Страница 48 из 87
Как в дискуссиях, так и в публикациях Фрейд искал выхода в биологической теории страдания. Он искал выхода из катастрофы культуры в "напряжении эроса".
В частном разговоре, состоявшемся в 1926 г., Фрейд выразил надежду на удачный исход революционного "эксперимента" в Советской России. Никто еще не предчувствовал, что ленинская попытка установления социальной демократии закончится такой катастрофой. Фрейд знал о болезни человечества и выразил свое знание в письменной форме. Отношение этого общего заболевания к русской, а позже к немецкой катастрофе было столь же чуждо мышлению психиатра, сколь и политика. Три года спустя общественная ситуация в Германии и Австрии была замутнена до такой степени, что любая научная деятельность вызывала раздражение. Иррационализм в политической жизни выступал с полной откровенностью, и аналитическая психология все сильнее устремлялась в область общественных проблем.
В моей работе человек как пациент и как субъект общественной деятельности все больше сливались воедино. Я видел, что невротические и голодные массы становились добычей политических хищников. Фрейд, сознавая опасность душевной чумы, боялся вовлечения психоанализа в политический хаос. Конфликт, который он переживал, очень приблизил меня к нему в человеческом отношении.
Сегодня я понимаю и его величие, и неизбежность охватившего его отчаяния. Полтора десятилетия он боролся за признание простых фактов. Коллега бросали в него грязью, обзывали шарлатаном и оспаривали честность его намерений. Фрейд был не социальным прагматиком, а "только" ученым, но в самом строгом смысле этого слова. Мир не мог дольше отвергать существование неосознанной душевной жизни и начал вновь свою давно опробованную игру, цель которой - погубить, разлагая. Мир подарил Фрейду многих учеников, которые явились к накрытому столу, не испытывая затруднений в работе. Они были заинтересованы только в том, чтобы быстро сделать психоанализ популярным. Они внесли в свою организацию консервативные привязанности этого мира, но без организации работа Фрейда не могла существовать. Один за другим эти ученики жертвовали теорией либидо или опошляли ее. Фрейд знал, как трудно было отстаивать теорию либидо. Но в интересах самосохранения и сохранения движения он не мог высказать взгляды, которые он только один и защищал. Он со своей наукой вышел далеко за тесные духовные рамки традиционной буржуазности, а его же школа тянула его назад. Фрейд понимал, что я в 1929 г. был прав в своем юношеском задоре, но признать это означало пожертвовать половиной организации психоаналитиков.
Важную роль в психотерапии играл вопрос воспитания детей. Было очевидно, что в истоке душевных заболеваний лежит вытеснение сексуальности. Аналитическая педагогика и терапия пытались устранить вытеснение сексуальных влечений. Следующим вопросом, возникавшим на этом пути, был: что произойдет с влечениями, освобожденными от вытеснения? Психоанализ отвечал: они будут осуждены и сублимированы. О реальном же удовлетворении не было и не могло быть речи, ибо неосознанное воспринималось только как ад, в котором господствуют асоциальные и противоестественные побуждения.
Я долго пытался дать ответ на вопрос о том, что происходит с естественной гениталыюстъю маленьких, детей и подростков в пору полового созревания после того, как она освобождена от вытеснения. Должна ли и она быть "сублимирована и осуждена""? Психоаналитики никогда не ответили на этот вопрос, а ведь он является центральной проблемой формирования характера.
Все воспитание страдает из-за того, что социальное приспособление требует вытеснения естественной сексуальности, которое вызывает болезни и асоциальное поведение. Следовательно, приходилось сомневаться в самих требованиях воспитания, которые покоились на коренном заблуждении в оценке сексуальности.
Трагедия Фрейда заключалась в том, что он искал убежища в биологической теории, вместо того чтобы спокойно предоставить всем делать то, что они хотели. Так он пришел к противоречию с самим собой.
Он полагал, что счастье - иллюзия, ведь с трех сторон человеку неизбежно угрожает страдание. "От собственного тела, обреченного на смерть и распад..." Но почему же наука постоянно мечтает о продлении жизни? "От внешнего мира, который может обрушиться на нас с подавляющей, неумолимой силой..." Так почему же великие мыслители доводили себя до полусмерти размышлениями о свободе, почему миллионы борцов за свободу истекали кровью в борьбе против технической и социальной угрозы со стороны внешнего мира? Разве не была в конце концов побеждена чума? Разве не было ограничено физическое и социальное рабство? Неужели никогда нельзя будет справиться с раком и войнами, как это удалось сделать с чумой? Неужели никогда нельзя будет победить морализаторское лицемерие, калечащее детей и молодежь?
Нерассмотренным осталось третье серьезное возражение против стремления человека к счастью. Фрейд полагал, что страдание, вытекающее из отношений одного человека с другими, более болезненно, чем иные виды страдания. Наблюдается склонность рассматривать его как некую излишнюю "приправу", но оно так же неотвратимо, как и страдания, порожденные другими причинами. Здесь горький личный опыт Фрейда приходил в соприкосновение с характером человека.
Фрейд затрагивал проблему структуры характера, другими словами иррационализма, определяющего поведение человека. С иррационализмом мне пришлось столкнуться в организации специалистов, профессиональная задача которой заключалась как раз в преодолении иррационального поведения медицинскими средствами. Фрейд же говорил о неотвратимости, о роковом характере иррационализма.
И как же с этим быть? Почему надо было становиться на точку зрения рациональной научности? Почему провозглашалось воспитание людей, имеющее целью рациональное поведение, соответствующее действительности? По необъяснимой для меня причине Фрейд не видел противоречия в своей позиции. С одной стороны, он верно объяснял действия и мышление людей иррациональными мотивами, идя в этом даже слишком далеко, - ведь рубка деревьев для строительства хижин не продиктована иррациональными причинами. С другой стороны, по его мнению, существовало научное мировоззрение, в котором открытый закон не должен был иметь силы. Наука по ту сторону собственных принципов! Отчаяние, которое испытывал Фрейд, было не чем иным, как бегством от гигантских трудностей, порождавшихся болезненными моментами и проявлениями злобы в человеческом поведении.
Фрейда постигло разочарование. Сначала он полагал, что открыл способ радикального лечения неврозов. На деле это было только начало. Все оказалось гораздо сложнее, чем позволяла предположить формула об осознании неосознанного. Фрейд выдвинул - применительно к психоанализу - претензию на понимание не только медицинских, но и общих проблем человеческого бытия, но не нашел пути в социологию. В работе "По ту сторону принципа удовольствия" он поставил в гипотетической форме важные биологические вопросы и вывел отсюда учение о влечении к смерти. Оно оказалось гипотезой, вводящей в заблуждение. Поначалу сам Фрейд относился к нему очень скептически. Психологизация как социологии, так и биологии ликвидировала всякую перспективу приемлемого решения сложнейших вопросов.
Кроме того, Фрейд в своей врачебной практике и в отношении людей к своему учению имел немало случаев познакомиться с ними как с крайне ненадежными и злобными существами. Десятилетиями он жил, отгородившись от мира, чтобы защитить таким образом свою душевную позицию. Отвечая на любой иррациональный упрек в свой адрес, он увлекся бы повседневной борьбой. Чтобы изолироваться от мира, ему нужно было скептическое отношение к человеческим "ценностям", более того, некоторое презрение к современному человеку. Знание и познание представлялись мыслителю чем-то большим, нежели человеческое счастье, тем более что, как казалось, человеку было не под силу справиться со своим счастьем, если оно однажды выпадало на его долю. Эта позиция вполне соответствовала характерному для того времени чувству академического превосходства. В оправдание ее можно было сослаться и на реальные факты, но оказывалось невозможным оценивать общие вопросы человеческой жизни с точки зрения первопроходца в науке.