с широкими раскидистыми листьями и желтыми круглыми плодами, в которых такой прохладный и вкусный сок. И кругом по желтой искристой земле валяются розовые, зеленые, пятнистые, черно-бархатные, голубые раковины и тонкие красивые камни, похожие на ветки деревьев или рога оленей, только белые, как иней. И вода все накатывается, волна за волной, и стекает обратно — бесконечно. Я иду с ребенком на руках, одна, кругом ни души, но мне не страшно, а как-то радостно и спокойно, потому что мой ребенок здоров, спит, а я жду любимого человека — он вот-вот должен вернуться из дальней поездки.
Это действительно счастье: быть молодой, любящей, любимой и матерью здорового ребенка от любимого человека. Я сплю и не хочу просыпаться — не хочу обратно в темную холодную пещеру, не хочу!
Но сны проходят. Я проснулась от шума и криков. Я лежала на шкуре Умника возле большого горячего огня. Большая Женщина была еще ближе к огню, но не боялась. Другие ели странное коричневое мясо. Рядом со мной спал Старик. В его ногах лежал прирученный раненый волк. Большая Женщина держала над огнем прут.
Вдруг из темноты ночи появился Верзила. Он волоком тащил кого-то, держа его за одну ногу. Голова и руки волочились по земле, ударяясь о камни. Верзила подтащил его ближе к огню, и я узнала Умника. Он был весь в крови, черный от побоев, но еще живой. Верзила взял у Большой Женщины свою дубину и поплевал на ладони. Я вскочила, бросилась на Верзилу и так сильно толкнула его, что он не удержался на ногах и повалился в огонь. Шерсть на шкурах, в которые он был завернут, вспыхнула, загорелись волосы на голове, — Верзила выкатился из огня, дымящийся, ревущий, с лицом, перекошенным от боли и ужаса. Большая Женщина с воплем отскочила от него, крутящегося по земле, вдруг опустилась на колени и зарыдала. Верзила катался где-то в темноте и громко стонал. Я была зла и ничего не боялась: двое других по моему знаку подняли Умника и понесли за мной в пещеру. Я чувствовала себя здоровой и сильной и велела положить Умника на то место, где обычно спал Верзила. Это было самое теплое, самое удобное место. Тут же лежали старые шкуры, и я укрыла дрожащего от холода Умника. Другие смотрели на меня со страхом и почтением, ведь я, маленькая Дохлятина, не побоялась самого Верзилу. Я приказала им закрыть вход в пещеру, и они кинулись выполнять мой приказ. Но плита была слишком тяжела для двоих, — они сопели, кряхтели, но не могли сдвинуть ее с места. Снаружи раздались шаги, и другие трусливо убежали. Я легла возле Умника, готовая на все. В пещеру осторожно влезли Большая Женщина, Верзила и Старик. Верзила тихо стонал, от него пахло паленой шерстью. Большая Женщина увидела, что место Верзилы занято, и сказала Умнику, чтобы он убирался. Тогда я поднялась, нашла ее руку, положила себе на живот и сказала, что у меня будет ребенок. Старик передал мои слова Верзиле и увел его в угол, где обычно лежала я. Там из трещины сверху всегда сильно дуло, но Верзила был жирный и не боялся холода. Большая Женщина ушла к Верзиле. Я легла возле Умника и укрылась его шкурами. Нам вдвоем было тепло и уютно, и я быстро заснула.
Глава тринадцатая, рассказанная Янисом Клаускисом, специалистом по звуковой аппаратуре
Трансформация во времени произошла настолько незаметно и иллюзия была такой яркой, что я, так же как Василий Харитонович, могу только удивляться: где сон, а где явь? Я сказал «иллюзия», применив это слово к прошлому, — с таким же правом я мог бы сказать «иллюзия» про настоящее и будущее…
…Я бежал по тропе к озеру. От белого камня, спустившегося с неба, доносился надсадный плач ребенка. Я бежал и думал, что возьму ребенка и отдам Дохлятине — тогда Верзила оставит ее в покое. И вдруг я увидел, что Верзила гонится за мной. Жизнь моя повисла на волоске: либо спасаться бегством, либо падать на землю лицом вниз и позой смирения просить пощады. Я помчался что есть духу к озеру через заросли травы. У него ноги были длиннее, но зато я был легче. Вот и озеро! Я кинулся в воду прямо в шкуре и в подошвах. От страха я не чувствовал холода и плыл, быстро перебирая руками и ногами. Верзила метался вдоль берега. Ему жалко было бросать дубину, страшно было лезть в холодную воду, но и боязно было других, которые, как стая шакалов, окружали его, готовые отомстить за старые обиды. Наконец ненависть ко мне переборола все, и Верзила, бросив дубину, кинулся в воду. Его широкие руки на воде работали лучше, чем мои. Я плыл и смотрел на высокий белый камень как на спасение. Голос плачущего ребенка отчетливо доносился сверху, из темной дыры, в которой что-то блестело. Я уже слышал за собой сиплое дыхание Верзилы, когда из высокого белого камня вылетело Что-то и упало недалеко. Я подплыл ближе и, едва протянул руку к тому, что упало и было похоже на сплющенное яйцо, как Верзила ударил меня по руке, — Что-то ушло под воду. Я нырнул, пытаясь поймать Что-то, но оно утонуло. А Верзила схватил меня за горло и стал душить, но почему-то отпустил и, как заарканенный, заскользил к берегу, тараща глаза и размахивая руками. Я поплыл к другому берегу, из последних сил выбрался на песок и, поднявшись, медленно побрел к высокому камню. Еще издали я увидел в основании камня вход в пещеру — она была светлая и теплая. Меня потянуло внутрь. Вход закрылся за мной, но я не испугался — только удивился. Впереди открылся еще вход, поменьше, и там, дальше, тоже была пещера, только маленькая. Я вошел в нее, вход закрылся, и снова я не испугался. Вдруг пол стал сильно давить на подошвы и в голове сделалось туманно. Я закачался, но тут же все прошло. Я осторожно выглянул: передо мной была светлая и теплая пещера, но совсем другая. Эта была огромна и просторна. В центре в круглом углублении была вода, в ней виднелось точно такое же Что-то, что утонуло на середине озера. Сзади раздался шелест, я обернулся и вскрикнул от удивления: стена на высоте моей груди отвалилась и образовалась большая дыра, сквозь которую видны были горы, лес, наша пещера и внизу — озеро. На берегу Старик и другие связывали Верзилу. Они возились с ним, как с медведем, — он рвал в клочья путы, отбрасывал их, но они, как муравьи, облепляли его снова, и он рычал и выл от бессильной ярости. Я заплясал, предвкушая, как они сейчас прикончат Верзилу, но тут Старик увидел стадо кабанов — я тоже их увидел, — и другие, бросив Верзилу, погнались за кабанами. Возле Верзилы остался один Старик, — он ударил его дубинкой, связал и, вскочив на лошадь, ускакал вслед за другими. Я видел, как впереди, колыша траву, неслись кабаны, а за ними, рассыпавшись цепью, бежали другие. Старик скакал на кобыле и гортанным голосом подавал команды — другие слушались. Я с жадностью следил за охотой. Отсюда было видно, как другие загнали кабанов в каменный клин с отвесными стенами и начали избивать их — вопли и визг еще долго доносились оттуда.