Айвангу

– Шаманы у вас еще остались?

– Куда же они денутся? – с едва скрытым удивлением ответил Айвангу.

– Неужели они так и живут? – в свою очередь, тоже удивился капитан.

Айвангу не совсем понимал Музыкина. Почему должен исчезнуть старый больной Хальхаеин, считавшийся еще несколько лет назад могущественнейшим шаманом, старуха Лонлянау или Кавье, могущий общаться с духами и обладающий, по его же собственным словам, сильнейшими заклинаниями, вымененными им у эскимосских шаманов за моржовые клыки? Куда они денутся с родной земли? Хальхаеин едва может ходить, Лонлянау забилась в свою ярангу и редко выходит на улицу, а Кавье даже стал коммунистом.

– Шаманить перестали, – уточнил свой ответ Айвангу.

На ночь Айвангу поместили в капитанской каюте на широком кожаном диване. Он долго не мог уснуть. За бортом громко журчала вода, что-то поскрипывало, как нарта на сугробах.

С палубы отчетливо и громко доносились редкие, но неожиданные звуки – то зазвенит колокол впередсмотрящего, заметившего большую льдину, то заскрежещет протянутый вдоль бортов рулевой трос или вдруг раздастся короткий гудок и многократно отразится от береговых скал.

Айвангу так и не сомкнул за ночь глаз. Непривычно было на скользкой коже, ему все время казалось, что он лежит на плавающей льдине. Да и мысли были такие, что не давали уснуть… Как встретят дома? Конечно, не обрадуются.

Ранним утром обогнули мыс Дежнева. В Беринговом проливе было ветрено и свежо. Вода посветлела, появилось много льдин. Справа на носу зелеными громадами распластались на воде острова Диомида. Стаи птиц летели на скалистые безлюдные берега.

Проплыли мимо спрятанного в камнях на крутом берегу эскимосского селения Нуукэн, и через полтора часа ходу открылся Тэпкэн.

С самого утра, едва успев попить густого корабельного чая, пахнущего машинным маслом, Айвангу попросил вынести его на мостик. Он первым увидел яранги и крикнул Музыкину:

– Тэпкэн!

– Вижу, – спокойно ответил капитан.

Айвангу искоса взглянул на него и подумал: «На самом деле, почему капитан должен радоваться при виде яранг Тэпкэна?» То ли дело он сам, Айвангу! У него было такое ощущение, будто он возвратился домой после дальней дороги. И внешне все было похоже – едет он не на вельботе, а на большой деревянной шхуне из селения, где нет яранг и люди ловят свое счастье не с Помощью гарпуна и ружья, а кто как может: один торгует в магазине, другой лечит, а третий учит грамоте детей.

Корабль развернулся носом к берегу и медленно, как бы ощупью, приблизился к прибойной черте.

– Сильный накат, – заметил капитан Музыкин. – Разгружаться будет трудно.

– Первый корабль разгрузят и в такую погоду, – уверенно сказал Айвангу.

Он напряженно всматривался в берег, где уже толпились встречающие. Они столкнули на воду вельбот и, работая веслами, направились к шхуне. Айвангу издали узнал Белова и не сдержался:

– Петр Яковлевич, видишь меня?

– Вижу! Вижу!

Сэйвытэгина среди встречающих не было. Сердце у Айвангу упало. Сразу стало неуютно, зябко.

Взобравшись на корабль, Белов успокоил парня:

– Отец твой на промысле. Моржа в проливе бьют. Послезавтра вернутся.

Белову еще нужно будет привыкать к такому виду Айвангу. Поэтому он смотрел как-то мимо, избегая прямого взгляда. Слова говорил коротко и быстро.

Айвангу с помощью Белова сошел на берег и стал коленями на гальку. Люди, которых он вспоминал в больнице, что-то говорили, размахивали руками, дружески улыбались.

– Понести тебя? – спросил Белов.

– Не надо. Сам пойду. Теперь буду так ходить.

Айвангу двинулся. Он шел на коленях по твердой, отшлифованной ледяными волнами гальке. Шаги получались короткие, будто ему связали ноги. «Надо завести короткий посох и твердые наколенники». Пот заливал спину, щекоча кожу.

Галька осталась позади, Айвангу ступил на тонкую, дернистую землю, покрытую густой зеленой травой. Это была новая трава, выросшая в этом году, блестящая, будто свежевыкрашенная, как корпус шхуны «Чукотка». Сзади шли люди. Очень много людей. Они молчали. Айвангу не оглядывался, но чувствовал множество глаз на своей спине, слышал дыхание толпы.

Яранги уже близко. Можно пойти направо, туда, где высится жилище Кавье, где живет Раулена. Можно свернуть налево, к ручью, бегущему с горы. На берегу его стоит яранга Сэйвытэгина. Там его ждет Росхинаут, мать… Но почему она не вышла встречать сына? Или она не знает?.. Да вот она бежит навстречу.

– Айвангу! Айвангу!

Она кричит так, как будто несчастье случилось с ним только что, сию минуту. И тут Айвангу увидел себя со стороны и понял, почему за ним идет густая молчаливая толпа: человек, который в глазах людей был самым ловким, самым быстрым и сильным, бредет на коленях по земле, и даже собаки, пораженные необычным зрелищем, смотрят на него молча. А каково матери видеть сына таким? Айвангу зашатался и свалился бы на землю, если бы в эту минуту не подбежала мать и не подхватила его.

– Сынок мой, сынок мой! – причитала она.

Айвангу оглянулся. Под его взглядом люди повернули обратно, и остались только собаки, которые уселись шеренгой на землю, разглядывая необыкновенного человека.

– Идем домой, Айвангу, – позвала мать.

Непривычно смотреть на человеческое лицо снизу вверх. Приходится запрокидывать голову.

– Мать, иди домой. Я потом приду, – сказал Айвангу. – Я здоров и силен. Только хожу не так, как другие люди. А я пойду к жене, к Раулене. Я отработал ее по обычаю. Она моя.

– Лучше бы ты шел домой, – тихо попросила мать.

Айвангу почувствовал в ее словах неумолимую правду: пожалуй, лучше идти домой…

Он посмотрел направо: на четырех китовых ребрах, накрепко воткнутых в землю, натянуты моржовые кишки. Прозрачные, уже высохшие, они мягко шуршат по ветру. За ними – нарты. Они отдыхают после зимних дорог на летнем, теплом солнце. За сооружением из китовых ребер – яранга, в которой Айвангу прожил полгода. Там он нашел свое счастье и стал настоящим мужчиной. Почему он должен отказаться от того, что взял собственными руками? Раулена – его жена.

Айвангу, не глядя на мать, решительно сказал:

– Я пойду к своей жене.

По земле легче идти, чем по гальке, – не так больно коленям. Ноги сильно похудели за долгое время лежания в больнице. Много ли пройдено от берега, а устал так, словно прошагал, не отдыхая, от Кэнискуна до Тэпкэна.

Все ближе и ближе яранга Кавье. Хозяина, должно быть, нет дома. Он ведь тоже бригадир, как и Сэйвытэгин. Раньше Айвангу казалось, что яранга Кавье очень большая, а сейчас она выглядела совсем маленькой. Вот что значит наглядеться на настоящие деревянные дома.

Дверь открыта. В ярангах двери закрывают только в пургу. А летом откуда пурга? Айвангу остановился передохнуть: сердце заняло всю грудь и стеснило легкие – дышать трудно. Порог высокий, сразу не перенести через него тело…

– Зачем ты сюда идешь?

Вэльвунэ стояла за порогом. В чоттагине [1] было темно, и Айвангу не сразу заметил ее на фоне закопченных моржовых кож.

– Я иду сюда, потому что здесь живет моя жена, – стараясь быть спокойным, сказал Айвангу. Он уперся обеими руками о порог и перекинул свое тело в чоттагин. Вэльвунэ ничего не оставалось делать, как посторониться.

В чоттагине царил полумрак. За зиму покрышка из моржовой кожи почернела и не пропускала солнечного света. Прошло некоторое время, прежде чем Айвангу мог оглядеться. Все было знакомо. В правой половине чоттагина стоял огромный дощатый ящик на подставках, где хранятся одежды, выделанные шкуры, отрезы тканей на камлейки. Рядом с ящиком – бочки с квашеным юнэвом, ивовыми листьями. Нынче они уже пустые – за зиму все съели. А слева, на дощатой стене, – охотничье снаряжение для зимнего промысла, ружья, эрмэгтэт. Его ружья не было.

– Где мой винчестер? – спросил он Вэльвунэ. Женщина стояла, прижавшись к стене, будто ожидая нападения безногого человека.

1

Чоттагин – прихожая в яранге.