Дворянин великого князя

Вскоре он увидел высоко на берегу, справа, свою лавку над обрывом — тропинка, по которой он шел, поднималась прямо к ней — значит, этим путем добрался до его дома от оставленной поза­ди лодки ряженый нищий.

Медведев уселся на один из гладких валунов у воды и глядел на лунную дорожку, искрящуюся в быстром течении, разбухшей от весеннего павод­ка порубежной Угры.

Еще прошлым летом, наверно, полоскали бельена этих валунах женщины из Березок, а здесь, па песчаном полумесяце, плавно уходящем под воду,с визгом и хохотом весело резвились дети… «На­следников не осталось», — сказал великий князь…

Что же здесь произошло?

Почему они все погибли?

Кто убил зятя перепуганного мужичка, встре­ченного у границ Березок?

Кем были двое бродяг, остановивших его у мостика?

Кто напал на соседей сегодня ночью?

Откуда-то справа, со стороны его двора, донес­ся приглушенный звук человеческих голосов.

Медведев соскользнул с валуна, присел за кус­том и осторожно выглянул.

На его лавке, вкопанной над обрывистым бере­гом реки, спокойно сидели два монаха в черных рясах и мирно беседовали, будто находились у се­бя в монастыре и вышли перед сном подышать свежим воздухом.

Один — лет сорока, стройный, высокий, худо­щавый — внимательно слушал, другой — низень­кий, полный старик — оживленно о чем-то рас­сказывал. До Медведева долетали лишь отдельные бессвязные слова. Монахи сидели спиной к обры­ву, и Медведев спокойно пересек освещенное лу­ной открытое место у воды, затем быстро и бес­шумно поднялся по круче слева, проскользнул за обломками частокола к баньке и теперь, спрятав­шись за ее углом, оказался совсем близко от мона хов, так что мог хорошо разглядеть их и отчетли­во слышал каждое слово,..

— … Ну и, разумеется, все, о чем я доложил, под­

робно описано здесь, — сказал толстяк и протя­

нул свернутый в трубку свиток пергамента.

— Господь наградит тебя за труды на благо на­ шей церкви, отец Леонтий. — Высокий монах взял свиток и, пряча его за пазухой, спросил: — А мо­ жем ли мы рассчитывать на Вельского и его братьев?

Медведева поразил его голос — низкий, бархат­ный, прямо завораживающий.

—  За князя Федора ручаюсь, — ответил Леон­

тий, — поскольку я его духовный наставник, он

доверяет мне и прислушивается к моим советам, а

вот что до его братьев… Не уверен, но сделаю все,

что будет в моих силах. Однако, должен заметить,

брат Иосиф, некоторые слова твои смущают ме­

ня. Уж слишком часто слышу я подобные от слу­

жителей латинского закона там у нас, — Он кив­

нул головой в сторону Угры. — Тебе, думаю, из­

вестно о кострах в Испании и Франции, в огне

которых сжигают тех, кого подозревают в ереси?

—  Внимательно изучая этот опыт, я как раз и прихожу к выводу, что наша церковь слишком ми­лосердна к внутренним врагам своим. Это ведет к ее ослаблению. Что уж говорить о простых миря­нах, если в монастыре подчас трудно отыскать благочестивого инока. Я обошел больше двух де­сятков обителей — и что же?! — лишь глубокие старцы богобоязненны, юные же служители по­грязли в грехах: молятся кое-как, едят и пьянству­ют, словно бояре, хуже того — оскверняют себя общением с нечестивыми блудницами! Можно ли долее терпеть это? И заметь, отец, как только на­ чалось послабление — сразу открылись пути для ужасных ересей, самая опасная из которых — уче­ние Схарии. Ты хорошо знаешь, как ширится оно у вас, а мне доподлинно ведомо, что корни его проникли и в нашу землю! Как перед лицом такой напасти не печься о защите нашей веры? Как не искать строгих мер для искоренения страшной заразы?! — Горечь в тоне его голоса перешла в ярость: — Я не пожалею сил, здоровья и даже са­мой жизни, не зря дарованной мне Господом, что­бы поразить эту гидру, и если для этого понадобится огонь — ну что ж! — пусть запылает русская земля тысячами костров, и да развеет ветер пепел еретиков!

Он умолк, перекрестился и отвернул лицо в сторону.

Леонтий вздохнул и мягко заговорил:

— Кто знает, брат Иосиф, может, ты и прав в своем рвении, но я хочу, чтобы во всех делах сво­их во славу Господа нашего ты помнил о мило­сердии и о том, что Всевышний учил нас прощать и любить врагов наших. И еще хочу, чтоб не забы­вал ты о том, что греческая церковь всегда была милостива к заблудшим и тем спасла много душ.

Мой многолетний опыт говорит, что добром и убеждением можно добиться большего, чем казня­ми и гонением…

Они помолчали, потом Иосиф сказал:

— Ну что ж — пора. Пойдем, крестный, »я про­вожу тебя до брода — здесь, говорят, опасные мес­та.

Он бережно взял старика под руку, помогая ему подняться с лавки, но тот ласковым жестом от­странил его.

— Благодарю тебя, дорогой мой крестник, но мне нечего опасаться. К тому же, ты ведь сам хо­рошо знаешь — все и так в руках Господа. Про­щай, и храни тебя Бог…

Он, поднявшись на цыпочки, поцеловал Иоси­фа в лоб, а тот, склонившись, почтительно при­коснулся губами к его руке.

Старик Леонтий, несмотря на возраст и полно­ту, быстро зашагал по дороге в ту сторону, где не­давно полыхало зарево. Иосиф посмотрел ему вслед, затем так же решительно направился в про-тивоположную сторону.

Дождавшись* пока они скроются из виду, Мед­ведев вышел из своего укрытия.

И почему они все выбирают мой двор для своихдел? Впрочем ~— понятно — заброшенная, ничей­ная земля на рубеже двух княжеств… «В миренет ничего случайного — все имеет свои причи­ны…»

Василий направился к колодцу, не торопясь, за­черпнул воды, наклоняя скрипучий журавель, с наслаждением напился и некоторое время сидел на срубе, задумчиво глядя, как вытекают из рас-сохшейся берестовой бадьи тонкие журчащие струйки, пока наконец бадья не опустела, а у ног не образовалась маленькая лужица.

Небо на востоке стало светлеть, весенняя ночь медленно таяла и растворялась, белые волны ут­реннего тумана поползли над Угрой, и первые легкие порывы утреннего ветерка донесли мер­ный скрип, позвякивание железа и монотонное, липкое чавканье копыт по размокшей весенней земле.

Ну вот, только этого еще не хватало: похоже,сюда движется целый обоз. Должно быть, все са­мое важное в этих местах случается ночью. Ачему я, собственно* удивляюсь .'— разве на дон­ской засеке было не так?

Медведев решил, что, поскольку светает и во дворе укрыться будет трудно, да и неизвестно, че­го можно ожидать от обоза из трех-четырех тяже­лых повозок и по крайней мере шести всадни­ков — это он легко определил по звуку, — следует основательно укрыться и быть готовым ко всему.

Обоз двигался медленно, времени оставалось достаточно, и Василий, не торопясь, забрался на чердак баньки, осторожно разгреб полуистлев­шую солому кровли, так, чтобы хорошо видеть двор, а в случае необходимости легко выбраться на крышу.

Странное зрелище представлял собой этот обоз, когда он выплыл наконец из утренней дым­ки и показался на дороге, ведущей к дому с восто­ка — с той стороны, куда умчался вечером изра­ненный отряд, оставивший Медведеву изувечен­ного покойника.

Первая из трех тяжело груженных телег пред­ставляла собой гору набросанной кое-как домаш­ней утвари, где золотая и серебряная столовая по­суда виднелась вперемешку с рулонами дорогих тканей и наспех связанными узлами — то там, то тут торчали носки и голенища новеньких и уже ношенных сапог, полы кафтанов, связки беличьих шкурок и даже женские платья; вторая телега — целый арсенал: бочонки с порохом, сабли, шпаги, мечи, топоры, колчаны с луками и пучки стрел, даже старинные копья и алебарды, и, наконец, за­мыкала обоз третья телега, на которой стонали раненые: их было пятеро, из них двое лежали не­подвижно, окровавленные и наспех перевязан­ные. Охрану составляли четверо хорошо воору­женных всадников, которые, свесив головы, дре­мали в седлах. Рядом с первой телегой, изредка лениво погоняя кнутом двух впряженных в нее лошадей, шагал могучий бородатый мужик в рос­кошной собольей шубе и растоптанных опорках, а за ранеными приглядывал сутуловатый карлик в рваной, засаленной рясе, надетой поверх полу­шубка — он неимоверно суетился, то спрыгивая с телеги, где лежали раненые, то снова залезая на нее, постоянно при этом что-то бормоча и приго­варивая, хотя никто его не слушал, не обращал на него никакого внимания, и его суетливость — полная противоположность сонной вялости остальных — еще больше подчеркивала причудли­вую нереальность этого фантастического шест­вия.