Страница 35 из 57
После того как был полностью произведен обмен подарками, хронист и один из офицеров решили посетить раджу острова Себу. Правитель принял их. Он сидел на циновке из пальмовых листьев в окружении своих придворных. Вот как Пигафетта описывает раджу: «Он был почти обнажен, только поясница обмотана куском материи. Голова повязана свободно ниспадающим платком, расшитым шелком. На шее у него красовалась дорогая цепь, в ушах золотые серьги с драгоценными камнями. Это был коренастый, очень тучный человек, его лицо было покрыто разнообразной татуировкой. Пищу он брал с циновки, которая лежала перед ним на полу; мы наблюдали, как он ел черепашьи яйца, выложенные в две фарфоровые мисочки. Рядом стояли четыре кружки, наполненные пальмовым вином, которое он потягивал с помощью тростниковой соломинки».
Европейцы приняли участие в трапезе. Энрике еще раз подтвердил их добрые намерения. Наконец вручены подарки и пришельцы с бросающейся в глаза поспешностью покидают резиденцию раджи. Это нарушает ход необычного пиршества, но итальянца, возможно, влекут «этнографические» исследования: Принц, племянник раджи, проводил нас до своего дома и познакомил с четырьмя девушками, которые играли на приятно звучавших музыкальных инструментах. Музыка производила весьма приятное впечатление… Девушки были красивы, белокожи и почти такого же роста, как наши. Они были почти нагие, если не считать плетенки из пальмовых листьев, прикрывающей самые интимные места от пояса до колен. Волосы у них были длинные и черные, а на лице — крохотная вуаль и больше ничего. Принц нам предложил потанцевать с тремя из них».
Вот так, хорошо повеселившись, посольство возвращается на борт. Однако два других члена экипажей, добровольцы Мартин Баррета и Хуан де Ароче, оказались менее крепкими и удачливыми: не перенеся лишений плавания, они умерли на Себу. Раджа разрешил похоронить их в центре поселка. Товарищи, устроившие столь великолепное погребение, и не подозревают, что многие также останутся здесь навсегда, только похоронят их со значительно меньшими почестями.
Тем временем остальные члены экипажей заняты «оценкой» привезенных кораблями товаров. Так как местные жители прибегают к мерам веса, сопоставимым с европейскими, торговля протекает без осложнений. Она удивительно выгодна: «Они давали нам десять кусков золота за четырнадцать фунтов железа. Каждый кусок золота был стоимостью в полтора дуката». За всякую безделку получали свиней, рис и другие продукты.
Усилия Магеллана на религиозном поприще также вознаграждаются. 14 апреля властитель Себу Хумабон решил принять христианство. Чтобы не создалось впечатление, будто генерал-капитан погряз в миссионерских делах, следует заметить, что крещение «короля» должно было принести настоящую материальную выгоду. Хумабон получал не только божеское благословение, но и становился подданным испанского владыки. Все события имеют самое что ни на есть мирское значение. Если раджа выбрал нового бога, значит, он отдал себя в распоряжение его наместника на земле.
Итак, пышные церемонии и политика определяют происходящее. Наконец сам Магеллан решает сойти на берег. Как только он ступил на берег, загрохотали пушки. За генерал-капитаном идут сорок празднично одетых матросов, впереди два латника несут знамена испанского императора. Хумабон и Магеллан обнимаются, следуют сквозь толпу к высокому помосту, украшенному коврами и ветками пальм: «После чего капитан сказал королю… о своей благодарности всевышнему за то, что он наставил короля на путь истинный, озарил великой верой — христианством. Теперь ему [Магеллану] будет легче, чем прежде, покарать его [Хумабона] врагов. Король ответил, что полон благих намерений жить в христианстве, но некоторые из его вельмож проявляют непокорность, думая, что они ему ровня. Тогда капитан велел призвать знатных людей и заявил, что он их всех убьет, а земли передаст королю, если те не подчинятся».
Как и следовало ожидать, в один день раджа Себу стал единоличным правителем острова. Но дело этим не кончается. Магеллан заверяет, что скоро вернется с еще более сильным войском и сделает его самым могущественным монархом этого островного мира, ведь он первым принял христианство. Осененные крестом, который воздвигают перед помостом, оба повелителя могут обсудить выгоды их союза, так как сейчас поле деятельности уже принадлежит священникам. Наследник престола, купец из Сиама, раджа острова Масао и еще пятьсот островитян принимают христианство и перед святым крестом клянутся уничтожить идолов прежней веры. Все они получают католические Имена. Хумабона отныне называют Карлосом. Церемониал завершает месса. Магеллан может считать, что совершил такое же большое дело, как открытие пролива: он только что вырвал из лап дьявола пятьсот душ, завтра их будет тысяча. Подозревает ли он, что его силы слишком малы, чтобы за несколько дней переменить заведенный веками уклад? Естественно, он может открывать новые народы, но не имеет права переделывать их по своему «образу и подобию. А вдруг островитяне распознают, что бог белых не спасает от стрел?
Вторая половина дня была предназначена для крещения женщин. Галантно и вдохновенно описывает Пигафетта супругу раджи, которая первой принимает крещение и получает христианское имя Хуана: «Королева, очень красивая молодая женщина, была одета в кусок материи черно-белого цвета, губы и ногти — ярко-алые. Головной убор у нее был из пальмовых листьев, а поверх него красовалась корона из тех же листьев, похожая на папскую [тиару]». Пока она со своими сорока придворными дамами ожидает священника, итальянец показывает ей статуэтку, изображающую деву Марию с младенцем. Как сообщает хронист, княгиня уговорила его подарить ей статуэтку — теперь она будет молиться на нее вместо старых идолов. Ей дарят вещицу, и на этом эпизод мог бы быть исчерпан, если бы не испанский капитан Мигель Лопес де Легаспи. Экспедиция под его руководством в апреле 1565 года обнаружила статуэтку, а также воздвигнутые во время той церемонии кресты совершенно целыми, поэтому прибывшие сюда позже миссионеры назвали местность — Город Иисуса».
К концу дня более восьмисот мужчин, женщин и детей завершили обряд крещения. Они собираются на берегу, чтобы посмотреть фейерверк, устроенный для них генерал-капитаном, любуются стрельбой канониров, а «капитан и король называют друг друга братьями». Кажется, все обстоит прекрасно. В ближайшие недели еще две тысячи жителей Себу и близлежащих островов принимают христианство. Ежедневно служится месса. Магеллан лично, не доверяя никому другому, объясняет новообращенным основы христианской религии.
Прежнее умиление Пигафетты проходит, в его описаниях месс нет уже ничего о самих богослужениях, зато очень много о княгине и великолепно разодетых придворных дамах. И конечно, мы узнаем, что не все правители признали преимущество христианского короля Карлоса-Хумабона: «Мы сожгли поселок, жители которого не желали подчиниться ни нам, ни королю, и воздвигли там крест, так как все они были язычниками. Если бы они были мусульманами, мы воздвигли бы во славу такого выдающегося подвига каменную колонну, так как обратить в христианство мусульман значительно сложнее, чем язычников». Произошло это на острове Мактан, расположенном совсем рядом с островом Себу. Его раджа скоро стал предводителем тех, кто не желал ни опеки пришельцев, ни обращения в христианство, ни мишурного блеска Карлоса-Хумабона. Таких много — этому способствует не только неразумное вмешательство Магеллана в междоусобицы местных правителей за обладание властью, но и самонадеянное поведение испанцев. В одном документе вскользь замечено, что дело дошло до раздоров, так как многие были ослеплены видом местных женщин. Более определенные сведения дает запись в ведомости о довольствии, где сказано, что Магеллан разжаловал своего шурина Дуарти Барбозу и передал командование «Викторией» своему другу и приверженцу Кристобалю Рабело. Легко догадаться, чем занимались Барбоза и компания на берегу в течение трехдневной самовольной отлучки с корабля.