Страница 36 из 56
Перед самым рассветом перебрались по деревянному мостку через речку Турцианчай. Речка была узкой, с голыми глинистыми берегами, да и поля подходили слишком близко. Словом, укромного местечка не нашли — пришлось идти дальше…
А вот извилистая Кура с множеством притоков и озер порадовала. К ее широкой пойме подошли в половине шестого утра; солнце уже поднималось из-за горизонта слева — со стороны Каспия. Обработанные делянки остались позади, селений рядом не видно. Да и зарослей по левому берегу — сколько угодно.
Скоро исчезнувший в густом кустарнике Палыч призывно свистнул, наткнувшись на крохотную полянку.
— Заросли плотные — без шуму к лагерю не подобраться; до воды рукой подать, — деловито рассуждал бывалый вояка. — А дозор выгоднее поставить там.
— Добро, так и сделаем, — согласился майор, сбрасывая рюкзак. — Кто сегодня кашеварит?
— Моя очередь, — отозвался Илья, тяжело опускаясь на траву.
— Начинай. А я первым подежурю…
Глава четвертая
Азербайджан
7 августа 2008 г
Проспав после дежурства около шести часов, Серебров открыл глаза. Снилась какая-то жуть про Ирину: будто он оказался в больнице — ходит по лабиринтам темных запутанных коридоров, ищет ее палату и никак не может найти. Она зовет — он отчетливо слышит голос жены. Зовущий, умоляющий, надрывный. А найти не может…
Глотнув из кружки холодного чая, закурил, огляделся. Вокруг было тихо, лишь мелкая листва кустарника мягко шелестела, откликаясь на легкие движения прогретого солнцем воздуха. Да, здесь на равнине, что поднималась над уровнем моря всего-то метров на триста, было жарко по сравнению с высокогорьем.
Матвеев сидел в дозоре; Супрун, подложив под голову тощий рюкзак, мерно посапывал; Борька лежал на спине и таращился в голубое небо.
— Что, тоже выспался? — спросил командир.
Тот скривился. Промолчал. Верно, душу бередили воспоминания. Потом сел, попросил сигарету, прикурил от подставленной Аркадием зажигалки.
И задумчиво проговорил:
— Знаешь… я ведь вам с Илюхой при встрече не все рассказал.
— Ты о чем? — насторожился майор.
— О причинах развода с Машкой…
От сердца отлегло — причина развода не могла повлиять на ход выполнения поставленной задачи. Но видно для товарища данная тема имела не последнее значение: привычная веселость с беззаботностью исчезли, лицо было серым, взгляд наполнен тоской и отчаянием. Ему явно требовалось выговориться.
— Ну, рассказывай, если это не слишком большая тайна, — мягко предложил Серебров. В гарнизоне их семьи жили по соседству, часто захаживали в гости друг к другу, и он не мог, не имел права отмахнуться.
Потирая ладонью лоб, Куценко вздохнул:
— Скурвилась она, Аркаша. По полной программе скурвилась, пока я по америкам мыкался и лучшую долю для семьи искал. А может и раньше — я толком и не знаю…
— Что значит, «скурвилась»?
— А то и значит. Водку-то я после возвращения не в одиночку глушил — с Машкиного согласия водил домой дружков. Она же и на стол собирала, и за выпивкой частенько бегала, и сама наравне с нами на грудь принимала… При этом я, знаешь ли, мало обращал внимания на ее странные наряды: то майку напялит такую, что сиськи едва прикрыты, то халатик лёгонький накинет и весь вечер задницей крутит — мужиков соблазняет… Ты ж помнишь, небось, какая у нее аппетитная задница! Ну, пусть, думаю, форсит. Она же баба — ей позарез надо, чтоб все пялились, восхищались, языками цокали. И на пьяные выходки ее глаза закрывал, лишь бы не скандалила…
Он замолчал. Затянувшись в последний раз, зло швырнул окурок в сторону…
— Какие выходки? — прервал Серебров тяжелую паузу.
— А-а!.. Мужики приходят в гости, так она к каждому на шею кидается — точно всю жизнь знала, и страсть как соскучилась. Те видят такое дело и тоже с ней без церемоний: кто при встрече взасос целует — не оторвешь; кто во время пьянки обнимет; кто, мимоходом по ляжке шлепнет. При мне-то, конечно, никто не усердствовал, но все равно неприятно…
«Да, распустил ты ее, дружище! Представляю, чем все это закончилось».
— Закончились эти попойки тем, что челюсть одному свернул, — словно угадал мысли майора бывший морпех. — Упорхнула она как-то на кухню — закуски настрогать, а я следом до ветру отправился. Иду, значит, по коридору в сортир, смотрю: жена у стола сало на деревяшке кромсает. При этом почему-то рожу к потолку подняла и глазки закатила. Ближе подрулил и обомлел: два корешка моих, что раньше покурить вышли, Машкину анатомию изучают. Один грудь щупает, второй халатик задрал и лапищу в трусы запускает… Ну, тут я и не выдержал!..
Аркадий качнул головой и промолчал. Борька, конечно, в житейских вопросах умом не блистал, но и Машка была прирожденной шлюхой. В гарнизоне шептались: после третьей рюмки она дает кому и где угодно. Серебров и сам разок в этом убедился. Воочию убедился! Борька тогда надолго залег в госпиталь после серьезного ранения. Офицеры бригады собрали денег — кто сколько мог, а передать их семье попросили Аркадия. Пришлось забежать в конце рабочего дня, но Марии дома не оказалось. Не открыли на звонки ни через час, ни через два… А придя в последний раз около одиннадцати вечера, он вдруг услышал пьяные крики из соседней квартиры, где проживали молодые холостяки. Помимо мужских, явственно слышался и женский голос. Майор решительно позвонил — жена Бориса определенно находилась там.
Дверь открыл юный лейтенант — один из его подчиненных.
— Здравия желаю, — растерялся мальчишка.
— Что за вакханалию ты здесь устроил, поганец? — грозно поинтересовался он и шагнул в прихожую.
— День рождения справляем, — пролепетал лейтенант.
Плевать было Сереброву на его объяснения — он прямиком шел в зал, откуда доносились смех, звон посуды и громкая музыка. Ну, а то, что довелось увидеть, в общем-то, не удивило: вокруг стола расположилась компания таких же зеленых лейтенантов, а на расчищенной от посуды половине танцевала под ритмичные аккорды обнаженная Машка. Точнее, не совсем обнаженная, а в черных чулочках и таких же черных туфлях. Но более из одежды на ней не было ничего.
Зрители, сплошь состоящие из молодых парней с горящими от похоти глазами — ржали, орали, подбадривали… И тянули к танцовщице руки. Кто ловил огромные колыхавшиеся груди, кто гладил ровные ножки, а кто и норовил залезть промеж этих ножек…
Вдупель пьяная Мария упивалась вниманием, извивалась, покачивала бедрами и кричала:
— Кто заходил в ванную третьим? Кто?! Я не видела — было темно. Но мне очень понравилось!..
Узнав же Аркадия, спрыгнула со стола и кинулась ему на шею.
Он грубо осадил и повелел одеться. Музыка смолкла, все притихли.
Майор прошелся по залу, сурово глянул на зеленых, необстрелянных юнцов и пообещал:
— Еще одно такое празднество и в лучшем случае переломаю ребра. В худшем — сломаю карьеру!
И, вытолкав «стриптизершу» из квартиры, так хлобыстнул об косяк дверью, что ручка осталась в его ладони.
Одеваться Машка, конечно не подумала — держась за стенки и волоча по грязному полу одежду, вышла в подъезд. Недовольно надувшись, долго искала в скомканных джинсах ключи, потом столько же мучилась с замком. Серебров стоял ступенькой ниже, молча курил, созерцая покрытые мурашками округлые ягодицы. И не мог понять, чего ему сейчас больше хочется: отхлестать эту дуру ремнем или от души посмеяться.
Ввалившись в квартиру, она упала. Пришлось поднимать и тащить к дивану. Но та вдруг вырвалась и, зажав рот руками, убежала…
Он нашел ее по утробным звукам — стоящей на коленях перед унитазом. Кисло усмехнувшись, отвернулся от торчащей кверху голой задницы. Очистив желудок, она выползла в коридор, устроилась на полу по-турецки и, смешно скривив губки, начала стягивать непослушными пальцами чулки… Аркадий не выдержал: помог раздеться и, усадив ее в ванную, терпеливо дожидался в коридоре…