Ключ

- Сними сандалии и иди ко мне, - все еще не доверяя прочности сооружения, я вытянул руки к девочке, - будешь падать, прыгай вперед, я тебя поймаю.

- Я уже купалась сегодня, - бросила та, расстегивая кожаные ремешки, однако в голосе ее не было должной уверенности. Я улыбнулся подбадривающее, и, легкая как ветерок, она порхнула над потоком. Тряхнув головой, откинула со лба непослушную челку, рыжий огонь лизнул ее щеки и шею.

- Пойдем? - голубые глаза уже были устремлены вперед.

- Обуйся сперва, - я не испытывал должного энтузиазма. - Это все чертовски неправильно. - Взгляд мой блуждал по стенам. Они сплошь были испещрены мелким замысловатым рисунком. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Сложные ломаные линии, как трехмерные картинки, при беглом взгляде рождали образы людей и животных, ясно угадывались силуэты крепостных стен и башенных шпилей, светило солнце, облака бежали по небу. Но стоило посмотреть на рисунок прямо, как наваждение исчезало, и глаз не был в состоянии зацепиться за что-либо в этом диком переплетении прямых. - Ты тоже видишь это?

- Да... - выдохнула девочка, кончиками пальцев собирая силуэт опирающегося на копье воина.

- Черт его знает что...

- Не ври, сука! - Ярость, зазвеневшая в серо-стальном голосе, заставила меня зажмуриться. Я ожидал верного удара ножом. Но человек с силой оттолкнул меня. Я повалился лицом в землю. Боль в переносице, как ни странно, принесла облегчение. Я завозился, пытаясь подняться без помощи связанных за спиной рук.

- Знающий человек близко туда не пойдет, потому как запретное это место.

Еще бы...

Мы шли по нескончаемому коридору, а вокруг, на периферии зрения, сменяли одну за другой картины, рассказывающие некую историю. Ощущение , исходящее от первых изображений, вселяло тревогу и страх. Страх, дерзавший надеяться на лучшее, готовый сразиться за будущее. С десяток метров стены повествовали о великой войне, об изнуряющих годах битв, о победе, что близка к поражению. О долгожданном мире и затаенной ненависти. Далее шло простое перечисление сменяющих друг друга весен: бед, радостей, небесных знамений, земных правителей. Мирные картины народных празднеств, сбора урожая, строительства городов. Сквозь жаркую пустыню шли богатые караваны, многомачтовые парусники бороздили моря. Но даже в картинах благополучия и процветания ощущалась древняя, не забытая обида. Фанатичная готовность преследовать до конца.

Если бы не девочка, снующая вокруг, касающаяся стен пальцами, вздыхающая и задающая вопросы, я решил бы, что все это мне лишь мерещится. Любые попытки всмотреться, уловить детали картинки ломали образ, превращали его в нагромождение беспорядочных линий. Мы ускорили шаг, чтобы чередой сменяющихся кадров просмотреть нехитрую историю, запечатленную на стенах. Когда мы подходили к последним рисункам - изображавшим вырвавшуюся на свободу всеобщую смуту, горящие города, шагающие сквозь дым пожарищ когорты - я заметил едва заметный голубоватый отсвет в прочерченных по стенам бороздах, и чем дальше мы шли, рассматривая честные схватки и убийства из-за угла, тем ярче становилось сияние. В конце концов, мы вышли к его источнику.

Стены просторным куполом смыкались над подземным озером. Голубое как небо, оно находилось в самом сердце пещеры, освещая ее своим, внутренним светом. Луч фонаря с трудом ловил влажный блеск камня высоко наверху.

- Метров сорок-пятьдесят ... Этого просто не может быть!

- Иди сюда! - Посреди озера, ступеньками уходя под воду, находилось возвышение. С берегом пьедестал соединяли четыре моста. Девочка уже успела взбежать по одному наверх и теперь рассматривала что-то, стоящее на самой вершине.

Я пошел на зов.

Вокруг озера, кольцом огибая его, тянулась какая-то надпись. Но вряд ли я смог бы ее прочесть. Лишь обилие сложных кривых и элементы, повторяющиеся через рваные промежутки, позволяли увидеть в этом причудливом узоре послание.

Девочка разглядывала свое отражение в глубокой, грубого камня чаше. Та покоилась на тонко сработанном базальтовом треножнике. Единорог, грифон, феникс. Смеясь, девочка погрузила лицо в неестественно голубую воду. Я поспешно дернул ее назад. Каскад брызг блеснул горстью самоцветов. Резко потемневшие до цвета запекшейся крови волосы прилипли ко лбу.

- Ты че-е-го-о? - удивленно протянула она, вытирая лицо ладошкой.

- Извини, - несмотря на то, что поступил правильно, я чувствовал себя полным идиотом. Достав из рюкзака пробирки, я осторожно взял пробы воды, - здесь может быть все, что угодно... - вопреки ожиданиям вода не потеряла цвет. Длинный тонкий стержень как будто светился изнутри. - Любые примеси...

Взглянув на часы, я понял, что путешествие заняло слишком много времени. Дело шло к полудню, и если мы хотели добраться до поселка засветло, надо было срочно возвращаться назад. Мне стоило неимоверного труда оторвать девочку от чудес пещеры, и когда мы, наконец, тронулись в путь, нас ожидал очередной сюрприз. При "перемотке" назад "пленка" показывала совсем другое "кино". Двое бегут, спасаясь от преследующей толпы, их товарищи лежат, утыканные стрелами, пронзенные копьями. Сгибаясь под тяжестью громоздкой ноши, двое бегут по тоннелю, ведущему к огромному подземному озеру. Один, обнажив клинок, готовится схлестнуться с преследователями и умереть. Второй взбегает по мосту на пьедестал, к каменной чаше, в которой покоится огромное сияющее яйцо. Обернувшись ко входу, он прикасается к его гладкой поверхности. Свет, вырывающийся из-под ладоней, ослепляет толпу преследователей. В следующий миг, обезумевшая, она рассыпается, и вот уже горстка перепуганных людей ищет спасения под высокими сводами тоннелей. Я предпочел бы, чтоб девочка не видела последующих сцен. Блуждание по бесконечным лабиринтам, ссоры, одиночество, безумие и смерть от истощения - такова была судьба каждого из преследователей.

- Для тебя может и запретное, дубина, - я рисковал, я рисковал очень сильно, - а для посвященных в темные таинства... Тот, кто не имеет права ступить под священные своды проклятых тоннелей, будет вечно блуждать в подземелье, преследуемый демонами и виденьями. Он познает все муки ада и проклянет день и час своего рождения.

Я уж точно проклял...

По мере того, как мы приближались к началу большого тоннеля, мной овладевало все большее и большее беспокойство. С последней картиной оправдались мои худшие опасения: я увидел бездну одинаковых потоков, исчезающих в абсолютно неотличимых друг от друга пещерах, и, хоть убей, не мог вспомнить, который из них - наш. Конечно же, я не подал виду. Готов поспорить, на моей тупой физиономии не дрогнул ни один мускул. Даже спустя пару часов, когда девочка, выбившись из сил, дремала у меня на закорках, а мне казалось, что идем мы уже гораздо дольше, чем следовало бы, я все еще верил в свою звезду и пресловутое профессиональное чутье. Это все равно, что заплутать в собственном офисе, говорил я себе, и за ослиное упрямство был вознагражден выходом.

Конечно, этот выход не был входом. Тем самым, через который мы попали в этот треклятый лабиринт. Но это определенно был выход. Широкая деревянная дверь, ряд темных, разбухших от постоянной сырости досок - это не тупик и не развилка, это определенно старый добрый выход, надежное спасение заплутавшего спелеолога. Я хохотал так, что девочка проснулась. Протерла заспанные глаза, уставилась на меня удивленно.

- Ты чего?

- Ничего, - я вытирал навернувшиеся слезы, - просто дядя Никита нашел выход.

- А разве мы заблудились, - за эту детскую веру в себя-любимого я готов был продираться на поверхность голыми руками. Благо, делать мне этого не пришлось. Я устало пнул дверь ногой.

- Нет, маленькая, просто у дяди Никиты шалят нервы. - С этими словами я переступил порог древней хибары.