Айвангу

– Можно, я его возьму?

– Бери, конечно, – ответил Алим и великодушно предложил: – Хочешь, я тебе еще напечатаю?

– Не надо, – скромно отказался Айвангу. – Мне одного хватит.

Вошел Белов. На его щеке чернело масляное пятно, руки были в краске.

– Слушай, Айвангу, – обратился он к парню, который продолжал разглядывать напечатанное имя. – Через несколько дней выходит первый номер нашей газеты. Там будет чукотская страница, и ты должен помочь нам ее перевести.

– Но я никогда не переводил, – с сомнением ответил Айвангу.

– Вот и хорошо! – обрадовался Белов. – Если позвать Кымыргина, он опять начнет нести отсебятину. Давай договоримся так: я напишу статью, а ты вечером заходи ко мне, и мы займемся переводом.

Вечером по дороге к Белову Айвангу вспомнил его замечание о переводчике Кымыргине. Дело было в прошлом году на сессии районного Совета. Пряжкин сделал длинный доклад, начав его, как полагается, с международного обзора. Когда с депутатов, одетых в меховые рубахи, в жарко натопленном зале сходил десятый пот, он, наконец, добрался до существа вопроса.

Кымыргин говорил намного короче председателя райисполкома. Он ни словом не коснулся международного положения, вскользь упомянул, что где-то в далеких странах есть бедные и голодные люди. Айвангу очень хорошо помнил его речь. Кымыргин сказал: «Председатель Пряжкин говорит, что мы должны выполнять план по заготовке пушнины, но он не подумал, что без капканов наши охотники как без рук. И что это за привычка звать нас все время вперед, будто мы малые дети и не знаем, что идти вперед всегда лучше, чем назад?.. Но не надо на него обижаться. Он неплохой человек, можно сказать, даже щедрый. В избытке доброты он много обещает, но, если даже сбудется половина того, что он наговорил, будет хорошо… Вы все отлично знаете тундру и море, а Пряжкин не знает. Вы все прожили много лет, добывая пропитание своими руками, а Пряжкин получает зарплату…»

Речь Пряжкина в переводе Кымыргина очень понравилась депутатам. Некоторые в перерыве подходили к нему и в порыве благодарности крепко пожимали руку. Разумеется, Кымыргину, а не Пряжкину. Председатель заподозрил что-то неладное и потребовал проверить перевод.

– Друг, может, зайдешь? – услышал Айвангу возле пекарни знакомый голос Пашкова.

– Не могу, – отказался он, – к Белову иду. Газету будем делать.

– Газету делать? – переспросил пекарь.

– Да, – ответил Айвангу и заковылял дальше.

Упираясь руками о ступени крыльца, он поднялся к двери и постучал тивичгыном.

– Заходи, заходи! – радушно встретил его Белов. – Вот сюда проходи. Садись на этот стул. Помочь тебе?

– Садиться на стул я научился, – с улыбкой ответил Айвангу и ловко взобрался на сиденье.

– Сначала попьем чаю, – объявил Белов, – без этого напитка работа не пойдет.

Чай, видимо, был приготовлен заранее. Белов отодвинул бумаги, во множестве разложенные на столе, в один угол, а на другом постелил старую газету, поставил две большие кружки и колотый сахар в жестяной консервной банке.

– Должен тебе сказать, Айвангу, что я в газетном деле такой же новичок, как и ты, – признался Белов, – но очень люблю это дело. От всех должностей отказался, даже немного поругался с крайкомом, но все же добился своего – теперь я редактор чукотской газеты «Советский Тэпкэн»… Давай подумаем, о чем напишем в нашей газете. Как ты думаешь?

– Коо [3], – односложно ответил Айвангу, не ожидавший такого вопроса.

– Ну, а что бы хотелось тебе прочитать самому?

– Коо, – мотнул головой Айвангу.

– Я тебе серьезно говорю, а ты закокал! – обиделся Белов.

Айвангу пожал плечами: что он мог ответить, если он над этим никогда не задумывался?

– Хорошо, – уже другим голосом сказал Белов. – Вот ты получил газету, развернул ее… Правда, нашу газету не надо будет развертывать – всего две страницы. И что же ты ждешь от нее, что ты хочешь оттуда узнать, а?

– Петр Яковлевич, – мягко, немного виноватым голосом произнес Айвангу, – можно, я не буду отвечать на этот вопрос?

Белов вздохнул и залпом допил остывший чай. Он убрал со стола кружки, сахар и придвинул бумаги.

– Вот у меня здесь набросана статья, – он достал несколько листочков. – Вроде обращения к жителям нашего района. Давай начнем с нее. Ты прямо переводи и пиши вот на этом листке. Только покрупнее, чтобы Алим мог разобрать.

Айвангу взял ручку, окунул перо в чернильницу и довольно легко перевел первую фразу. Она была простая и понятная: «Товарищи, вы сегодня читаете первый номер нашей районной газеты». Дальше пошло труднее. А на словах «свободный народ строит социализм» Айвангу безнадежно застрял.

– Я не могу перевести это, – устало произнес он.

– Почему? Как по-чукотски «народ»? «Варат»? А «свободный»?

– От чего свободный? – спросил Айвангу.

– Вообще свободный, – ответил Белов. – Разве нет такого слова на чукотском языке – «свободный»?

– Даже много таких слов, – ответил Айвангу. – Есть женщина, освободившаяся от мужа, человек, свободный от забот, сорвавшаяся с цепи собака – тоже свободная, – и все это разные слова, а общего нет.

Белов задумался. Потом стал вслух рассуждать:

– «Сорвавшийся с цепи народ», конечно, не подойдет; «свободный от забот» – тоже не подходит… Давай пиши так: «Народ, свободный от цепей эксплуатации».

– Нельзя с цепями, все равно получится «сорвавшийся с цепи», – возразил Айвангу, – лучше напишем: «рабочий народ».

– Ладно, так и быть, пусть будет «рабочий народ».

До поздней ночи сидели Белов и Айвангу. С большим трудом они все же перевели статью, потом заметку об успехах зверобоев эскимосского колхоза.

Дул легкий ветерок с моря, когда Айвангу вышел от Белова. Он спустился к воде и сел на холодную, покрытую соленой росой гальку. Волны тихо плескались у берега, в прозрачной воде висели медузы, как парашютисты из кинофильма.

Ночи еще не стали темными, но солнце скрывалось за линию, где вода смыкалась с небом, окрашиваясь в удивительный цвет. Никаких звуков, кроме плеска воды и шуршащей гальки.

В груди Айвангу росла радость. Он смотрел вдаль и улыбался. Ему казалось, что и море улыбается, раскрывая свои могучие объятия.

Когда на горизонте проклюнулся первый луч, Айвангу встал. Он шел мимо гор ящиков, бочек, мешков, покрытых толстым брезентом. Откуда-то появился сторож, старик Рыпэль. Он глухо закашлялся и недовольно проворчал:

– Разбудил старика. Идешь, всю гальку ворошишь.

– Ничего, старик, днем выспишься, – весело ответил Айвангу.

– А ты-то что ходишь среди ночи?

– Газету делал, – коротко ответил Айвангу.

Рано утром, проводив вельботы на охоту, Айвангу поспешил в типографию. Селение только начинало просыпаться. Потянулись дымы над ярангами и редкими домами. На полярной станции затарахтел двигатель электростанции, питающей рацию. Обленившиеся и зажиревшие за лето собаки с хрустом зевали и потягивались. Солнце, оторвавшись от воды, поднималось медленно, тени еще были длинные.

Дверь в типографию была заперта. Айвангу заглянул в окна – пусто, одни кассы и дремлющая печатная машина.

Для убедительности Айвангу обошел домик кругом, потом уселся на разбитый ящик. Сегодня он провожал охотников без того чувства щемящей тоски, которая его охватывала всякий раз, когда на вельботах заводили моторы и суда уплывали от берега, взяв курс на пролив. Сказал же Белов, что газеты – это такое дело, с которого начиналась партия большевиков. Вчера Петр Яковлевич много рассказывал о больших газетах «Правда», «Известия», «Тихоокеанская звезда». Конечно, охотником быть хорошо и почетно. Но кому-то надо работать в газете, переводить статьи на чукотский язык.

Не все хорошо говорят по-русски, да и сам Айвангу многих слов не понимает. А когда закончили работу и Белов начал читать стихи, Айвангу вовсе перестал различать слова. Но певучесть поэтической речи увлекла его. Он попросил повторить:

3

Коо – не знаю.