Андерсенам - Ура!

— Конечно, Карл-Альфред, — сказала фру Андерсен.

— Любое повышение жизненного уровня требует, разумеется, соответствующего роста производства, то есть увеличения производительности труда, — согласился Хермансен.

— Но я-то не на производстве работаю, а в фирме по сносу — мы сносим старые дома.

— Не вижу никакой разницы, — пожал плечами Хермансен. — Это очень нужная и уважаемая профессия, и работа у вас постоянная, не так ли?

— Так. Но дело в том, что у нас бывает иногда много работы, а иногда мало — и можно домой уйти. А ес

ли у нас будут долги, вычеты, выплаты и прочая чертовщина, то мне придется попотеть. Может быть, даже сверхурочно.

— Хорошо, что Карл Альфред иногда может освободиться от работы и побыть дома со мной и детьми, — сказала фру Андерсен с виноватой улыбкой. — Но, по-моему, рисунки очень красивые.

— Да вы понимаете, что они стоили кооперативу две тысячи крон? А теперь, оказывается, никому не нужны, — вздохнул херр Коршму, кассир кооператива. В банке он тоже работал кассиром.

— Вот беда-то, — огорчилась фру Андерсен. — Будь у нас деньги, мы бы купили эти картинки и повесили на стену. Смотрели бы на них и представляли, как бы мы могли жить.

— Возьмите эскизы, у архитектора наверняка осталась копия, — сказал Хермансен. Он был опытный делец и еще надеялся спасти свой план. Может быть, Андерсен и его жена передумают, если рассмотрят эскизы у себя дома в тишине и спокойствии.

— Очень вам благодарна, — сказала фру Андерсен. — Я вам дам по десятку яиц каждому, как только куры начнут нестись.

Разумеется, в поселке никто не хотел знаться с Андерсенами. Они жили, как и раньше, не обращая внимания на холодок, с которым к ним все относились. Все, кроме детей. Оказалось, что дом и участок Андерсенов обладают почти волшебной притягательной силой, действующей на юных жителей поселка.

Здесь они вытворяли все, что ни вздумается. Восторженно встречали Андерсена, когда тот возвращался после сноса очередного дома и в кузове грузовика было полно всякого хлама, который можно приспособить для игры. С увлечением кормили животных и обшаривали все мусорные ящики поселка в поисках корма свинье и курам. Дошло до того, что Андерсен разрешил завести в саду кроликов и устроить для них клетки.

Положение становилось все хуже. В саду Андерсенов царил неописуемый хаос: клетки, животные, какая-то рухлядь, дети... Сначала родители смотрели на эти безобразия сквозь пальцы. Главное — держать детей подальше от своих собственных газонов и грядок. Да и фру Андерсен умела обращаться с детьми. Потом, однако, вдруг оказалось, что Андерсен и его жена обвели всех вокруг пальца. Она вовсе не была его женой; они даже не были женаты, хотя нажили четырех детей, связь продолжалась, должно быть, уже почти двадцать лет, во всяком случае, старшей дочери уже исполнилось восемнадцать, младшая же появилась на свет через несколько месяцев после того, как заняли первый дом в поселке.

Разумеется, это давало делу совсем иной поворот; чтобы уберечь детей от дурного влияния, было решено построить детскую площадку для самых маленьких.

Кроме того, предполагалось оборудовать в подвале магазина игротеку, но эту идею пришлось оставить, поскольку помещение пока было занято под бомбоубежище. К тому же в нем проходили общие собрания членов кооператива.

Чтобы собрать деньги на строительство детской площадки, устроили лотерею и блошиный рынок.

Блошиный рынок удался на славу. Многих просто обрадовала возможность избавиться от ненужных вещей. Хермансен пожертвовал прекрасный холодильник; он давно собирался купить себе новый. Фру Сальвесен подарила мебель для столовой и вместо нее купила себе старинную, крестьянскую. Пример оказался заразительным. В палатке, поставленной для этой цели, скоро собралась целая гора вещей. Теперь уже появились трудности со сбытом, никто не хотел покупать друг у друга это старье. Кроме того, большинство обзавелось гарнитурами и старинной крестьянской мебелью, купленной у антиквара. К счастью, фру Сальвесен нашла выход: опубликовали объявление в газетах, и через два дня явились скупщики.

Денег хватило практически на все. Участок привели в порядок и заасфальтировали. Площадку обнесли высокой изгородью из металлической сетки, а внутри поставили всякие аттракционы ценой в несколько тысяч крон. Часть денег выделил муниципалитет.

Открывать детскую площадку должен был бургомистр во вторник, 12 июня. Но в тот же день произошло еще одно событие, которое поначалу казалось пустяком, но позднее сильно повлияло на жизнь всего поселка. И здесь был тоже замешан Андерсен.

Особенно возмущало жителей поселка то, что Андерсен не имел никакого уважения к рамкам рабочего дня. Он мог и вовсе не ходить на работу, если его больше интересовало что-то другое. Разумеется, это отражалось на заработке, и семья еле-еле сводила концы с концами. Тем не менее нельзя было сказать, что жена пытается как-то повлиять на него. Наоборот. Несколько раз ее видели в телефонной будке у магазина. Она звонила мужу на работу и прямо-таки упрашивала идти домой. Фру Лейвестад, которая сама имеет троих детей, однажды, ожидая очереди в автомат, случайно слышала такой разговор. По ее словам, фру Андерсен выманивала мужа домой настолько безнравственным способом, что пришлось бежать в сад Андерсенов за младшими Лейвестадами, чтобы те не успели увидеть неположенное. При всем при том нельзя было назвать Андерсена просто лентяем. Нет, он все время был чем-нибудь занят — к сожалению, чаще всего совершенно бесполезными делами. В последнее время он возился со старым автомобилем, который давным-давно пора было сдать в металлолом. Этот «бьюик» выпуска 1928 года уже почти врос в землю, когда Андерсен решил вытащить его из зарослей кустарника. Старшая дочь Андерсена, Туне, влюбилась в Эрика, сына председателя правления Альфа Хермансена. Эрик и Туне собирались отправиться летом в путешествие. Эрик знал, просить машину у отца бесполезно — Хермансен очень гордился своим новеньким «рамблером», — и Андерсен тут же взялся за ремонт «бьюика», поклявшись, что в течение июня машина будет в полном порядке и пройдет автоинспекцию.

Из-за этого ему теперь приходилось работать за полночь, но тем. не менее он вставал, как обычно, в пять утра бессовестно бодрым. Расхаживал по саду, что-то мурлыча себе под нос, разговаривал со свиньей, которая скоро должна была опороситься, кормил кур, на ходу вырывал подвернувшийся под руку бурьян и даже успевал подкрутить пару особенно неподатливых гаек в машине, пока жена готовила завтрак.

В канареечно-желтом халате, купленном мужем, она расхаживала по кухне-гостиной, занимавшей всю площадь бывшей мелочной лавочки, помешивала кофе, наслаждаясь его запахом, и изредка поглядывала на мужа, который гонялся за курицей. Улыбаясь, смотрела, как тот носится по двору. Андерсену стукнуло сорок два. Он был худощав, жилист, волосы начали редеть. Назвать его атлетом было бы преувеличением, но за непринужденностью движений все же угадывалась какая-то сила и гибкость. Фру Андерсен была на три года моложе. Округлость ее форм остальные женщины поселка считали признаком вульгарной чувственности. Она обладала той редкой притягательностью походки, которая напоминает о том, что женское тело, в сущности, просто великолепная штука. Андерсен любил смотреть на жену, когда она хлопочет.

Кофе вскипел, и фру Андерсен разлила его в чашки, нарезала крупными ломтями хлеб на дощечке, поставила на нее чашки и вынесла завтрак на крыльцо. Утро стояло чудесное. Внизу, в долине, над городскими крышами вился легкий туман, а здесь у них воздух был прозрачен, как стекло. Над кустами и курятником сверкала росой паутина, крохотные радуги играли на ее тонкой ткани. Запыхавшийся Андерсен уселся рядом с женой. Он глотал кофе и смотрел за курицей, которая стала понемногу успокаиваться.

— Только бы она не забралась к соседям, — пробормотал он, с беспокойством глянув на аккуратненькие коттеджи, которые были едва видны из-за разросшихся кустов.