Страница 34 из 35
– Такого я не испытывала ни на одном эстрадном концерте. Слушала, и все. А здесь… перед тобой прекрасный человек. Как будто в душу к тебе заглядывает. Хочется лучше стать…
Врач. Очень современная, красивая:
– Конечно, можно говорить общие слова: душевно, музыкально, обаятельно. Но главное, наверное, в другом. Как бы поточнее выразиться… Понимаете, слушаешь… ну, я не буду называть имен, слушаешь ведущих эстрадных певцов – хорошо! Прекрасно! Но ты, конкретно ты им не нужен! Для них это только концерт и не более того.
А для Анны Герман – больше! Может быть, именно после катастрофы она стала так любить людей… И понимаешь, что ты ей небезразличен… Это на самом деле трудно объяснить, но нечто подобное испытывают многие. Посмотрите, что делается после ее концертов, ведь просто не могут от нее оторваться… «Икарус» уже уйдет, а люди все стоят, как загипнотизированные.
Юная девушка:
– Я на все ее концерты хожу, на все! Во-первых, каждый раз все по-разному. И другое расскажет, и посмеется, и поговорит со зрителями… Вот ведь полька, а такая своя…
И потом, что бы она ни пела – грустное или веселое, – хочется ей как-то помочь, что-то очень хорошее сделать. Человеком себя чувствуешь, правда…
Школьник:
– Мне очень хочется путешествовать, посмотреть разные страны, но я пока еще учусь.
А Анна Герман рассказывает о каких-то событиях у себя на родине, о композиторах, с которыми работала, о случаях из собственной жизни, потом о ком-то из наших расскажет… И все становится общим, общим, как будто нет рубежей и границ. Волшебство какое-то!
Мне теперь кажется, что я Польшу давным-давно знаю. Изучать польский язык я уже начал.
Подвести итог этим высказываниям можно словами самой Анны Герман: «Я всегда пою с надеждой на то, что мои песни помогают людям жить, вселяют в них надежду и веру в лучшее завтра».
Анна Герман пробуждала неожиданную для эстрадного концерта тоску по чему-то несостоявшемуся, невстреченному, тоску по прекрасному, что неизменно венчает настоящее искусство…
Я уверена, что все присутствовавшие на ее концертах становились в те вечера лучше. Анна так доверялась самому искреннему, самому благородному в них, что не оставить все темное, все смутное и не устремиться всей душой к ней навстречу было невозможно.
Анна-Виктория Герман происходила из древнего голландского рода, осевшего в России 300 лет тому назад. Она родилась в городе Ургенче Узбекской ССР. В Ургенче их с мамой и старенькой бабушкой застала война. В Ургенче Аня пошла в школу, закончила первый класс, а когда война окончилась, вся семья переехала в Польшу, в город Вроцлав.
Окончив школу, Анна поступила на геологический факультет Вроцлавского университета.
С 1964 года началось стремительное восхождение молодой певицы на эстрадный Олимп. За два года, 64—65-й, на фестивалях в Сопоте, Ополе, Ульштине она получает семь первых премий и лавровый венок международного фестиваля в Остенде. Она совершает международные гастроли по Англии, Франции и США.
В 1966 году она приезжает в Варшаву для устройства своих гастрольных дел. Услышав звонок, поднимает телефонную трубку и с удивлением различает итальянскую речь… С дальнейшими событиями жизни Анны Герман читатель познакомился на страницах этой книги.
Приведу лишь письмо матери Анны Герман, посланное Лидии Ивановне Дубининой, ленинградскому другу Анны:
«Пишу Вам от имени моей девочки Ани. К сожалению, она ответить не в состоянии, но передает Вам, Вашим родителям и детишкам сердечный привет. Все, что с нами случилось, трудно описать, но кое-что Вам скажу. 27 августа, ночью, Анечка ехала с концерта. Пианист, молодой итальянец, ехал с большой скоростью, потерял управление машиной, и они разбились. Долго находились без сознания, пока их не нашли и не привезли в Болонью (80 километров).
Аня потеряла почти всю кровь и была на верной дороге на тот свет. Перелом левой руки (ниже плеча), левой ноги (ниже бедра), левой ключицы, на голове большая рана. Как говорится по-русски: не было надежды. Одним словом, горя – море».
Анна победила. И основой той редкой выносливости и великого терпения, с которыми она переносила физические муки, было не только чувство человеческого достоинства, так развитое в ней, но и врожденная мягкая деликатность, которая никогда, даже в столь ужасном положении, не позволила бы ей «обременять своими бедами» других, доставляя им чрезмерное беспокойство, но себя от чужих бед она не ограждала.
Совсем больная, писала Лидии Дубининой: «Извините, Лидочка, что так криво, я опять „прилегла“ немного. Упражняюсь все время, чтобы суставы в левой руке и ноге сгибались, пока хуже всего с нервной системой – сотрясение мозга и долгое пребывание без памяти не дают окрепнуть». В то время когда медицина категорически предписывала ей полный покой и положительные эмоции, она с головой окунулась в пучину человеческих страданий, сочиняя музыку для «Освенцимской оратории» на стихи Алины Новак, в основу которых вошли «рапорты» акушерки из концлагеря Станиславы Лещинской.
Вот какую тему выбрала Анна для своей первой работы. Почти во всех интервью Анна с законной гордостью упоминала о своей пластинке – «Освенцимской оратории», – но о том, что за этим стояло и чего это стоило, не сказала ни разу. Так же как не сказала, что это их личный с Алиной вклад в дело мира.
«Неужели и до катастрофы в Анне, тогда еще совсем молодой, жила эта жажда самоотдачи, это глубокое понимание и сострадание к людям?» – думала я неоднократно и однажды спросила ее об этом.
Как всегда уходя от темы «Моя жизнь в искусстве», она устало и печально сказала: «Ну что ж теперь говорить, здоровья-то нет…» Но и подорванного здоровья она не жалела для других. Достаточно было знать с какой подлинно материнской заботой она относилась к молодым коллегам. Впервые я это увидела на одном из ее концертов в Ленинграде, в Измайловском саду, на гастролях 72-го года.
Я пришла задолго до начала, вошла в зрительный зал и остановилась где-то у 11—12-го ряда, рассматривая сцену. Шла обычная работа. Что-то прилаживали, настраивали инструменты, прохаживались, «пробуя голос», и на всех лицах было выражение безрадостной, заунывной озабоченности. Перелет был трудным, ночь бессонной, люди устали.
Вдруг из правой кулисы появилась тонкая высокая девушка. Я не сразу поняла, что это Анна Герман, которую доселе я никогда не видела, настолько в ней ничего не было от «примадонны».
Она подошла к одному, тихо постояла рядом, потом что-то сказала, к другому – засмеялась, к ним подтянулись еще двое, потом она подсела к пианисту, стала что-то наигрывать правой рукой, он брал аккорды… Потом еще немножко прошлась, постояла, посмотрела в зал и исчезла за кулисами.
И что же? Когда, проводив ее взглядом, я вновь посмотрела на актеров, то увидела не недовольных одиночек, а сплоченную группу людей, единый коллектив. И двое из тех, кто были с нею на гастролях, на следующий год были отмечены на фестивале в Сопоте.
В следующий приезд Анны в Советский Союз в ее группе была юная девушка, лауреат фестиваля в Зеленой Гуре. Наделенная голосом оглушительной силы, она решительно не знала, что с ним делать, и каждый вечер после концерта страшно расстраивалась.
И вот вестибюль Октябрьской гостиницы. Поздно. Все устали. Музыканты торопливо разбредаются по номерам. Анна устремляется в противоположную сторону.
– Анна, куда Вы? Вы же плохо себя чувствуете!
– Нет, я не могу ее так оставить.
Она нагоняет «молодую коллегу», склоняется над ней, что-то нашептывает, утешает и успокаивается лишь тогда, когда, уже вернувшись к нам, звонким шепотом посылает ей вслед «спокойной ночи» и слышит ответное пожелание.
Еще небольшой эпизод, уже на телевидении.
– Анна, нам бы хотелось снять второе отделение концерта.
– Нет, нет, и первое, пожалуйста, тоже.
– Но Вы ведь в нем не участвуете…
– Ну и что же? Там поют мои товарищи, это наш общий концерт.
– Но их никто не знает.