Ученик

— О боже, — вздохнул Фрост, щурясь от солнца. — Какая жуткая смерть. Скажите, что он был уже мертв, когда падал.

— Не исключено, — успокоил его Тирни и добавил: — Я бы предположил, что он сорвался, когда самолет выпустил шасси. Если, конечно, это был прибывающий самолет.

— Ну да, — согласилась Риццоли. — Сколько нелегалов пытаются любым способом выбраться из страны. — Она посмотрела на смуглое лицо жертвы. — Итак, предположим, он выпал из самолета, летевшего из Южной Америки...

— Самолет летел на высоте не менее тридцати тысяч футов, — уточнил Тирни. — Ниши колес шасси не герметизируются. Этот парень, должно быть, пострадал от декомпрессии. Да плюс еще мороз. Даже в разгар лета температуры на такой высоте чрезвычайно низкие. Несколько часов в таких условиях — и наступает гипотермия, от недостатка кислорода человек теряет сознание. А может, его раздавило еще в тот момент, когда убрали шасси после взлета. Во всяком случае путешествие в нише шасси ни к чему хорошему привести не могло.

Писк пейджера Риццоли прервал лекцию судмедэксперта. Монолог действительно грозил перерасти в лекцию, поскольку Тирни оседлал своего конька. Риццоли взглянула на высветившийся номер абонента, но не узнала его. Разве что бросился в глаза междугородный код Ньютона. Она достала сотовый телефон и набрала номер.

— Детектив Корсак слушает, — ответил мужской голос.

— Это Риццоли. Вы звонили мне на пейджер?

— Вы сейчас на сотовом, детектив?

— Да.

— Можете перезвонить с городского телефона?

— В данный момент — нет. — Она понятия не имела, кто такой детектив Корсак, и ей не терпелось свернуть разговор. — Может, скажете, в чем дело?

Последовала пауза. В трубке слышались чьи-то отдаленные голоса и треск полицейской рации.

— Я здесь на месте преступления, в Ньютоне, — произнес наконец Корсак. — Думаю, вам стоит приехать и посмотреть.

— Вам требуется помощь бостонской полиции? Я могла бы порекомендовать вам кого-то из сотрудников нашего отдела.

— Я пытался связаться с детективом Муром, но мне сказали, что он в отпуске. Поэтому я звоню вам. — Он опять сделал паузу, а потом добавил со значением: — Речь идет о том деле, которое вы вели с Муром прошлым летом. Понимаете, о чем я?

Теперь паузу взяла она. Риццоли было предельно ясно, что он имеет в виду. Воспоминания о том расследовании до сих пор являлись ей в ночных кошмарах.

— Продолжайте, — тихо произнесла она.

— Запишете адрес? — спросил он.

Она достала свой блокнот.

Уже через мгновение она вновь внимательно слушала доктора Тирни.

— Я видел подобные травмы у парашютистов, которые погибали из-за нераскрывшихся парашютов, — сказал он. — С такой высоты тело падает с предельной скоростью, примерно шестьдесят метров в секунду. Этого достаточно, чтобы вызвать расчленение. Что мы здесь и наблюдаем.

— Чертовски дорогая плата за то, чтобы попасть в эту страну, — заметил Фрост.

В небе опять раздался рев самолета, и его тень пронеслась над ними, словно гигантская птица.

Риццоли устремила взгляд в небо. Представила, как падает тело с трехсотметровой высоты, как обжигает ледяной воздух, а потом становится теплее, и стремительно приближается земля.

Она посмотрела на укрытые простыней останки человека, который дерзнул мечтать об ином мире, о счастливом будущем.

Добро пожаловать в Америку.

Ньютонский полицейский, стоявший в оцеплении перед домом, явно был новичком и Риццоли не узнал. Он остановил ее возле заграждения и обратился к ней грубоватым тоном, вполне соответствовавшим его новенькой форме. На именной бирке значилось: РИДЖ.

— Это место преступления, мэм.

— Я детектив Риццоли, Бостонское полицейское управление. Мне нужен детектив Корсак.

— Ваше удостоверение, пожалуйста.

Она не ожидала такой просьбы — пришлось долго копаться в сумке в поисках удостоверения. В Бостоне едва ли не каждый постовой знал, кто она. И вот, стоило ей выехать за пределы своей территории, как она вынуждена подвергнуться унизительной процедуре предъявления документа. Отыскав корочку, Риццоли ткнула ею чуть ли не в нос дотошному полицейскому.

Едва взглянув на удостоверение, он тут же залился краской.

— Извините, мэм. Понимаете, тут есть одна назойливая репортерша, которая только что все-таки проскочила мимо меня. Я решил, что больше не допущу такого.

— Корсак там?

— Да, мэм.

Она обратила внимание на скопление служебных автомобилей, среди которых выделялся белый минивэн с надписью: ШТАТ МАССАЧУСЕТС, СУДЕБНО-МЕДИЦИНСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА.

— Сколько трупов? — спросила она.

— Один. Его сейчас вынесут.

Полицейский приподнял ленту заграждения, пропуская ее во двор. Щебетали птицы, в воздухе пахло свежескошенной травой. «Здесь тебе не южный Бостон», — подумала она. Пейзаж и в самом деле был безупречным: за аккуратно подстриженной живой изгородью открывался ухоженный палисадник и лужайка с ярко-зеленым газоном. Она замедлила шаг, заглядевшись на крышу дома с налетом архитектурного стиля эпохи Тюдоров. «Прямо-таки владелец английского поместья», — мелькнуло в голове. Да уж, о таком доме, да в столь престижном месте честному полицейскому и мечтать было непозволительно.

— Нехилая норка, да? — крикнул ей Ридж.

— Чем этот парень зарабатывал на жизнь?

— Я слышал, он был кем-то вроде хирурга.

Хирург. Для нее это слово имело особый смысл, от него веяло ледяным холодом, пробиравшим до костей даже в такую жару. Риццоли посмотрела на входную дверь и заметила, что ручка двери обработана порошком для снятия отпечатков пальцев. Набрав в грудь побольше воздуха, она надела латексные перчатки, а на ноги — бумажные бахилы.

В доме ее воображение поразили натертые до блеска дубовые полы и лестница, уходившая под самый купол, от высоты которого захватывало дух. Витражное окно пропускало цветные полоски света.

Зашуршали бумажные бахилы, и в холле возникла массивная фигура старшего офицера. Его деловой костюм с аккуратно завязанным галстуком безнадежно портили обширные пятна пота под мышками. Из закатанных рукавов рубашки торчали мясистые руки, поросшие темными волосами.

— Риццоли? — спросил он.

— Она самая.

Он подошел к ней для рукопожатия, но вдруг вспомнил, что уже надел перчатки, и опустил руку.

— Винс Корсак. Извините, что не мог сказать больше по телефону — но сегодня у всех есть «жучки». К нам и так уже прорвалась одна репортерша. Сука.

— Я в курсе.

— Послушайте, я понимаю, вы наверняка мучаетесь вопросом, какого черта вас сюда вызвали. Но я следил за вашей работой в последний год. Ну, знаете, эта серия убийств по делу Хирурга. И решил, что вам будет интересно посмотреть на это.

Она почувствовала, как пересохло в горле.

— Что у вас здесь?

— Жертва в гостиной. Доктор Ричард Йигер, тридцати шести лет. Хирург-ортопед. Это его дом.

Она бросила взгляд на витражное окно.

— Я смотрю, у вас тут в Ньютоне и убийства крутые.

— Я бы с радостью отдал их все бостонской полиции. Здесь такого по определению быть не должно. А уж подобного кошмара — тем более.

Корсак провел ее через холл в гостиную. Риццоли буквально ослепил яркий солнечный свет, заливавший комнату сквозь стеклянную стену высотой в два этажа. Несмотря на присутствие криминалистов, которые до сих пор копошились на месте преступления, комната казалась просторной и пустой. Белые стены, блестящий деревянный пол.

И кровь. Как бы часто ни приходилось ей бывать на месте преступления, к виду крови она никак не могла привыкнуть. Вот и сейчас детективу казалось, будто кровавый хвост кометы отпечатался на стене, разбросав вокруг багровые брызги. А источник этого фонтана, доктор Ричард Йигер, сидел, привалившись к стене, со связанными за спиной руками. На нем были только боксерские трусы, ноги вытянуты вперед и обмотаны вокруг щиколоток скотчем. Голова безжизненно свесилась на грудь, заслоняя собой рану, которая и вызвала такую фатальную кровопотерю. Впрочем, Риццоли и без того было ясно, что ранение глубокое, задело и сонную артерию, и трахею. Она слишком хорошо знала последствия таких ранений и могла без труда составить картину последних мгновений жизни жертвы: вот лопается артерия, легкие наполняются кровью, бедняга пытается дышать через поврежденную трахею. И захлебывается собственной кровью. Пузырьки трахейной жидкости уже высохли на его голой груди. Судя по широким плечам и крепкой мускулатуре, мужчина был в хорошей физической форме и, разумеется, мог отразить любое нападение. И все же он умер со склоненной головой, в позе, выражающей полное смирение и покорность.