Страница 12 из 24
— Это первый одуванчик в истории поселка. До сих пор все старались держать свои газоны в порядке.
— Его надо вырвать, — сказала фру Сальвесен.
— С корнем! — Хермансен протянул ей картонку, чтобы тут же шагнуть на газон.
— Нет-нет, лучше я, я не так траву помну.
— Надо предупредить владельца этого газона. И проучить.
— Не будем несправедливы. Ведь не с неба упал этот одуванчик, он оттуда...
Она кивнула в сторону заросшего участка Андерсенов. Даже на большом расстоянии был виден золотой ковер одуванчиков.
— Я знаю.
О Рогере оба забыли.
— Не может быть, чтобы и здесь закон был бессилен, — сказала фру Сальвесен, когда они пошли дальше. — Ведь Андерсены заражают весь поселок!
— Я посмотрю в «законе о соседях». Кстати, вы знаете, сколько семян дает один такой одуванчик? Около двухсот!
— Боже, какая плодовитость! — сказала фру Сальвесен, украдкой взглянув на своего спутника.
— И каждое из этих двухсот семян дает еще двести. За одно лето. Я ради интереса прикинул на счетной машине в банке, и оказалось...
— Но ведь не все же прорастут?
— Разумеется. Но попробуйте заглянуть на пять лет вперед. Из сада Андерсенов одуванчики перейдут на соседние газоны, оттуда все дальше и дальше...
— Какой ужас!
Хермансен всегда удивлялся ее интеллекту. То было редкое качество — уметь слушать, когда он говорит о серьезных вещах.
— Для меня этот одуванчик не просто одуванчик, — сказал он, переложив картонку в левую руку, — это символ. Символ упадка. Лености. Психологии, основан ной на принципе «а нам все равно». Символ всех тех тенденций, против которых мы боремся. И кроме того, это еще раз доказывает, что наша инициатива правильна, — он кивнул на картонку.
Пошли дальше. Все было так, как должно быть. Газоны ровно подстрижены, углы четкие, прямые. На цветочных клумбах нет и признака сорняков, кусты живой изгороди примерно одинаковой высоты. Правда, дома покрашены по-разному, зато маркизы только двух цветов. Было принято специальное постановление: все, кто хочет навесить маркизы, должны утвердить их форму и цвет в правлении, которое, в свою очередь, советовалось с архитектором и консультантом по цвету. Позднее правление решило, что маркизы должны быть на каждом доме.
Хермансен шел по поселку, раскланиваясь направо и налево, переполненный гордостью. Шестьдесят семь семей. Общий капитал — более восьми миллионов крон, текущий баланс — более четверти миллиона. Всего в поселке проживало двести семьдесят девять человек. Правда, это если считать всех — от мала до велика, но все равно около трехсот душ. Больше чем половина сотрудников Центрального банка, включая филиалы. И он, Хермансен, руководит всей многогранной деятельностью здешнего населения.
К сожалению, фру Андерсен не имела ни малейшего понятия об отвращении, с каким правление относилось к одуванчикам. Ей всегда становилось тепло на душе при виде того, как они распускаются на солнце. Желтый цвет прекрасно гармонировал с зеленым. В саду было много разных цветов — и полевых, и тех, которые она сама посадила. «Но одуванчики мне милее», — обычно говорила она. А к тому же делала вино из одуванчиков, и с этим вином у супругов были связаны воспоминания о многих чудесных часах.
Поэтому фру Андерсен с чистой совестью поставила большой букет одуванчиков на накрытый для кофе стол. Букет прекрасно подошел к белой скатерти с желтыми полосками и чашкам с желтым рисунком.
— Так хорошо? — спросила она, окинув оценивающим взглядом накрытый стол.
— Чудесно! — ответил Андерсен, сидевший на корточках у костра, держа кофейник на палке. — Приятно встречать гостей, — сказал он, чтобы подбодрить же ну, видя, что она нервничает.
— Лишь бы все прошло хорошо!
— Конечно, все будет хорошо! Добро пожаловать! — крикнул он, увидев у калитки Хермансена и фру Саль-весен; побежал к калитке открыть. Хермансен прошествовал в сад со свертком в руках.
Войдя, поклонился Андерсену, а когда вышла фру Андерсен, поклонился и ей. Не говоря ни слова, подошел к кофейному столу. Неодобрительно взглянув на букет одуванчиков и на костер, сказал:
— Не будете ли вы добры, фру Андерсен, убрать со стола? — он поднял сверток, тем самым показывая, что хочет положить его на стол.
— Я накрыла, я подумала, что, может быть, вы выпьете чашечку кофе?
— Нет, спасибо, фрекен Эвенсен!
Хермансен бросил предупреждающий взгляд на свою секретаршу. Он не хотел пока обострять ситуацию и снова обратился к хозяйке, называя ее «фру»:
— Так, может быть, вы уберете немного со стола, фру?
Андерсен громко фыркнул, ушел в угол сада, где стояла пустая бочка, и перевернул ее дном вверх.
— Пожалуйста, Хермансен, можете положить сюда ваш сверток! Что у вас там — адская машина? — шутка повисла в воздухе и упала на землю мертвым воробьем.
Хермансен положил сверток на бочку. Потом вынул складной нож, потрогал лезвие пальцем, разрезал бечевку. Подошли дети и восхищенно уставились на сверток.
— Хо-о-чу, — сказала Малышка и протянула руку к бечевке.
— Надо сказать «спасибо»! — подсказал Андерсен, но она, не сказав больше ни слова, убежала. В торжественном молчании Хермансен развернул бумагу и вынул новенький блестящий примус.
— Примус! — Андерсен захлопал глазами. В эту минуту закипел кофейник, и пришлось снять его с огня. По дороге бежал Рогер: он бросил в сад бумажного голубя, но, увидев Хермансена и фру Сальвесен, пробрался через щель в заборе, чтобы не быть замеченным.
— От имени правления кооператива разрешите передать вам этот примус, — сказал Хермансен просто и с достоинством.
— Как это мило с вашей стороны, — Андерсен неуверенно взглянул на жену. — Очень мило. Но нам он, собственно, не нужен. Мы ведь почти никогда не ездим за город, правда, мать?
— Мы и здесь как за городом, — ответила она, указывая на костер.
— Вы можете теперь потушить костер, фру Андерсен, — он вел себя со сдержанным спокойствием и по-прежнему стоял, держа примус в руках.
— Потушить? А зачем?
Фру Сальвесен все время молчала. Теперь наступила ее очередь:
— По общему мнению членов кооператива, вы должны теперь готовить в доме, фрекен Эвенсен!
Слабая краска медленно разлилась по обветренному лицу Андерсена.
— Ну нет, послушайте! Костер никому же не мешает. Вы сами готовите на костре в вашем саду, фру Сальвесен!
— Я?
— Он подразумевает жаровню, — объяснил Хермансен.
— Barbecue?[4] Но это же совсем другое дело!
— Да, да. Но кофе, сваренный на простом костре, не хуже. Андерсен жестом пригласил к столу. Пожалуй ста! Моя жена все приготовила! — В голосе позвучала мужская властность, что явно произвело впечатление на Хермансена. Он сразу же поставил примус на бочку. Но фру Сальвесен походила на неприступную крепость.
— Мне кажется, вы нас не понимаете. Мы пришли сюда не кофе пить. Мы пришли от имени кооператива, чтобы потребовать...
— Попросить, — поправил Хермансен. Андерсен протянул кофейник жене:
— Наливай!
Пока она разливала кофе, сам он подошел к костру. У него вошло в привычку закуривать трубку, когда что-то смущало, это давало время собраться с мыслями. Сейчас он не совсем ясно представлял себе свои дальнейшие действия. Из-за Эрики не хотелось гнать гостей из сада. Покамест в этом не было нужды, но чувствовалось, что срок приближается.
Внешне спокойно он наклонился над костром, чтобы прикурить. Там валялся бумажный голубь. Андерсен поджег его краешек, но вдруг начал спешно тушить. Расправив голубя, с изумлением воззрился на конверт, края которого немного обгорели, а вскрыв его, обнаружил там чек.
Фру Андерсен испугалась, увидев, как муж уставился на нее с таким глупым и отсутствующим видом, словно его хватил удар.
— Что такое, отец?
— Мы разбогатели!
— Ты заболел?
— Мы разбогатели! — повторил он, протягивая чек. Ни Хермансен, ни фру Сальвесен не заметили, что произошло, но поняли: что-то случилось. Очень уж странно фру Андерсен моргала глазами.
4
Решетка, на которой жарится мясо (англ.).