Льгота

20

Утром Вера Игнатьевна встала раньше всех. На дворе было еще темно — да и поздно в декабре рассветает, — но по сельской привычке вставать рано резво подхватилась с постели. К тому же она вчера вызвалась напечь к завтраку блинов и, умывшись, закрылась в кухне, начала взбивать тесто.

Вскоре послышалось шипение сковородки.

«Вера уже готовит, а я лежу», — укорил себя Илья Трофимович и сдернул одеяло.

Было тепло — не то что по утрам в селе. Там хата за ночь выстывала, и вот так, в одной майке и трусах, по комнате не походишь.

Илья Трофимович надел пижаму, которую в селе никогда не надевал, и прошел в кухню.

— Печешь? — кивнул на сковородку.

— Пеку… Только почему-то Игорь с Катей не встают. Да и Оленька…

— Нынче ж воскресенье. Пускай отсыпаются.

— Фу, а я про воскресенье и не вспомнила. Для чего ж я тогда пеку? Блины ведь остынут.

— Остынут.

Она расстроенно опустила руки.

— У тебя блин горит! — чуть не крикнул Илья Трофимович, заметив дым над сковородкой.

Вера Игнатьевна вздрогнула, будто на нее плеснули холодную воду, резко подняла сковородку.

— Замечталась я… Ладно, пока не буду, пока не нужны мои блины.

Она вернулась в комнату, свернула в несколько раз простыню, одеяло, убрала их вместе с подушкой в шкаф.

Приподняла диван, села, положив на колени руки.

Пришел из ванной умывшийся Илья Трофимович и сел рядом.

Делать Чевычеловым было нечего.