Пробуждение

— Ну, теперь твоя очередь! — выдохнул Тим, с трудом выпрямляясь после двенадцатичасовой напряженной и кропотливой работы. Два друга быстро обнялись, потом Гарт занял место Тима. Температура тела успела подняться чуть выше точки замерзания, и он скомандовал роботам удалить тампоны-затычки из рассеченной грудины. Потом в разрез в сердечной мышце вставили трубку и начали закачивать в сосуды специальный энзим, содержавший миллионы «ремонтных» наноботов для восстановления поврежденных клеточных структур. Прошло всего несколько секунд, и вот уже миниатюрные компьютеры размером не больше одного микрона каждый распространились по всему телу.

Когда операция была закончена, Гарт повернулся к экрану рентгеноскопа — уникального прибора, одного из самых больших и мощных в мире. Легко коснувшись экрана кончиками пальцев, он увеличил изображение средней части шеи пациента. На картинке легко можно было различить наноботы, которые курсировали по венам и артериям, без труда проникая сквозь клеточные мембраны. Глядя на их суматошное мельтешение, которое еще больше усиливалось, когда «умные» машины обнаруживали поврежденную клетку и приступали к лечению, Гарт невольно подумал, что точно так же ведут себя вирусы, прорывающиеся сквозь клеточную оболочку и атакующие ядро. Только в случае с наномашинами результат должен быть прямо противоположным.

Пока нанокомпьютеры определяли, где находятся основные пораженные участки, роботы-манипуляторы повернули тело на сорок пять градусов вокруг продольной оси и начали внедрять в позвоночник сотни полых стальных иголок, по которым — в строгой последовательности — стволовые клетки должны закачиваться непосредственно внутрь нейронов.

Эта операция заняла несколько минут, по истечении которых Гарт увидел на экране, как стволовые клетки движутся к Голове. Они необходимы для того, чтобы вырастить новые нейронные связи между Головой и донорским телом — не без помощи того самого стимулятора роста, над которым Гарт работал на протяжении всей своей научной карьеры. Сам стимулятор представлял собой так называемую грузовую, или транспортную, рибосому, которая несла в себе специальный генетический код, обеспечивающий ускоренный рост клеток.

В более ранних экспериментах транспортная рибосома успешно активировалась; подвели протеины, задача которых заключалась в том, чтобы препятствовать неконтролируемому размножению клеток. Результатом этого были многочисленные бластомы и другие новообразования. Процесс их появления можно сравнить с ситуацией, когда на клавиатуре компьютера «залипает» одна из клавиш и экран в считаные секунды заполняется строками, состоящими из одной и той же буквы.

Вспоминая об этих неудачах, Гарт невольно поморщился. Огромные, твердые, зобообразные опухоли росли буквально на глазах, натягивая эпидермис до такой степени, что казалось, он вот-вот разорвется. И если бы кто-то из пациентов пришел в этот момент в себя, он бы, скорее всего, тут же скончался от ужасной боли. Худшие образчики Гарт до сих пор хранил в замороженном состоянии, упрятав подальше от чужих глаз, потому что, если бы кто-нибудь посторонний увидел эти покрытые причудливыми наростами тела, репутация вивисектора была бы ему обеспечена.

Пытаясь предотвратить появление бластом, Гарт разработал теорию сорок седьмой хромосомы, способной передавать новым клеткам огромное количество дополнительной генетической информации. В отличие от лишней сорок седьмой хромосомы, которая имеется у больных синдромом Дауна, созданная доктором Гартом хромосома могла мирно сосуществовать с остальными сорока шестью, выполняя при этом функции охранника, который в нужный момент блокировал рибосому. Кроме того, благодаря богатому набору генетической информации сорок седьмая хромосома способна свести к минимуму несоответствия между Головой и донорским телом, обеспечивая их максимальную совместимость. Единственная проблема заключалась в переносчике. Чаще всего в качестве доставочного средства использовался аденовирус, который, однако, далеко не всегда способен преодолеть защитные системы организма. Поэтому для внедрения добавочной хромосомы в нейронные структуры Гарт в конце концов выбрал покрытый специальной тефлоновой оболочкой вирус герпеса, который достаточно мал, чтобы просочиться через гематоэнцефалический барьер.

Это, впрочем, тоже не оптимальный вариант. Гарт знал, что понадобится еще много экспериментов с различными доставочными системами, прежде чем будет найдено лучшее решение; пока же до цели еще очень и очень далеко. Именно поэтому он не ждал чуда, однако, глядя, как стволовые клетки движутся вдоль оборванных отростков нейроцитов и, найдя подходящее место, присоединяются к нему и начинают размножаться, он не мог не испытать приступа самого настоящего восторга. Гарт даже повернулся и поглядел на лица коллег, которые, как зачарованные, уставились на экраны следящих приборов. В такие моменты, подумалось ему, трудно не верить в Божественное провидение.

— Ну, как дела? Что там происходит?

Монти и Персис наблюдали за движением погружных наноэлементов, которыми была насыщена ткань мозга. Они работали без перерыва уже почти двадцать часов, но от волнения почти не чувствовали усталости.

— Эта новая программа просто чудо! — пробормотала Персис.

— Объясни мне в двух словах, что она делает, — попросил Монти. Это была не его область, но с помощью Персис, одного из ведущих нейротехнологов страны, он надеялся овладеть ею довольно скоро. Благо что Персис любила отвечать на вопросы.

— В данный момент, — сказала она, — наши наноботы составляют что-то вроде подробной карты мозга мистера Шихэйна и мозгового ствола Уильямса, уточняют границы поврежденных участков и определяют местонахождение подлежащих восстановлению связей. Эту информацию они передают в общую базу данных, на основе которых начнется тщательная, нейрон за нейроном, реконструкция нервных сетей.

— Потрясающе! — сказал Монти совершенно искренне.

— Да. Другого слова, пожалуй, и не подберешь, — согласилась Персис, вызывая на экран увеличенное изображение участка мозга. На экране возникло что-то вроде морской звезды, один из лучей которой был намного длиннее остальных.

— Вот, смотри, какой красавец. Это целая, неповрежденная нервная клетка, или нейрон.

— Да, эта штука действительно кажется… гм-м… здоровой, — сказал Монти. Он уже примерно знал, как должны выглядеть подобные клетки.

— Так и есть, — подтвердила Персис. — Этот нейрон разморожен… — Она сверилась с метадатой на экране, — …четыре часа назад. Полное восстановление, никаких остаточных повреждений, что само по себе считается выдающимся результатом. Еще удивительнее то, что этот нейрон уже начал «разговаривать» со своими соседями. Видишь вон тот длинный отросток? Он называется аксон…

— Да, вижу.

— Аксон уже присоединился к воспринимающей части, или дендриту, другого нейрона, но никаких нервных импульсов мы пока не наблюдаем.

— Когда же нейрон начнет функционировать?

Персис рассмеялась:

— Кто знает?! Может быть — никогда. Считается, что запрограммированные по новому способу наноботы способны сами возбуждать триггерную зону нейрона, но я поверю в это, лишь когда увижу результат своими собственными глазами. В других тканях человеческого тела это довольно просто, но еще никому не удавалось произвольно «запустить» нейроны в коре головного мозга человека. Только у животных…

— Может быть, мы станем первыми, — заметил Монти.

— Это гениально. Просто гениально!.. — воскликнула Персис, продолжая следить за миниатюрными компьютерами.

— Что? Что именно?

— Они имитируют формирование нервных связей у зародыша. При обычных условиях, когда у зародыша начинает развиваться нервная сеть, мозг подает специальные сигналы, которые направляют конус роста аксона одной нервной клетки к соответствующему приемнику-дендриту другой. Эти сигналы мозга зародыша называются семафорными. Новая программа подает в точности такие же направляющие сигналы. Вот смотри, я покажу… — Персис вызвала на экран изображение другого нейрона, который разворачивался, распускался у них на глазах, словно бутон. Один из его «лепестков» быстро удлинялся, стремясь куда-то в сторону.