Ледяное сердце Златовера

Но время шло, а мой друг, получая все новые и новые досадные царапины, именно те, от которых и защитил бы его доспех, все же держался. Покамест он ухитрился не сделать ни одной фатальной ошибки. Она была искуснее, но он — выносливее и физически сильнее. Если не считать действия мелких ран, время и эмоции Салазани работали на него. Она могла позволить себе азарт и натиск, а за ним стояло нечто большее, чем доводящая до безумия личная прихоть. Приняв обличье женщины отнюдь не атлетического сложения, Салазани вместе с его привлекательностью обрела и его недостатки. Ее дыхание становилось короче, движения — чуточку медленнее. Она начала уставать. В ней закипала досада от того, что ей не удается разделаться с ним шутя. Наверное, так буйный пациент психиатрической клиники бросается на обитые ватой стены. Похоже, они оба перешагнули рубеж, до которого дело могло решить чье-то искусство, и теперь оставалось ждать, чьи колени подкосятся раньше.

— И не думай даже! — прикрикнул я на гоблина, вполне оценив прицельный взгляд, каким он смерил оказавшуюся в опасной близости перед ним звенигорову спину. — Я тебя контролирую!

Он знал, что я почти принц, а потому подчинился и даже отступил на шаг, будто ничего и не замышлял. Я внезапно пожелал, чтобы отсюда убрались обе армии, которые жаждали, чтобы их военачальники что-то доказали, оба секунданта с их нездоровым любопытством, Златовер со своим костром и своими проблемами. Может, тогда бы эти двое бросили валять дурака напоказ. Ей-богу, лучше бы они целовались!

На гарде ее меча был стальной крюк, предназначенный для захвата меча противника. Казалось, что вначале, желая немедленной крови, Салазани позабыла о нем, но сейчас, когда силы понемногу выравнивались, она вспомнила о нем, как о лишнем своем шансе. То, что она, как будто, больше не стремилась в очередной раз достать Звенигора комариным укусом, немного облегчило ему жизнь, и в свою очередь он активизировался. Он даже провел несколько недурных атак и вытеснил Салазани из круга истоптанного снега. Выбившиеся из косы смолистые пряди трепетали на ветру. Особенность боя на двуручных мечах — в его медленности. Это не сабля и не шпага, во время поединка сравнимые то с ртутью, то со сверкающей сетью, опутывающей бойца. Двуручный меч-вещь тяжелая и грубая, и чтобы отправить противника на тот свет, приходится изрядно попотеть. И очень многое решает здесь физическая сила.

С резким металлическим звуком клинок Звенигора угодил в захват крюка. Салазани ликующе вскрикнула и дернула меч в сторону и вверх, уводя его себе за голову. У нее не хватило силы сломать меч, но разве есть для бойца унижение большее, чем выпустить оружие из рук? Тут бы и свершилась ее полная победа… если бы сцепление между пальцами Звенигора и рукоятью было хоть чуточку меньше. Вот где сгодилась та его шальная выдумка! Ребристая поверхность удержалась в ладони, и меч Салазани в одно мгновение превратился в заложника собственного пленника. Она не могла манипулировать им, отягощенным весом намертво сцепившегося с ним чужого меча, и собственным весом Звенигора в придачу. Пытаясь удержать меч в руках, в рывке, повторяющем движение Салазани, Звенигор потерял равновесие и обрушился на свою противницу. Честно говоря, все это вышло совершенно случайно! В поисках опоры его левая рука отпустила меч и ухватила Снежную Королеву за волосы. Оба, не выпуская оружия, покатились по снегу, Звенигор оказался сверху, и, ни секунды не медля, прижал коленом ее вооруженную руку. Салазани вскрикнула и выпустила меч. Звенигор за волосы оттянул ей голову назад и приставил оружие к горлу.

И тут все встало. Удылгуб рванулся было на помощь своей Королеве, но та сверкнула на него диким взглядом:

— На место! Победа честная.

И, уже Звенигору:

— Ну, чего ты ждешь? Короля Златовера освободит только моя смерть. Ну же! Или слабо на бабу руку поднять? Уж я бы на твоем месте не колебалась!

В этом не могло быть ни малейшего сомнения. Ее глаза и щеки полыхали от унижения и ненависти. Три раза из трех, на чистых амбициях и удаче одолел ее какой-то провинциал, ничтожество, не имеющее понятия о расстановке мировых сил. И только немедленная смерть могла прекратить эту пытку жгучим стыдом и оскорбленным самолюбием. И она жаждала принять смерть от его меча.

Но… он не убил ее. Он поднялся, оставив ее лежать в снегу, и, даже не отряхиваясь и никому не сказав ни слова, позабыв про Гейзера, прихрамывая на раненую ногу, повесив голову, устало поплелся в свой лагерь. Салазани со стоном села, гоблин бросился к ней, но она и взглядом его не удостоила, смотря вслед уходящему. Выражение ее лица менялось. Впрочем, до выражения ее лица именно сейчас мне не было никакого дела. Я схватил поводья обеих лошадей, подобрал с земли кольчугу и шлем, которые когда-нибудь Звенигор должен будет передать потомкам, и помчался следом. В безмолвно уходящем Звенигоре было что-то очень нехорошее.

Я подбежал к его палатке и столкнулся с выходящим Магнусом. Вельможа, кажется, был доволен исходом, хотя и небезуспешно скрывал это.

— Он никого не хочет видеть, — честно предупредил он меня.

Словно в подтверждение его слов из палатки опрометью вылетел вестовой. Невзирая на его протестующий окрик, я бросил ему поводья и нырнул в палатку. Я всерьез боялся, что Звен вытворит какую-нибудь непоправимую глупость.

Он сидел в углу, прямо на полу, закрыв лицо руками. На мое появление он поднял голову. Даже обрамленное пламенем, его лицо показалось мне серым.

— Ты когда-нибудь видел настоящее ничтожество? — спросил он осипшим голосом. — Смотри. Ну это надо же… пройти весь путь… и повернуть, не сделав последнего шага. Держать в руках победу… и обронить ее. Проиграть все! Скажи, как я мог ее не убить?

— А разве бы ты мог убить ее? — в свою очередь спросил я, опускаясь рядом на корточки.

— Я был должен.

Он снова спрятал лицо в ладонях. По-моему, он расплакался от бессильного презрения к себе. Я хотел бы сказать, что ни в жизни, ни в литературе не встречал никого лучше и достойнее него, но, по-моему, он не стал бы слушать. Его нельзя было оставить одного.

Так мы сидели некоторое время, не обращая никакого внимания на усилившуюся суету вокруг палатки. Довольно долго там слышались интенсивные препирательства, потом полотнище входа откинулось, и на пороге вырос давешний перепуганный вестовой.

— Ваше величество, — робко сказал он, преклоняя колени.

Я уже открыл было рот, чтобы шугануть его прочь, но он успел ляпнуть нечто совершенно невообразимое:

— Ваше величество… Его величество… другое… король Златовер пришел в себя!

— Что?!

Звенигор так вытаращился на него, что я чуть не расхохотался. Звен упругим движением — и откуда силы взялись! — поднялся на ноги и торопливо зашагал через лагерь, через толпу, сопровождаемый тревожными взглядами и шепотками.

Златовер сидел в своем костре, словно на огненном троне, и узловатые пальцы его ощупывали волосы и лоб. Звенигор остановился перед отцом. Несмелая улыбка тронула его губы. Он понял. Как и я.

— Добрый вечер, отец.

Ястребиные глаза Златовера обратились на сына. Несколько секунд оба молчали, и я с замиранием сердца ждал, когда моему другу воздадут должное.

— Вот она где, — угрюмо усмехнулся старый король. — А я-то, оказывается, жив. Поторопился ты, сынок. Перебрал полномочий.

Звенигор, словно только что вспомнив, опустился на колено, снял корону и протянул Златоверу. Тот выхватил ее из его рук и водрузил на собственное чело. Вслед за чем встал.

— Поторопился… — повторил он с мрачным сарказмом. — Что ж, лучше поздно, чем никогда. Стража!

Толпа зашевелилась, пропуская кого-то.

— Арестуйте принца Звенигора!

Тихий шорох изумления пронесся по рядам саламандр, но и только. И я понял, почему Звенигор так отчаянно не желал брать на себя королевские полномочия. Никто здесь не встанет и не скажет, что все, сделанное им, сделано на благо и во имя короля. Никто Златоверу не пискнет и слова поперек. А ведь если бы Звен собственноручно не снял и не вернул венец, старик был бы низложен, поскольку «войско следует за носящим корону».