Айвангу

Потом земля качнулась, и у Айвангу замерло сердце. Залив Кытрын мчался навстречу самолету, и только тогда, когда почувствовал удар поплавков летающей лодки о воду, Айвангу сообразил, что самолет просто снижался.

Айвангу встретил доктор Моховцев. Он повел его в больницу и поместил в палату выздоравливающих.

– Побудешь здесь до прихода парохода. Нужно сделать анализы… Не бойся, мы тебя не будем считать больным. Можешь ходить по поселку.

Айвангу не замедлил воспользоваться разрешением доктора. В первую очередь он посетил типографию. За наборной кассой вместо Алима стоял другой человек. Редактор был тот же, такой же рыжий и пьяный. Он взглянул мутными глазами на Айвангу и пробормотал:

– Еще один фронтовик…

– Где Алим? – спросил у него Айвангу.

– Заболел Алим. В больнице он.

Айвангу поспешил обратно.

– Что так быстро? – удивился доктор Моховцев.

– Мой друг Алим – наборщик, оказывается, тут лежит.

– В первой палате. Переоденься в больничное и можешь навестить друга.

Алим лежал у окна. На белой подушке резко выделялось его длинное, худое, будто покрытое типографской краской, лицо. Большие глаза блестели, как у нерпы.

– О, Айвангу! – тихим возгласом встретил он друга.

– Это я пришел. – Айвангу поздоровался и присел на стул, стоящий у кровати.

– А я заболел, – как новость сообщил Алим. – Легкие мои пропитались свинцовой пылью от шрифта. Я кашляю, а слюна у меня черная, не такая, как у других больных.

Алим говорил с улыбкой, словно гордился тем, что его болезнь не такая, как у всех.

– Поправишься, – бодрым фальшивым голосом утешил Айвангу. – Все поправляются. Уверен – повезет тебе.

Алим часто кашлял и наклонялся с кровати, чтобы сплюнуть черную мокроту.

– Алим умрет? – спросил напрямик доктора Айвангу.

– Ему очень плохо, – задумчиво сказал Моховцев. – Он примерно в таком же положении, в каком был Конников. Ты помнишь его?

Айвангу молча кивнул головой: Конников умер…

– Неужели ничего нельзя предпринять? Почему делают искусственные ноги, а легкие заменить не могут? Они человеку нужнее. Без ног еще можно жить.

Моховцев сидел на белом стуле, в халате, большой, тяжелый, вдоль его туловища свешивался пустой рукав.

– Война, – медленно произнес он. – Может быть, за это время врачи научились бы лечить туберкулез, а вот пришлось заняться руками и ногами… Алиму не повезло…

Пришел пароход «Анадырь», и Айвангу распрощался с Алимом. На Айвангу были офицерская шинель, подаренная доктором, гимнастерка и галифе; на голове вместо малахая – пилотка.

– Ты как настоящий фронтовик, – невесело пошутил Алим.

На пароходе к Айвангу отнеслись бережно и ласково, полагая, что ноги он потерял на фронте.

Кок помог Айвангу подшить шинель так, чтобы она не волочилась по палубе. Капитан поместил его в соседней со своей каюте и часто заходил осведомиться, как он себя чувствует. Айвангу был растроган.

На рейд Владивостока прибыли рано утром. После того как выполнили все формальности, вошли в гавань и пришвартовались к стенке, рядом с огромными портальными кранами. Русские пассажиры, приехавшие с севера, устремились к широкому трапу. Ласковыми повлажневшими глазами они смотрели на покрытые зеленью сопки, на одетые листвой деревья.

– Как тепло! – радовались они.

Действительно, было очень тепло, а в шинели прямо-таки жарко. Айвангу взвалил на плечи немудреный дорожный мешок, тоже подаренный доктором Моховцевым, и вышел из ворот порта. В руках у него была бумажка с адресом главного военно-морского госпиталя.

На площади, куда выходили фасады морского и железнодорожного вокзалов, стояли женщины и продавали воду.

– Солдатик, водички?

– Сколько стоит? – осведомился Айвангу, зная, что здесь все, даже вода, продается.

Попив подслащенной сахарином воды, Айвангу медленно двинулся по тротуару, огибавшему площадь. Подкатил трамвай, но Айвангу не сел – лучше пройтись пешком: так все интересно и необычно.

Айвангу скоро вспотел, гимнастерка прилипла к телу. Он остановился, стянул с головы пилотку и вытер лицо. Людской поток растекался мимо него, и, странное дело, почти никто не обращал внимания на безногого.

Нет, вот один остановился, пошарил у себя в кармане и что-то кинул в пилотку Айвангу. Трешка! Ему бросили три рубля. Какая-то старушка замедлила шаг, проделала над Айвангу странные движения рукой, и на жарком солнце блеснула монета.

Что это такое?! А старушка даже сделала над ним русские шаманские движения! Айвангу испугался. Он поспешил из оживленного перекрестка, держа пилотку в руках. Куда денешь деньги? Люди, которые кинули ему милостыню, смешались с многоликой толпой.

Впереди мелькнула фигура милиционера. Айвангу кинулся к нему.

– Где госпиталь?

– Какой госпиталь?

Айвангу показал бумажку.

Милиционер подробно объяснил ему, как туда проехать.

Кто-то уже позаботился об Айвангу, потому что солдат в проходной встретил его как старого знакомого и повел в штаб. По большому двору гуляли раненые. Бинты, бинты, бинты. На головах, на руках, на ногах… Многие на костылях, в колясках, точь-в-точь таких, в какой Айвангу ездил в Кытрыне, когда доктор Моховцев отрезал ему ноги.

Айвангу принял полковник Горохов, чем-то похожий на доктора Моховцева. Айвангу сразу же проникся к нему доверием и показал три рубля и двадцать копеек, которые ему подали.

– Что мне делать с этими деньгами?

– Как что делать? – не понял полковник.

Айвангу с грустью поведал, как в его пилотке оказались деньги. Полковник расхохотался.

– В шестое отделение! – скомандовал он.

На следующий день полковник Горохов пришел в палату, в которой лежал Айвангу.

– Мы тебя поставим на ноги, – сказал он, – но не думай, что это легко. Ты долго ходил на коленях, и у тебя произошли изменения в костях. Видишь, какую мозоль ты нарастил? Будет больно, трудно, но на ноги встанешь… Тебе очень хочется этого?

Айвангу молча кивнул.

Вскоре явился протезный мастер и снял мерку. Айвангу с нетерпением ожидал его возвращения, потом не выдержал и отправился в штаб к полковнику Горохову.

– Сразу видно, что не знакомы с военной дисциплиной, – сказал ему молодой капитан.

Айвангу пригляделся и с удивлением обнаружил, что перед ним молодая и очень красивая женщина.

– Идите обратно в палату и ждите.

Почти все, кто лежал в военном госпитале Владивостока, получили раны в короткой войне с Японией. Многие прошли всю войну с Германией, побывали в дальних европейских городах, лишь Чукотка для них оставалась сном, приснившимся в школьные годы. Они жадно расспрашивали Айвангу о жизни чукчей и эскимосов.

Парень, закованный в гипс, иронически восхищался:

– Во живут люди! Далеко, холодно и не очень сытно. В госпитале никто не хвастался боевыми заслугами: ни один человек не вспоминал войну, а если и вспоминал, то ругал ее всякими недобрыми словами.

Наконец принесли протезы и прицепили к культяпкам Айвангу. Он сидел на кровати и боялся встать. Десятки глаз с напряжением следили за ним. Шумная палата примолкла, слышалось жужжание мух, сбившихся в клубок возле электрической лампочки на потолке.

– Давай-давай! – подбадривал его парень в гипсе.

– Осторожнее! – только и успел выкрикнуть Горохов.

Айвангу с грохотом повалился на пол. Ему показалось, что кости его ног обломились. Острая боль пронзила его, как раскаленная гигантская игла.

На помощь к нему со всех сторон кинулись товарищи по палате. Горохов поднял руку и спокойно сказал:

– Отставить!.. Айвангу, встаньте и сядьте на койку! Вот так. Лицо разбил? Ничего. С сегодняшего дня никто не должен тебя поддерживать и помогать. Сейчас принесут костыли. Будет больно – терпи. Кровь будет – терпи. Если, конечно, хочешь ходить… Ну, как? Учти, что ты не один раз и не два раза вот так упадешь. А может быть, и посильнее расшибешься.

– Я буду стоять! – прохрипел Айвангу и, сжав зубы, повалился на кровать.