Страница 43 из 60
ЗОЛОТОПОЛОСЫЙ АФИОСЕМИОН ИЗ СЕМЕЙСТВА КАРПОЗУБЫХ
Золотополосый Афиосемион, которого для краткости можно называть Семеном, живет в болоте, в котором грязи хоть отбавляй, а сырости, надо прямо сказать, маловато. Жил бы Семен в Европе или, допустим, в Америке, ему бы вода, как говорится, падала с неба. А в Африке — жди, когда она тебе упадет. Пока с неба упадет, в своем болоте вся пересохнет.
Те рыбы, которые имеют для своих детей океан, редко думают о том, что из их детей вырастет. У Семена нет океана. И никогда не будет у него океана. И у его детей не будет никогда океана. И к этому он готовит своих детей.
Он высушивает свою икру, хорошенько высушивает, чтобы эта икра, когда она станет взрослой, не боялась самой суровой засухи.[70] Он закаляет свою икру на жаре, потому что он понимает: его детям мало что упадет с неба.
Очень важно приучить детей, что им не упадет с неба, что нужно пройти через трудности, если хочешь вырасти не каким-нибудь Лиогнатом (которого для краткости можно называть Игнатом), не каким-нибудь Барбоурисом (которого для краткости можно называть Борисом), а настоящим, сильным, закаленным в сухих песках Золотополосым Афиосемионом. Которого для краткости можно называть Семеном.
ПОЧЕМУ КИТ ТАКОЙ БОЛЬШОЙ
Кит живет среди акул, поэтому ему нужно хорошо вырасти. Если будешь расти кое-как, то совсем не вырастешь. Потому что вокруг — акулы.
И Кит растет. Он прибавляет в день по центнеру, в месяц три тонны, а там, глядишь, доберется и до ста тонн. А то и до ста пятидесяти.
Теперь он — как большой корабль, правда, не военный, а мирный корабль, потому что сам он ни на кого не нападает. А вокруг него акулы — как шлюпки.
Пустит Кит фонтан, даст команду:
— Эй, на шлюпке, посторонись!
И шлюпки сторонятся, и он проплывает среди них, и спокойно бьется его сердце, которое весит полтонны.
Да, это очень важно — своевременно вырасти!
ЭВОЛЮЦИЯ ВИДА
Африка — замечательная земля. Кто только не живет в Африке! В Африке живут слоны, в Африке живут зебры и бегемоты, самые удивительные звери живут в Африке. А Тапир?
Со стороны может показаться, что Тапир — не удивительный зверь, но это обманчивое впечатление. Копыта у него почти как у зебры, туловище почти как у бегемота, а хобот почти как у слона. Так почему бы ему не жить в Африке?
Этот вопрос, видимо, интересовал Тапира давно, еще тогда, когда он только начинал жить в Америке, отделенной от Африки Атлантическим океаном. Его не раз подмывало переплыть Атлантический океан, но океан был такой большой, что даже с самой высокой горы нельзя было увидеть берегов Африки.
И тогда Тапир двинулся на север. Не потому, что из его Северной Америки было ближе идти на север, а потому что он чувствовал: если все время идти на север, можно в конце концов прийти в Африку.
Он шел на север, и холодные ветры продували его насквозь, но его согревала мечта об Африке.[71]
Когда он прошел через Аляску, кончилась Америка и вдали показалась Азия, незнакомая земля. Здесь было тоже холодно, и даже полярные медведи, которым к холоду не привыкать, ходили здесь в арктических белых шубах. Они очень удивились, что Тапир появился на севере без такой шубы, и один из них предложил Тапиру прекрасную шубу, — правда, не со своего плеча, а с плеча не то зайца, не то горностая.
— Ты извини, — сказал он, — что не могу предложить тебе шубу со своего плеча: она у меня одна, без нее я замерзну. А эта шуба досталась мне по наследству, так что я могу тебе ее уступить.
Шуба, доставшаяся медведю по наследству, оказалась на Тапира маленькой, и он просто ею себя обмотал, как обматывают себя теплым платком при радикулите.
— Как бы тебе не отморозить ноги и голову, — забеспокоился медведь. — Однако погоди: мне сегодня еще одна шуба достанется по наследству.
Но Тапир заверил его, что он не замерзнет, потому что дальше пойдет на юг. Теперь, когда он дошел до самой Арктики, что-то ему подсказывало, что Африка должна быть на юге.
И он пошел на юг, через всю Азию.
Идти было все теплее. Во-первых, он был обмотан шубой, во-вторых, его согревали мечты об Африке, а в-третьих, — ну конечно, ведь он теперь шел на юг и поэтому идти было все теплее.
Когда он встретил первого слона, он подумал, что попал в Африку. Но это был не африканский, это был азиатский слон.
— В Африку идешь? — спросил азиатский слон. И, получив утвердительный ответ, поинтересовался: — А за чем тебе в Африку?
— Ну как же, — сказал Тапир. — Все самые удивительные звери живут в Африке. А у меня, ты же видишь: копыта — почти как у зебры, туловище — почти как у бегемота, а хобот…
Тут он осекся. Он посмотрел на хобот слона и понял, что его собственный хобот совсем не такой, что это даже не хобот, а длинный нос, — впрочем, не настолько длинный, чтоб его называть хоботом. И Тапир замолчал, устыдившись своего недостаточно длинного носа.
— Как же это ты: в такой шубе — и в Африку? В такой шубе только в Арктику, к белым медведям,
— Шубу можно снять, — сказал Тапир и опять осекся. Он почувствовал, что уже не может снять эту шубу.
Он привык к этой шубе, а когда к чему-нибудь привыкаешь… К Африке он еще не привык, а если выбирать между шубой и Африкой…
Только теперь Тапир обнаружил, что его больше не согревает мечта об Африке. Прежде, когда у него не было шубы, его согревала мечта об Африке, а теперь его согревала шуба.
К тому же, если этот азиатский слон, со своим длинным хоботом, и тот сидит в Азии, — то где уж Тапиру соваться в Африку со своим носом!
Да, в жизни каждого наступает такой момент, когда приходится выбирать между шубой и мечтой. Одни выбирают мечту. А другие — шубу.[72]
ВЗГЛЯД НА МИР
ВЗГЛЯД НА МИР
(Трактат)
Взгляд на мир — это не только взгляд, но и слух, и вкус, и обоняние, и осязание. То, что рыбы близоруки, вовсе не означает, что у них близорукий взгляд на мир. А из того, что кроты слепы, вовсе не следует, что у них на мир нет никакого взгляда.[73] Разве можно жить в мире без взгляда на мир? Каждый должен иметь свой взгляд на мир — воспринимать окружающий мир если не зрением, то слухом, обонянием. Или, скажем, эхолокацией, как летучие мыши. Или боковой линией, как рыбы.[74]
У бабочки тоже своей взгляд на мир, хотя бабочка молчит и вслух этого взгляда не высказывает. Даже когда ее клюют, бабочка молчит. Шмель небось не смолчит, он обязательно что-нибудь прожужжит, прежде чем его клюнут. И муха, на что уж маленькая, а тоже найдет что прожужжать. А бабочка — молчит. Всем молчит.
Это еще удивительней потому, что насекомые разговаривают крыльями. Они колеблют крыльями воздух и, в зависимости от частоты колебаний, производят звук определенной тональности и высоты. А у кого такие большие крылья, как у бабочки? Как же можно такими крыльями молчать?
Нельзя молчать. И она не молчит. Она разговаривает, и к тому же басом. Причем таким басом, какого вы никогда не слышали и никогда не услышите, потому что никто из нас не может слышать инфразвук.
А бабочка именно так басит. Инфразвуком.
Такая легкая, воздушная, а басит инфразвуком.
Поэтому всем кажется, что бабочка молчит. И птицам, когда они клюют бабочку, кажется, что она им молчит.
Но она не молчит им. Она им такое басит! У птиц наверняка испортился б аппетит, если б они могли хоть раз бабочку услышать.[75]
70
Если бы вобла, заботясь о будущем, высушивала свою икру, то многие воблы не кончали бы жизнь так печально.
71
Мечта об Африке — это совсем не то, что мечта об Арктике: от мечты об Арктике можно простудиться, а мечта об Африке согревает в самый суровый мороз.
72
Вот почему тапиры не живут в Африке. Они живут только в Америке и в Азии, причем те, которые живут в Азии, до сих пор ходят, обмотавшись белой шубой, точнее — чепраком, почему их и называют чепрачными тапирами. И никто из них не мечтает об Африке, как мечтал тот, давний тапир, который выменял эту прекрасную мечту на прекрасную, теплую шубу.
73
У земноводного протея заросли глаза, но он ухитряется воспринимать свет всей поверхностью кожи. Воспринимать окружающее всей кожей — какой прекрасный взгляд на мир!
74
Боковая линия у рыб дает им довольно полную информацию о колебаниях окружающей среды, и колебание окружающей среды помогает рыбе, так сказать, действовать без колебаний.
75
Мы воспринимаем не меньше шестнадцати колебаний в секунды, а птицы — не меньше ста. Поэтому им и жуки, и стрекозы, которых она клюют, тоже кажутся молчаливыми. Не потому ли птицы так охотно клюют насекомых?