Страница 196 из 208
Что, разумеется, перекладывало вину на мою Мать. Такого Она стерпеть никак не могла. Как многие прекрасные женщины, она не выносила, когда Ее обвиняли. И вот Она постаралась доказать, что неверность Его старого Смотрителя Ящика с красками для лица Царя была гораздо более серьезной. Нефхепохем, заявила Она, служил у Хемуша доносчиком не всего одну ночь, но, напротив, являлся его наушником на протяжении многих лет. Однако приведенные Ею доказательства были неубедительными, и Птахнемхотеп отказался их принять. Я думаю, близость Нефхепохема была способом напоминать Хатфертити о том, сколь многим Она обязана Своему второму замужеству. Я подозреваю, Он нуждался в такой дубинке, чтобы держать Ее в руках. Мне постоянно приходилось слышать Их ссоры. «Ты не видишь, как роняешь Себя, — внушала Она Ему. — Люди говорят, что Ты живешь с женщиной, принадлежавшей изготовителю париков».
«Напротив, — обычно отвечал Он, — в Мемфисе нет ни одной дамы, которая бы не была от него без ума». И так далее. На протяжении последующих лет это отравляло жизнь Хатфертити. Она не могла простить Ему, что Он Ей не уступает. Затем произошли события, нанесшие еще больший урон Ее достоинству. Не знаю, какие права были даны Хемушу в то первое утро, по сравнению с переданными позже, но моя Мать оставалась Царицей Двух Земель лишь на протяжении трех лет, покуда власть, принадлежавшая Ей и моему Отцу, не уменьшилась вдвое. В Десятый Год Правления Рамсеса Девятого повсеместно был объявлен указ, в котором Аменхотеп (новое имя, избранное Хемушем, которое до него носили четыре Фараона!) был уравнен в божественности с Рамсесом Девятым. На великом Празднестве Аменхотеп, Верховный Жрец Храма Амо-на в Фивах, был наделен правом, подтвержденным многими торжественными обрядами, управлять всем Верхним Египтом. Он получил в подарок набор разнообразных золотых и серебряных сосудов, и было также объявлено, что все доходы Верхнего Египта из всех источников будут идти непосредственно в сокровищницу Амона, не проходя через хранилища Фараона. Фигура Аменхотепа была также изображена на стенах многих храмов. Он стоял рядом с Фараоном, и оба Бога были одного роста — вчетверо выше слуг и чиновников, стоящих рядом с Ними.
Не знаю, осталось ли после этого хоть что-то от великой любви моей Матери к Птахнемхотепу, но судя по тому, что я видел теперь в своем сознании — нет. К своему необычайному удивлению, я вновь увидел в своих мыслях Мененхетета. Он выглядел на пять, а может, — на десять лет старше, а моя Мать стала более грузной, чем была при его жизни. Так что приходилось сомневаться в истинности рассказанной Ею истории о расчленении его тела. Не рассказала ли Она эту жуткую сказку, чтобы мне уже никогда больше не хотелось думать о Мененхетете? Ибо теперь, если только мою память не кормили восемь Богов слизи — ведь все стало таким зыбким! — похоже было, что на самом деле Мененхетет не убивал себя, хотя без сомнения и получил такое приглашение от Фараона. И я увидел непереносимое волнение Птахнемхотепа, вызванное отказом моего прадеда. Притом что Он самым отъявленным образом обманул Мененхетета, никак не вознаградив его за бесчисленные дары, принесенные им Его уму в ту долгую ночь, как истинный правитель, Он тем не менее чувствовал Себя преданным. Мененхетет не захотел почтить Его последним даром преданности — он решил не служить заместителем и не убивать себя.
Но, не сделав этого, Мененхетет отдал себя на милость Хемуша. Верховный Жрец вскоре сумел отобрать у моего прадеда все его богатства. Его земельные владения в Верхнем Египте были приобретены Храмом по смехотворно низким ценам, которые, конечно, устанавливал Хемуш. И если бы Мененхетет не согласился, Храм, по всей?вероятности, просто забрал бы те земли. Затем оставшееся у него имущество в Нижнем Египте, включая огромный особняк (с крыши которого я наблюдал, как они с моей Матерью предаются любви), было по настоянию Хатфертити за столь же низкое вознаграждение приобретено Фараоном. Моя Мать, совершенно очевидно, не желала иметь моего прадеда поблизости, и в этом случае Ей удалось осуществить Свое горячее желание. Мененхетету пришлось жить в бедном поместье на Западном берегу Фив, купленном на то немногое, что у него оставалось.
Я был настолько поглощен оживавшими перед моими широко раскрытыми глазами образами, что вздрогнул, когда Ка Мененхетета пошевелился рядом со мной. Дрожь его бедра передалась моему бедру, и я почувствовал его возбуждение в звуках его дыхания. Так я убедился, что мы разделяем эти воспоминания, они принадлежат ему, и он не лжет. Ибо, бесспорно, он именно так вспоминал об этих событиях, то есть с большим беспокойством. Меж тем дальнейшие события предстали столь необычными, что я наблюдал за их развитием, не будучи в силах от них оторваться.
Дело в том, что Мененхетет не жил в своем единственном бедном поместье, в торжественном спокойствии пожиная урожай своих последних лет. Нет, ему удалось присоединиться к разбойникам из деревеньки воров в Западных Фивах и, таким образом, грабя гробницы Фараонов, приобрести еще одно состояние. Если за все свои четыре жизни он сам не смог носить Двойную Корону и потому вступить в Страну Мертвых как Бог, то, по крайней мере, он имел возможность грабить их гробницы, что и делал весьма искусно, роя подземные проходы от одной гробницы к другой и не оставляя на поверхности никаких следов. Затем, в год, когда Мененхетет снова почувствовал приближение смерти — что случилось, когда подходил к концу пятнадцатый год моей жизни, а следовательно, Шестнадцатый Год Правления Рамсеса Девятого, — он тайно пробрался в Мемфис и смог увидеться с моей Матерью.
И вот на стене я увидел, как он любит Ее. В последний раз. И сейчас, сидя рядом со мной, он проклял свою решимость испустить последний вздох. Я же увидел, как он умер в Ее объятиях, и, услыхав эхо Ее безутешных рыданий, понял, что ему удалось, уже в четвертый раз, перенести свою жизнь в женщину в тяжких трудах своего последнего деяния. Должно быть, сила его воздействия на Нее все еще была велика, так как Она, несмотря на все возражения Птахнемхотепа, предприняла все необходимые меры, проследив за тем, чтобы его тело забальзамировали самым тщательным образом.
Тем не менее на втором месяце беременности, до того, как мой Отец смог понять, что Она носит ребенка (хотя Он наверняка считал бы, что это Его ребенок, поскольку, несмотря на всю неприязнь, существовавшую между ними, можно было положиться на радости плоти, которые их связывали), Хатфертити осуществила Свою последнюю месть Мененхетету. Она принимала снадобья до тех пор, пока не выкинула ребенка. Моему прадеду не суждено было пятой жизни. Он не стал младенцем — моим братом.
Таким образом, его Ка остался лишенным жилища самым жестоким способом. Даже если он решил вернуться к забальзамированному телу старика и обрести в нем свой приют — что он и вынужден был сделать, иначе как бы он мог сидеть сейчас рядом со мной? — я все же не был уверен в том, что избежало небытия, а что было потеряно. Часть его, подобно призраку, не ведающему пристанища, могла прилепиться ко мне. Ибо, по мнению своих родителей, в возрасте шестнадцати лет я стал совершенно неуправляемым.
Моего младшего брата Аменхерхепишефа Второго, имя которого, я полагаю, явилось выражением желания моего Отца, чтобы по крайней мере один из Его Сыновей стал великим воителем, очень скоро стали считать Тем-Кто-должен-стать-Рамсесом Десятым. Это никогда не мучило меня до того времени, как мне исполнился шестнадцатый год, Амен-Ка было девять. Тогда мое поведение стало вызывающим. Я не только играл в азартные игры и кутил, одним словом, вел себя как Принц. Я стал грубить Птахнемхотепу и наносил болезненные оскорбления моей Матери из-за часовни, которую Она построила для четырех мумий, собранных Ею останков моего прадеда. После немалых затрат и долгих поисков, предпринятых Ею с помощью нанятых Ею людей, Ей наконец удалось найти первого Мененхетета и второго. Если третьего найти не составляло труда — он пребывал в той же гробнице, что построила для него его вдова, и ни один грабитель еще не забрался туда, то склеп Верховного Жреца подвергся грабежу. Сперва даже не было уверенности, что остававшаяся там мумия, с которой были ободраны амулеты и драгоценные камни, принадлежит Мененхетету, покуда не были тщательно изучены молитвы, записанные на полотняных бинтах, и, по счастью, эти недоступные непосвященным заклинания говорили о своей принадлежности Верховному Жрецу. Однако Мененхетет из первой жизни, Хранитель Тайн, был найден лишь потому, что Хатфертити, несмотря на десятилетнюю разлуку, все еще могла жить в сознании моего прадеда. В его последний приход, когда они предавались любви, Она последовала за ним в глубины транса. Там Она увидела место его первой смерти и даже то, как слуги Медового-Шарика украли его тело из груды требухи, куда оно было брошено. Медовый-Шарик спасла его от разложения, приказав немедленно забальзамировать, а через семьдесят дней договорилась со странствующим торговцем из Дельты, чтобы тот переправил гроб вниз по реке в Саис, где она поместила его в скромную гробницу рядом со склепом ее семьи. Именно там Царица Хатфертити обнаружила мумию этого первого Мененхетета (с мумией Медового-Шарика, лежавшей подле него), и теперь, обладая наконец всеми останками, Она склонила Птахнемхотепа к тому, чтобы Тот разрешил провезти вокруг стен Дворца останки этих четырех выдающихся людей, четыре хорошо спеленутые мумии, каждая в своем тяжелом гробу, на повозке, которую тянула упряжка волов. После этого Она держала их в часовне, окруженной рвом с водой, в которой для безопасности жил крокодил. Вот как велик, как мне представляется, был Ее страх перед Ка Мененхетета.