Лунный Пес

— Он очень хороший, — сказал мальчик и погладил нового оленя маленькой ладонью от межглазья до самых ноздрей.

Из яранги потянуло дымом горящих дров. Лунник знал, что двуногие умеют добывать горячее пламя и греются возле него, варят пищу, не довольствуясь только сырым мясом. Мать позвала детей, и Лунник снова улегся на землю. Похоже, он становится любимцем среди двуногих — больших и маленьких. Два других ездовых оленя, привязанных к нарте, обменялись по этому поводу замечаниями.

— Не успел появиться, и уже люди ласкают его, — заметил один с обломанным рогом.

Другой, совершенно белый олень без единого темного пятнышка, проронил:

— Людям трудно угодить.

Ездовых оленей летом почти не использовали. Поэтому Лунник пока служил больше детской игрушкой, позволяя мальчику и девочке даже взбираться на себя верхом. Иногда приходилось тянуть грузовую нарту. Мужчины закалывали оленей на пригорке, над речкой. Это действо называлось вылгыкаанматгыргын — убиение тонкошерстных оленей. Это были подросшие телята, чья шкура как раз достигала такого качества, когда из нее можно было шить нижнюю одежду — штаны шерстью вниз и нижнюю кухлянку. Не показывая своего отвращения и горечи, низко склонив голову, Лунник тащил тела бездыханных молодых оленей.

Возле яранги женщины подхватывали печальный груз и ловко разделывали туши, отделяя сначала шкуру, затем вспарывая живот. Внутренности осторожно вынимали, кровь собирали в деревянные сосуды, затем туго заполняли желудок и вешали его так, чтобы дым от костра обволакивал его. Детишки вились вокруг женщин, клянчили лакомые куски, обследовали снятую шкуру, чтобы вышелушить из нее большие белые личинки овода. Шкуры вешали на просушку, потом клали на широкую доску и каменным скребком счищали с них остатки жира.

Лунник наблюдал за всеми этими манипуляциями и внутренне содрогался, представляя себя на месте поверженных оленей.

Настала самая лучшая пора в тундре — середина лета. Ягоды начали наливаться соком, повсюду в самых неожиданных местах вырастали грибы, и Лунник лакомился ими вместе с другими ездовыми оленями, которых держали возле яранги. Кроме того, ему перепадала моча из кожаного сосуда Нинкэя. Быть любимым человеком означало прежде всего безопасность.

Когда солнце склонялось к горизонту и с окрестных холмов и глубоких распадков, где сохранялся никогда не тающий снег, начинало веять прохладным ветром, животные при яранге собирались на солнечной стороне. Приходили собаки поболтать с чудным оленем и дивились его рассказам о том, как он был собакой, потом превратился в нерпу, был вороном, комаром…

— Мы слышали эти сказки от других собак, — сказала тощая Сука.

— Разве вы не воете на Луну и не стремитесь подняться к светлому кругу? — спросил Лунник.

— Мы воем на Луну, — признался старый Кобель, — но нас немного, и вой наш слаб. Чтобы подняться к Луне, нужен большой хор.

— А я все-таки поднялся к Луне и вкусил ее, — похвастался Лунник.

Однако он чувствовал, что ни олени, ни собаки не очень верили ему. Вообще и олени, и собаки относились к Луннику с некоторым предубеждением и осторожностью. Разве это видано было, чтобы оленя вот так запросто отпускали бродить по тундре, самостоятельно кормиться, уходить от стада и яранги.

— Удивительный олень! — восхищался Кривоносый. — Может быть, это Дар Богов?

Мужчины, видимо, утвердились в этой мысли и решили воздать Оленьим и Тундровым Богам особую благодарность. Тем более что именно Праздником Дарения Благ заканчивалось время Убиения Тонкошерстных Молодых Оленей.

Еще на рассвете мужчины вынесли наружу продолговатое, хорошо отполированное от долгого употребления деревянное блюдо, накрошили в него кусочки прэрэма — копченной в холодном дыму оленьей колбасы, смочили их в рилкыриле — кровавом месиве из оленьего желудка, образовавшегося от смешения крови и полупереваренного мха, водрузили на легкую нарту. Запрягли только одного Лунника, покорно подставившего под узду свою шею. Рога его украсили бахромой из горностаевого и лисьего меха, а между глаз повесили большую голубую бусинку на нитке, свитой из ножных оленьих жил.

В процессии участвовали все жители яранги — женщины и дети. Они тоже принарядились, особенно женщины, облачившиеся в праздничные меховые комбинезоны из оленьих шкур.

Медленно прошли берегом речки к холму, украшенному огромной горой побелевших от времени оленьих рогов. Как выяснил, прислушиваясь к разговорам, Лунник, именно в этом месте оленные люди хоронили своих соплеменников. Кое-где вперемешку с оленьими рогами виднелись такие же белые человеческие черепа, оградки из мелких камней, обозначающие последнее земное место человека.

Кривоносый взял горсть прэрэма и бросил в сторону рогов и могил, приговаривая:

После него все остальные бросили по горсти, а потом оставшееся съели сами, щедро наделив детей.

Лунник в человеческой семье занял особое положение. Прежде всего в нем не чаяли души дети, да и он относился к ним с особой нежностью. Взрослые же чувствовали в нем не совсем обыкновенного оленя и обращались с ним настороженно, но бережно.

— Может быть, в нем явился Дух Оленя? — предположил Кривоносый.

— Может быть, — согласился с ним Арканщик.

Лунника стали водить в большое стадо, которое паслось в устье реки, впадающей в Неизвестное море. Когда Лунник увидел безбрежный водный простор, он вспомнил свое пребывание в собачьем обличье, время, когда был нерпой в зимнем холодном океане, и ему показалось, что это было так давно и так неправдоподобно.

Стадо держали близко от морских ветров, чтобы оградить его от комаров и оводов, которые боялись студеного дуновения.

Лунника окружили молодые важенки. Они еще только посматривали на него, как бы примеривались к нему. Время больших брачных церемоний еще было далеко впереди, оно придет, когда ночи станут совсем темными и солнце будет надолго уходить за горизонт. Но Лунник все равно чувствовал затаенное волнение: неужто на этот раз ему все же придется жениться? И у него будет оленье потомство?

Лунник встряхивал своей украшенной большими рогами головой, отгоняя непрошеные мысли, и вместе с молодыми важенками бродил по прибрежной тундре, выискивая голубоватый олений мох-ватап и сочные грибы. Он пробовал уже созревшую, сладкую тундровую ягоду-шикшу, и от ее сока нос у него стал лиловато-черный.

Комар сошел. На какое мгновение Лунник пожалел о том, что так и не разузнал, куда исчезают эти полчища кровососущих насекомых, чтобы на следующий год снова появиться в тундре, доводя до безумия все живое.

Гуляя по кочкам, он осторожно ставил ноги-копыта, чтобы ненароком не раздавить мышку. Эти крохотные живые комочки, показавшиеся ему огромными устрашающими зверями, когда он был маленьким комаром, казалось, работали больше всех. Они выгрызали острыми зубами сочные коренья и складывали в подземные хранилища, чтобы зимой не думать о пропитании. Иногда они орали на него:

— Убери ноги, рогатый! Раздавишь!

Но главной заботой Лунника был гон у оленей. То, что называла сексом его недолгая комариная подруга. Если он останется на зиму здесь, то ему придется жениться и к весне стать отцом нескольких телят. Как понял он из разговоров людей, оленные люди возлагали на него большие надежды в улучшении породы.

— Надо сделать так, чтобы он покрыл как можно больше важенок, — рассуждал Кривоносый.

Он обещал детям наделить их от следующего приплода личными ездовыми оленями, годными к упряжке. Из ближних приречных кустов приволок толстые ветки и положил сушить на солнце, чтобы потом сделать из них легковые нарты, вроде тех, которые сейчас отдыхали, прислоненные к северной стороне яранги.

Как ни хотелось Луннику расставаться с оленным стойбищем и, особенно, с маленькими детишками, какой-то внутренний зов, которому он не мог противиться, звал его дальше в дорогу.