Преисподняя

Он начертил на земле знак, затем другой и соединил их.

— Ты, — сказал Айк. — Мать.

Быстрым движение пальцев она стерла нарисованное. Таков ее ответ. Нельзя говорить о мертвых. Ведь они становятся кем-то или чем-то другим. А поскольку неизвестно, в кого или во что они перевоплотились, разумнее всего о мертвых не упоминать. Айк не настаивал.

Кора, конечно, мертва. А если бы и была жива, он бы ее не узнал. Здесь действуют их законы. Девушка нужна ему для обмена. Такой у него был план. Айк вдруг понял: плот, собранный им из обломков прежней жизни, только что опять разбился.

Настоящая мука — появление дочери, о которой он не знал и которая стала такой, каким чуть не сделали его.

И что теперь — спасать ее? А потом? Хейдлы вырастили ее своей. Она понятия не имеет ни о том, кто она, ни о том, из какого она мира. А если честно, то Айк и сам не знает. Что же это за спасение?

Айк посмотрел на худую разрисованную спину девушки. С самого начала он обращался с ней как с вещью. Одно хорошо — он ее не избил, не изнасиловал и не убил. «Моя дочь?» — Айк опустил голову.

Разве он может менять свою плоть и кровь — пусть даже на любимую женщину? А если не поменять, Али навечно останется в неволе. Айк пытался разобраться в своих мыслях. Девушка не знает о своем прошлом. Как это ни скверно, но ее жизнь — жизнь хейдлов. Забрать ее отсюда — значит лишить корней, разлучить с теми, кого она любит. А оставить Али?.. Она может и не знать, что он выжил при взрыве и тем более что он ее ищет. А если бы и знала, не сомневался Айк, она бы запретила ему рисковать. И что тогда получается? Получается — он проклят. Все, кого он любил, погибают.

Айк подумывал отпустить девушку, но понимал: это простая трусость. От решения никуда не деться. Нужно его принимать. Или одно, или другое. Он был реалистом и даже не пытался представить, что они могут спастись все трое и зажить счастливой семьей. Так он промучился всю ночь.

Когда девушка проснулась, Айк принес ей завтрак — личинок и клубни — и ослабил веревки. Если она наберется сил, его задача только усложнится; с другой стороны, мучиться за нее угрызениями совести тоже не дело. Он не станет больше морить ее голодом.

Понимая, что она все равно не скажет, Айк спросил, как ее зовут. Девушка презрительно отвернулась. Ни один хейдл не сообщит своего имени рабу. Скоро он снова вел пленницу вниз по тропе, теперь уже медленнее, считаясь с ее усталостью.

Сделанное открытие вконец измучило Айка. После своего возвращения к людям он поклялся, что отныне выбирает только между «да» и «нет». Держись своей заповеди. Отступишь от нее — и ты погиб. Если на вопрос нельзя ответить за три секунды, значит, ответа нет. Теперь самое простое — все бросить и уйти, пока можно. Айк никогда не верил в предопределение. Бог ничего за тебя не сделает, нужно действовать самому.

Теперешняя ситуация опровергала его теорию.

Эта головоломка не давала Айку покоя, и их и без того медленный спуск еще замедлился. Тяжесть, которая на него давила, не имела отношения к глубине — теперь уже одиннадцать миль. Напротив, по мере увеличения давления он получал все больше кислорода и в результате ощущал какую-то неприятную легкость, наподобие той, что испытываешь, спускаясь с вершины. Только теперь лишний кислород в голове вызывал новые мысли и вопросы.

И хотя Айк не мог объяснить почему, он не сомневался, что сам сделал выбор, приведший его к падению. Но какой же выбор сделала его дочь? За что ей выпало родиться во мраке и никогда не видеть ни света, ни настоящего отца, ни своего народа?

Дорога вниз была дорогой текущей воды. Первые дни Али провела с завязанными глазами, слушая, как плещет вода под плавниками тащивших плот амфибий. Потом был спуск мимо маленьких и огромных водопадов. Затем, уже на твердой земле, она шла по перегороженным камнями ручьям. Вода стала путеводной нитью.

Али держали отдельно от двух солдат, захваченных живьем. Однажды ее повязка соскользнула, и она увидела их в вечном сумеречном свете лишайников. Солдат связали ремнями из сыромятной кожи; из ран до сих пор торчали стрелы. Один с ужасом посмотрел на Али, и монахиня его перекрестила. Ее охранник поправил повязку, и они продолжали путь.

Хейдлов не беспокоило, что солдаты могут запомнить дорогу, ведь у них все равно не будет возможности по ней пройти. Это вселило в Али некоторую надежду. Значит, ее пока убивать не намерены. Подумав о судьбе солдат, она почувствовала стыд за свой оптимизм, но ухватилась за эту соломинку с жадностью, которой раньше не знала. Ей даже в голову не приходило, что инстинкт выживания может быть настолько сильным. Героизмом тут и не пахло.

Ее тащили, дергали, несли, подгоняли, а она ушла в себя, словно забилась в щель, которая стала центром ее бытия. Ей не причиняли вреда, не насиловали. Но Али страдала.

Прежде всего она голодала, хотя нельзя сказать, что ее не кормили. Али отказалась есть мясо, которое ей дали. Монстр — тот, главный — как-то подошел к ней.

— Вам, милая, нужно поесть, — сказано на безупречном английском, — а то вы не сможете завершить хадж.

— Я знаю, что это за мясо, — сказала Али. — И я знала этих людей.

— Ага, понятно. Просто еще не проголодалась.

— Кто вы?

— Паломник, вроде вас.

Но Али знала. До того, как ей завязали глаза, она видела, что он командует — отдает приказы, распределяет обязанности. Да и без того он определенно выглядел именно так, как может выглядеть Сатана, — нависший лоб, по-разному изогнутые рога, надписи по всему телу. Он казался выше прочих хейдлов, шрамов на нем было больше, и в глазах его читалось знание — такое, о каком Али не хотелось даже думать.

В конце концов Али стали кормить насекомыми и мелкой рыбой. Она заставила себя есть. Путь продолжался. Идти приходилось по камням, и у Али ночами ужасно ныли ноги. Боль была даже кстати — помогала отвлечься от остального. Возможно, если бы у нее, как у солдат, торчали из ран стрелы, ей вообще было бы не до душевной скорби. Однако действительность не отпускала. Айк погиб.

Наконец отряд подошел к развалинам какого-то города — таким старым, что они скорее напоминали остатки горы. Путешествие кончилось. Али поняла это, когда с нее сняли повязку и она смогла идти сама.

Измотанная, напуганная, словно одурманенная, поднималась Али по тропе. Город почти полностью затопили прозрачные ледники из натечного камня, испускавшего слабое свечение. Не свет, а скорее полумрак, но хватало и этого. Али разглядела, что город лежит на дне огромной пропасти. Медленный каменный потоп поглотил большую его часть, однако осталось еще немало зданий с целыми комнатами. Стены и колоннады украшала резьба — звери и сцены из древней жизни хейдлов; все рисунки обрамлены изящными арабесками.

Разрушенный временем и геологическими процессами, город тем не менее оказался населенным, во всяком случае не пустующим. К изумлению Али, сюда собрались тысячи, нет десятки тысяч хейдлов. Вот и ответ на вопрос о том, куда они пропали. Со всего мира они стекались в это убежище. Как и думал Айк, они скрываются, здесь их приют.

Войдя в город, Али увидела изможденных детей, лежащих на материнских коленях. В безмолвной толпе почти не было младенцев и стариков. На земле валялось множество разного оружия — видимо, поднять его хозяева уже не могли.

У хейдлов, вялых и равнодушных, был такой вид, словно они дожили до конца света. Али всегда удивляло, что беженцы — неважно, какой расы — останавливаются и не идут дальше. Это и есть отличие беженца от первопроходца — у первых, когда они пересекают определенную границу, словно срабатывает некий импульс. Что же мешает хейдлам идти дальше?

Али и ее захватчики поднялись на холм в самой середине города. Там, на янтарного цвета натечных образованиях, лежали развалины здания. Али повели в коридор, вьющийся среди руин. Ее тюрьмой оказалась библиотека. Пленницу оставили одну.

Она оглянулась, изумленная окружающим богатством. Вот, значит, каков ее ад — целая библиотека нерасшифрованных текстов. Если так, ей придумали неподходящее наказание. Али увидела глиняную лампу — такую же, как те, что зажигал Айк. Из носика вился маленький огонек. Подняв лампу, она стала осматриваться, но от неосторожного движения лампа погасла. Али стояла в темноте, полная сомнений, напуганная и одинокая. На нее вдруг свалилась усталость, и она просто упала и уснула.