Пространство для человечества

— Не оттуда смотришь, — вмешался в разговор Максимов. — Не оттуда подсчеты ведешь, Игорек. И не путай свежего человека, не надо! Я, конечно, простой пилот, но об этом тоже не раз думал. О перспективах, значит. Я не спорю, сложности есть, так ведь никто другого не ждал. А ты с другой точки зрения на все это взгляни. У нас а четырех поселках проживает почти пятьдесят тысяч человек; и при всем этом пойма пока еще практически не заселена. Чтобы накормить эти пятьдесят тысяч человек, потребовалось почти в сто пятьдесят раз меньше продовольствия, чем ушло бы на эти цели в Большом мире. Да и последнее время мы уже начали обеспечивать себя продовольствием сами. Нам открывается совершенно фантастический мир. Меняется уклад человеческой жизни, Игорек, меняется философия, художественные взгляды, рождается новая литература. Это все здесь, в Районе. Наверху это видят лишь изредка, когда Ляхов выставляет свои картины или издают книги Беберова или, скажем, Линника. И лишь некоторые понимают, что это не фантастика, что это все существует на самом деле.

— Я же не отрицаю всего, — с ленцой возразил Герасимов. — Дело в ином, дело в перспективах. Мне и самому здесь интересно и хорошо, а микробиологам, скажем, или энтомологам так вообще рай! Я говорю, что этот мир нас никогда не примет. Мы привыкли жить в ином масштабе, можем привыкнуть и здесь. Но местная флора и фауна нас никогда не примут. Мы в них не вписываемся, природа нас создала для другого мира. — А мне здесь нравится, — признался Крикунов, ища взглядом Зою. — Мне здесь хорошо. В первый раз я ощутил востребованность. И люди здесь неплохие.

У окна включили магнитофон.

Этой мелодии Лев Крикунов никогда раньше не слышал, но сразу догадался, что рождена она в этом мире мелодия завораживала, заставляла вспоминать луг, и жужжание пчел, и разноцветность луга, и синие небеса над ним, в мелодии было журчание ручьев и слабое клокотание невидимых родников, торжество вечернего хора лягушек, звон комаров над вечерней травой, в мелодии была жизнь лауна, она была чиста и прозрачна, как роса на просыпающемся с рассветом цветке.

— Мальчики, мальчики, — рванулась от окна Зоя. — Хватит спорить, давайте потанцуем?

Надо ли объяснять, что дважды говорить эти слова Крикунову. не пришлось. А если вы еще не забыли дней своей молодости, то вам не придется объяснять и то, что невозможно держать в объятиях девушку, которая тебе сильно нравится, и одновременно размышлять о серьезных философских вещах. Более молодой читатель, который еще ни разу не танцевал с девушкой, должен мне поверить на слово. Так вот, когда ты танцуешь с девушкой, ты думаешь только о ней. Думать о чем-то другом просто невозможно. Да и если говорить честно, не хочется.

Глава шестая

14 сентября сорокового года

Глаза некоторых пауков светятся ив темноте похожи на красные огоньки. По высоте, на которой они движутся над землей, можно определить вид паука, но сами воспоминания об этих гнусных тварях не располагают к подобным размышлениям. До зимы еще далеко, но запасы продовольствия у меня велики, теперь главное запасти побольше топлива для будущих костров. Но с этим я как-нибудь справлюсь.

По утрам стало заметно холоднее, но я придумал кое-что и теперь одет довольно тепло. И я неплохо вооружен — у меня есть копье из жала веспа, я изготовил лук и стрелы, наконечники которого изготовлены из заточенных пластинок ракушек, которые можно в изобилии найти на берегу Большого озера, но главное — мое оружие, которым в дауне не владеет никто. Это оружие — огонь, Но в лауне им пользоваться нужно крайне осторожно, в противном случае можно спалить весь этот мир и в пламени погибнуть самому.

Удивительный мир! Если бы не мое плачевное состояние и не одиночество, я был бы очень рад тому, что нахожусь в нем. Сколько открытий я сделал, сколько удивительного встретилось мне во время скитаний в лауне. Будет очень обидно, что в один прекрасный день лаун погребет меня, а ветер разнесет по пойме листки моего дневника. И тогда никто ничего не узнает, еще одна человеческая жизнь — теперь уже моя! — будет прожита зря. Мысль эта угнетает меня, иногда она просто вгоняет меня в депрессию, нагоняет хандру. Но может быть, дело совсем в ином, может, причина моей хандры именно в одиночестве.

Вчера я чуть не погиб, едва не попал в лапы стрекозы. Разность масштабов, к которой я никак не могу окончательно привыкнуть, сыграла со мной злую шутку. Я наблюдал, как из личинки стрекозы появляется стрекоза, как она удивленно поводит по сторонам изумрудными полушариями огромных глаз, как расправляет для просушивания сморщенные и беспомощные еще крылья. Это удивительное зрелище, и я совершенно забыл, что это для нормальных людей стрекоза — изящное и красивое насекомое, в моем нынешнем положении это страшный хищник, столкновение с которым грозит смертью. Так и случилось в этот раз. Крылья очень быстро высохли, стрекоза рванулась со ствола камыша в стремительный полет, и я почувствовал, как цепкие лапы охватывают меня и отрывают от земли. Руки мои оказались зажатыми, и я не мог сопротивляться, но все-таки ухитрился несколько раз ударить стрекозу в туловище своим дротиком.

Безжалостные лапы разжались, и я полетел в бездну. Без сомнения, я бы разбился, если бы не попал в воду. Я погрузился почти до дна, и холод воды привел меня в чувство. Беспорядочно молотя перед собой руками, я вынырнул. Берег был далеко. Но мне повезло, я сумел взобраться на плывущий по воде сухой лист, который прибило к берегу. Если бы ветер дул в другую сторону, я никогда бы не увидел своей родной пещеры и своих запасов. А это грозило мне смертью от голода.

Впрочем, не сомневаюсь, что гораздо быстрее я нашел бы свою смерть в бескрайных просторах озера.

Но, повторяю, везение в этот день было на моей стороне.

Крикунов подошел к окну.

За окном звенел день, лаун отсюда казался совсем безопасным, даже не верилось, что там идет беспощадная охота миллионов хищников за миллионами жертв, льется кровь, и каждую секунду гибнет столько существ, сколько их не гибло за всю историю человеческих войн. Чуть левее Поселка белело здание будущего административно-командного комплекса ГЭС, плотину в полностью собранном состоянии с уже установленными турбинами должны были привезти только через неделю, и Льву предстояло увидеть грандиознейшее зрелище — гиганта, который, наклонившись к земле, устанавливает плотину поперек течения реки. Мир благоустраивался. Империя лауна обустраивалась всерьез и надолго. На аэродроме в огромном ангаре готовились к боевым вылетам вертолеты и истребители, в огромном гараже терпеливо отлаживались инженерами и техниками вездеходы и всепогодники, проверялись турели бронетранспортеров сопровождения. На крытом стадионе шла интенсивная тренировка следопытов, а еще дальше, где сияли стеклами здания Академгородка, шла столь же интенсивная мыслительная работа, разрабатывались планы освоения джунглей, люди не хотели ждать милости от природы, они твердо намеревались эти милости взять у нее в. обязательном порядке.

И все-таки вчерашний собеседник был в чем-то прав. Как его фамилия? Кажется, Герасимов: Ну да, Игорь Герасимов. Герасимов был прав. Лаун нельзя завоевывать, в противном случае природа однажды ответит, й ответит так, что мало не покажется. В лаун надо врастать. К нему надо приспосабливаться. Никто не говорит, что надо ради этого отказываться от благ цивилизации, но и нельзя совершенствовать прогресс, уничтожая девственные джунгли, окружающие нас. Многое меняется, люди зависят от лауна, а существование его самого, в свою очередь, зависит от людей. И надо быть бережными, прогресс тоже должен быть милосердным. И ошибки Большого мира должны разумных обитателей лауна этому милосердию научить.

И еще Крикунов считал, что в самом главном Герасимов был не прав. Освоение лауна не могло быть бесперспективным: И люди никогда не уйдут из той точки пространства, куда однажды пришли. Достаточно прикинуть, как изменилась жизнь Поселков за последние двадцать лет, слов нет, от прошлой жизни она отличалась, как небо отличается от земли. Герасимов не увидел главного — в этом мире зарождались новые общественные отношения, они существенно отличались от волчьих законов Большого мира, и хотелось надеяться, что однажды они станут прообразом новых отношений во всей мировой цивилизации. Но до этого предстояло еще идти и идти.