Страница 48 из 74
Грозный не был, правда, первым, кто предпринял эту бесперспективную атаку, и эта атака не была его первой бесперспективной атакой. Он надеялся, что своим упорством заставит счастье повернуться к нему лицом, как в 1915 году. Причем и теперь для него речь шла не о «научном триумфе как таковом». Просто в этом месте на карте древности было белое пятно, к которому вели стрелки из Хеттского царства и Вавилонии, и нужно было его ликвидировать.
Дешифровать критское письмо попытался прежде всего сам Эванс. Но усилия его не увенчались успехом, и можно сказать, что он не слишком желал его и другим. Когда на Крит приехал финн Я. Сундвалл, старейшина дешифровщиков критского письма, Эванс не показал ему не опубликованные до тех пор таблички, и в результате поездки тому удалось скопировать только 36 табличек. Со строго научной точки зрения поведение Эванса бесспорно заслуживает осуждения, но с человеческой точки зрения… Разве не естественно, что «свои» таблички он хотел расшифровать сам?
Кроме Эванса и Сундвалла над дешифровкой критского письма трудились англичанин А.Э. Коули и итальянец П. Мериджи, участники исследования и расшифровки хеттских иероглифов. В Америке этой проблемой занимались Ф.Л. Беннет и прежде всего Э. Коубер, в Греции — К.Д. Кристопулос, в Болгарии — В. Георгиев, в Германии — Х.Т. Боссерт и Э. Зиттиг, в Англии — Д. Чэдвик и ученик Эванса Д. Майрс. Право, трудно прервать даже простой перечень имен — в большинстве своем имен серьезных ученых, классических филологов, археологов и ориенталистов. И только один из дешифровщиков критского письма был не признанным ученым, а всего навсего архитектором, занимавшимся типовым проектированием школьных зданий, во время же войны — штурманом британской королевской авиации. Его звали Майкл Вентрис, и мы приводим его имя потому, что он это письморасшифровал.
Майкл Вентрис (1922–1956) увлекался древним письмом — особенно этрусским и греческим — уже с ранней молодости (мы должны подчеркнуть «ранней», ибо вся его жизнь вплоть до автомобильной катастрофы, во время которой он погиб, была, собственно, молодостью). Когда в 1936 году он в первый раз слушал лекцию Эванса о «минойском письме», он знал о нем примерно столько же, сколько и его прославленный первооткрыватель, незадолго до того получивший за свои заслуги дворянский титул. Несмотря на это, Вентрис проник в зал с большими трудностями, так как был четырнадцатилетним школьником, а несовершеннолетним вход на лекцию был запрещен. В 1940 году, восемнадцати лет от роду, Вентрис издал «Введение в минойское письмо», серьезный труд, в котором пытался найти связь между этрусским и критским письмом. Затем, однако, он был призван в армию, и для занятий проблемами критского письма (он сосредоточил свое внимание на линейном письме «Б») ему оставалось только время между посадкой и новым стартом его бомбардировщика; вдобавок ко всему Вентрису не повезло: после 9 мая 1945 года его не демобилизовали, и ему пришлось продолжать службу в составе британского оккупационного корпуса в Западной Германии. Но едва сняв военную форму, Вентрис с новой энергией взялся за решение критской проблемы. Он точно зафиксировал ход своих исследований и послал свои литографированные «Рабочие заметки» примерно двадцати заинтересованным лицам «для обмена опытом и критики». Весной 1952 года Джон Майрс издал тексты, хранившиеся в тайне Эвансом (около 2700 табличек), и Вентрис наконец получил в свои руки богатый фактический материал. 5 июня 1952 года ему пришла в голову мысль, которую когда-то он уже отверг и которую в разных вариантах высказывали Хемпл, Персон, Стауэл и Георгиев, — что языком этих текстов может бытьдревнегреческий. Правда, идея эта осенила его «случайно», но «случайность» была здесь подготовлена долгими годами сопоставлений, анализа, классифицирования непрочтенных слов по окончаниям и так далее, в течение которых ему удалось, как метко сказал французский филолог Шантрен, «создать грамматику текстов еще до их интерпретации».
Правильность идеи проверяется ее реализацией. Вентрис стал сопоставлять критские (точнее — микенские) и греческие слова и к осени 1952 года вместе с оксфордским классическим филологом Чэдвиком установил их однозначность более чем в 500 случаях. Одновременно он установил, что не только письмо, но и язык документов, найденных Эвансом на Крите и греком Тсундасом в «златом богатых» Микенах в Греции, совпадают. Затем он окончательно подтвердил свою теорию успешным прочтением и дешифровкой крито-микенских текстов на табличках, найденных американским археологом К.У. Бледженом в Пилосе, городе Нестора. Критское линейное письмо «Б» перестало быть загадкой для человечества!
Лицевая сторона «Диска из Феста»
Однако Крит не был бы островом загадок, если бы решение одной проблемы не ставило новых. Например, каковы в сущности взаимоотношения между Критом и Микенами, Тиринфом и другими городами и замками гомеровской Греции (то есть Греции гомеровских поэм, а не эпохи Гомера)? Правда ли, что эти замки были лишь окраинными крепостями критского царства, «колониями острова на материке»? На каком языке были написаны документы критского линейного письма «А», относящиеся примерно к XVIII–XVI векам до нашей эры? Когда будет расшифрован «Диск из Феста» и надписи, сделанные критскими иероглифами — письмом, еще более древним и опять-таки не похожим на все известные до сих пор виды письма?
На все эти вопросы мы пока не можем дать ответа. Мы не знаем, над чьим письменным столом горит сейчас лампа, при свете которой работает ученый или страстный любитель-непрофессионал типа Вентриса, кому суждено внести ясность в эти проблемы.
Но мы можем с уверенностью сказать, что попытка Грозного расшифровать критское письмо (он пытался дешифровать то же самое письмо, что и Вентрис, то есть линейное письмо «Б») потерпела полное фиаско. Почему? Предоставим ему самому пролить свет на это. Аргументы, которые он приводит в подтверждение правильности своей дешифровки, на самом деле доказывают и объясняют ее ошибочность.
«Эти попытки, — пишет он в «Древнейшей истории Передней Азии, Индии и Крита», — при которых я опирался на свой предшествующий опыт дешифровки клинописно-хеттских, иероглифическо-"хеттских" и протоиндийскихнадписей, с моей точки зрения, увенчались полным успехом… Когда я начал заниматься критскими надписями, то уже с первого взгляда у меня создалось вполне определенное впечатление, что критское письмо родственно целому ряду видов письма соседнего древнего Востока, а именно: письмуиероглифических "хеттов",письмупротоиндийскому, которое, как я показал, тоже возникло на западе, в Передней Азии, в отдельных случаяхвавилонской клинописи, далее письму синайскому, прежде же всего письмуфиникийскому и египетским иероглифам». Выделенные нами слова представляют собой значения, которые Грозный ввел в свое критское уравнение ошибочно. Кроме того, два из этих значений сами по себе были неправильными.
Если Вентрис и Чэдвик в своих «Документах на микенском греческом языке» (1956) пишут, что прочтение Грозным критских надписей, сделанных линейным письмом «Б», представляет собой «убогую галиматью из хеттских и вавилонских слов», то они, хотя выражаются и не слишком вежливо, говорят правду.