Ключ

Рокти спешно запихнула остатки походного гамбургера в рот, проглотила, не жуя, запила водой и поднялась, отряхивая крошки с колен.

- Пошли! Иначе рискуем провести ночь по эту сторону частокола. В Торжке нет гарнизона, никто не станет отпирать засов ради нас.

Я понял, что так и не успел толком поесть, глубоко вздохнул.

- Ну, идем же, - Рокти не услышала моего вздоха, она сидела уже верхом и в нетерпении перебирала повод. Мне пришлось-таки карабкаться в седло.

Всю дорогу, пока мы спускались к полям по отлогим просторам степи, Рокти рассматривала плюсы и минусы своего нового положения, и, кажется, вся затея начинала ей нравиться.

- Только не думай, пожалуйста, что это что-нибудь значит. - Это предупреждение заставило меня усмехнуться. Я вспомнил Юлию - высокую, жгучую брюнетку с правильными чертами лица. Рокти была красива, Юлька была мечтой. Не удивительно, что она оставила меня ради столицы.

Воодушевленная открывающимися перспективами, Рокти строила планы, в которых возвращалась в клан торжествующая и независимая, ведя в поводу ктрана-ренегата, ктрана, покинувшего клан. Ее болтовню я пропускал мимо ушей. Ясень никогда не был бы счастлив с этой взбалмошной девчонкой - Странник не лгал, и я всем сердцем стремился в Торжок. К вечеру мы были уже в полях.

Пришлось сворачивать в сторону и искать обходных путей, мимо посевов. Вскоре мы увидели тракт, по которому - как ни в чем не бывало - сплошным потоком текли телеги. Сперва я привставал на стременах, рискуя свалиться и свернуть шею - оглядывался, выискивая знакомые лица. Но обоз, наверняка ушел уже далеко вперед, а по тракту, не пугаясь разбойников, шли и шли простые люди двух королевств.

На закате уходящая весна отбушевала грозой. Мощный порыв ветра разорвал тяжелую пелену густого, раскаленного воздуха, среди внезапно появившихся грузных лилово-фиолетовых туч заплясала молния, гром разразился хрипловатым смехом, и полновесные капли раскроили воздух стремительными, отвесно падающими линиями. Люди, смеясь и весело переругиваясь, спешили спрятаться от падающей с неба воды. Лишь вечно-отважные мальчишки смело смотрели в глаза беснующейся грозе. Не замечая струящейся по телу воды, они щурились на небо, стараясь проследить путь спешащих упасть капель.

Веселая, буйная, распоясавшаяся гроза кончилась так же внезапно, как и началась. Стряхивая воду с отяжелевшего плаща, я смотрел на дорогу. Рядом со мной Рокти, вдохнув полной грудью свежайший воздух, тихонько засмеялась от удовольствия.

- Хорошо? - улыбнулся я.

- Спрашиваешь! - Ответила она тем же.

Гроза смыла с души осадок печали. Дорога вновь убегала за горизонт, а лошади разбивали копытами солнце, отраженное в бесчисленных лужах. Навстречу нам уже никто не попадался, а те, кто ехал с нами в одном направлении, понукали лошадей идти быстрее. Вскоре вдоль обочин, как грибы после дождя, вылупились маленькие, с бору по сосенке срубленные домики, и уже в сумерках мы увидели высокий забор из нетесанных брёвен. К частоколу тесно лепились сараюшки, и я решил, что спокойно живется тут на границе, если местные жители не бояться строить такие "лестницы" на свои укрепления.

Мы вошли в Торжок в полной темноте.

- Есть на дороге еще кто? - Окликнули сверху.

- Пара телег следом, запирать погодите, - отозвалась Рокти.

- Погодим, - согласился невидимый часовой, и мы миновали широкие, сшитые из толстых черных брусьев, ворота.

Глава 6.

На центральной площади Торжка был разбит настоящий лагерь. Дети на телегах еще дожевывали ломти черного хлеба в прикуску с огурцами и луком, а из-под телег уже доносился раскатистый храп спящих родителей. Мы едва протиснулись по узкому лабиринту проходов, оставили лошадей смотрителю в общем загоне, забрав переметные сумы с собой.

Крепкое, добротно сработанное здание в стиле "терем-теремок" приветливо распахнуло тяжелую дубовую дверь. Послышался сладковатый запах дыма и острый аромат специй, мы нырнули в туманный сумрак, подсвеченный неровными желтоватыми огоньками масляных ламп.

В таверне было тесно. Мы прошли первый зал, до отказа набитый спешащим по тракту людом. Мелкие лавочники, сгрудившись у двух сдвинутых столов, обсуждали цены на ярмарке. Кто-то спешил прямо здесь сбыть с рук свой небогатый товар, и скорее вернуться домой, не теряя времени и денег на ярмарочные развлечения и дешевые гостинцы. Здесь был и хозяин таверны - невысокий, крепко сбитый мужичок с пегой бородкой ходил от одного к другому и приценивался к продуктам. У длинной стойки сидели те, кто зашел просто смочить горло и вернуться к оставленным на улице повозкам. В углу на лавке, с головой укрывшись плащом, дремал путник слишком гордый, чтобы ночевать на улице, и слишком бедный, чтобы позволить себе комнату.

Мы прошли дальше, во второй зал, где останавливались те, кто хотел задержаться в Торжке дольше, чем на ночь.

Там было не так душно, менее дымно, и более светло. Столы были чисто выскоблены и радовали глаз узорчатым темно-медовым древесным рисунком. Судя по одежке, здесь расположились торговцы побогаче, вольные охотники и лесорубы. В уголке под лестницей примостились Странник с учеником. Смуглый, черноволосый мужчина лет сорока походил на виденного мною старца лишь одеянием. Совсем еще маленький мальчишка болтал не достававшими до пола ногами, хватался за огромную кружку обеими руками и, захлебываясь, пил голубоватое молоко. Странник, почувствовав, что я смотрю на него, поднял голову и улыбнулся. Я почему-то смутился, отвел взгляд и встретился глазами с человеком, сидевшим на приступке у огромного, в пол комнаты камина, в чреве которого жарился на вертеле поросенок.

Желтые равнодушные глаза завораживали. Не злые и не добрые они отражали лишь холод и безразличие. Я застыл, как вкопанный.

Человек ответил таким же пристальным взглядом, затем встал и начал подниматься наверх. Внутренним взором я все еще рассматривал его лицо и особенно глаза. Так, встретив после многолетней разлуки старого друга, вглядываешься, стараясь уловить то неуловимое, что преображает знакомый образ, превращая его во что-то далекое и непонятное.

Рокти тронула меня за рукав, и мы, опустив переметные сумы на лавку в пустом конце длинного стола, присели. Сразу рядом появилась дебелая баба лет тридцати. Вытирая о передник мокрые руки, поинтересовалась: "Чего изволите?". Рокти вынула три монетки из кошеля на поясе, держа двумя пальцами, перечислила:

- Хлеб, молоко, мед, мясо, тушеное с овощами. И, - она добавила к трем монеткам еще одну, крупнее, - комнату на ночь. Одну на двоих.

"Будь сделано", хозяйка прибрала монетки и скрылась в двери, судя по доносившемуся из-за нее гомону, ведущей на кухню. Рокти откинулась к стене, принялась пристально рассматривать сидящих в зале. Я вынул из кармана кольцо странника. Потер камушек, колупнул ногтем. Это был меленький трехцветный аметист в оправе из потемневшего серебра. Перстенек был очень мал и не налез бы мне и на мизинец. Размыслив, я снял цепочку с крестиком, и нанизал перстенек рядом. Едва я справился с застежкой и спрятал нежданный амулет за пазуху, меня пребольно ткнули в бок.

Рокти сидела выпрямившись, подавшись вперед, хищно прищурив изумрудные глаза. На губах играла торжествующая улыбка. Проследив ее взгляд, я увидел на лестнице девочку.

Я узнал ее мгновенно. Она оставалась той же, но все же разительно переменилась. Черты лица утратили детскую мягкость, стали чуть-чуть резче. Ловкие и спорые движения ребенка обрели плавность и гибкость. У меня будто двоилось в глазах. Я сморгнул и поднялся навстречу, когда стоявший за ее спиной воин - двухметровый гигант с тяжелым взглядом желтых, равнодушных глаз - коснулся ее плеча кончиками пальцев. Ее взгляд, обращенный ко мне, утратил неисчерпаемое спокойствие.

- Это тот человек, которого вы разыскиваете?

Услышав голос Вадимира, я закрыл глаза.

- Он самый, - медленно повернувшись, я увидел капитана, из-за его широкой спины выглядывал незнакомец в сутане. Он смотрел на меня так, будто мы были отлично знакомы. Цепкие глазки впились в лицо. Он потирал большие мосластые руки, и кожа шелестела сухо. - Еретик. Дьяволопоклонник. Убийца. Я могу забрать его, капитан?