Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 40 из 54



Надо отметить, что в начале 20-х годов в центральном аппарате ГПУ работало немало чекистов — поляков по национальности, но, в отличие от Сосновского, это были коммунисты в основном с подпольным стажем, прошедшие царские и пилсудские тюрьмы, сражавшиеся в рядах Красной Армии с белогвардейцами и интервентами.

Несомненно, Сосновский понимал, что на их фоне он определенным образом выделяется, поэтому каждый свой шаг многократно выверял, взвешивал, стремясь не допустить просчетов, которые могли быть неверно истолкованы сослуживцами. Конкретные дела — единственное, что могло устранить налет недоверия. И такие дела у Сосновского были.

Вот лишь неполный их перечень только за 1921 год: проникновение в савинковские круги в Варшаве, непосредственное и самое активное участие в раскрытии и ликвидации подпольных контрреволюционных групп в Киеве, Житомире, Черкасах и Харькове, в расследовании по организации Таганцева, так называемому Западному областному комитету в Гомеле. Именно Сосновский склонил к сотрудничеству с чекистами руководителя этого комитета Опперпута, ставшего через некоторое время одной из ключевых фигур в широко известной теперь контрразведывательной операции «Трест».

Успехи Игнатия Игнатьевича не остались незамеченными. Уже в мае 1921 года он становится помощником начальника, а через год — начальником отделения контрразведывательного отдела ГПУ, функции которого заключались в организации работы по борьбе с белогвардейским подпольем и террористическими группами.

Под его непосредственным руководством работали такие известные читателю по книге В. Ардаматского «Возмездие» чекисты, как Николай Иванович Демиденко, Андрей Павлович Федоров и Григорий Сергеевич Сыроежкин. Одной из первых операций, проведенных отделением Сосновского (естественно, при самом ближайшем участии других подразделений КРО и под общим руководством А. Х. Артузова, С. В. Пузицкого, Р. А. Пиляра), явилась операция «Синдикат-2», завершившаяся поимкой Бориса Савинкова. Практически параллельно шла работа по контрреволюционной организации «Центр действия». Большинство членов ее было арестовано чекистами во время проведения нелегального «съезда», о котором контрразведывательный отдел, разумеется, знал заблаговременно, благодаря стараниям Игнатия Игнатьевича и его подчиненных.

Таким образом, уже в первой половине 20-х годов Сосновский выдвинулся в число наиболее опытных, авторитетных чекистов. Думается, что его имя может быть поставлено рядом с С. В. Пузицким, Н. И. Демиденко, В. А. Стырне, внесшими большой вклад в развитие чекистского искусства.

Оперативная работа по белогвардейскому подполью и савинковцам зачастую переплеталась с выявлением и ликвидацией шпионских гнезд, насаждавшихся разведками Англии, Франции и, конечно же, Польши, которой империалистические державы отвели роль ударного кулака. Поэтому Сосновский волей-неволей, пусть опосредованно, соприкасался с деятельностью польской разведки. Но вот в 1924 году ему пришлось вновь вступить напрямую в «контакты» с офензивой.

А случилось это так. В один из летних дней Артузову позвонил польский коммунист, проживавший в Москве, и сообщил, что к нему обратился знакомый еще с дореволюционных времен человек, работающий теперь в польском посольстве. Этот человек (назовем его Полянским) просил устроить ему встречу с Сосновским, своим сослуживцем по корпусу Довбор-Мусницкого. Условия польского военного дипломата были таковы: Сосновский приходит на встречу один, в то место и время, которое выберет он, Полянский. Артузов снова был поставлен перед выбором — включать Сосновского в игру с офензивой или нет? Артур Христианович реально понимал, что возможна провокация и даже шантаж в отношении Сосновского.

А повод для этого искать долго не надо было — как уже отмечалось, в Варшаве проживал скромный музыкант оперного театра, родной брат Игнатия Игнатьевича. На привязанности к брату и могла сыграть польская разведка.

Но все же интересы дела перевесили.



Чекисты действительно многое получили от встреч Сосновского с Полянским, и работа Игнатия Игнатьевича в этом направлении была положительно оценена председателем ОГПУ В. Р. Менжинским. По его предложению коллегия ОГПУ в 1924 году наградила Сосновского знаком почетного чекиста, а в 1926 — «маузером» с надписью «За беспощадную борьбу с контрреволюцией».

Но контакты с польским разведчиком позднее сыграли неожиданную роль. Об этом мы еще скажем. А пока отметим, что достигнутые успехи вели Сосновского вверх по служебной лестнице. С 1926 по 1929 год Сосновский — ответственный работник Секретно-оперативного управления ОГПУ, позднее — начальник контрразведки Полномочного Представительства по Белорусскому военному округу, затем по Центрально-Черноземной области. В 1934 году он вновь возвращается в Москву. Где бы ни работал Сосновский, везде его труд оценивался положительно. Вот лишь несколько выдержек из аттестации тех лет: «Хороший товарищ и примерный большевик. Политически развит и по личным качествам весьма способный. Образцовый оперативник и серьезный руководитель, прекрасно знает работу с агентурой, особенно по линии шпионажа…»

За все время службы в чекистских органах лишь дважды ему пришлось подробно рассказывать свою биографию товарищам по работе. То было в периоды партийных чисток. И каждый раз комиссия выносила решение: «Считать Сосновского проверенным, подтвердить партстаж с 1921 года». Но обстановка менялась, наступали мрачные времена массовых репрессий. Прошлое воспринималось уже по-другому, зловещей тенью легло оно и на судьбу Сосновского.

Первыми вспомнили о событиях 16-летней давности некоторые сотрудники польской секции Коминтерна. Возмущенные начавшимися арестами целых групп польских коммунистов, проживавших в СССР, обвинением их в участии в нелегальной деятельности «Польской организации войсковой», предательстве, вредительстве и других преступлениях, работники ИККИ обратились в НКВД СССР и высказали «мнение, что по ложному следу чекистов направляет не кто иной, как Сосновский — умело замаскировавшийся агент Пилсудского, пробравшийся в органы госбезопасности для исполнения разведзаданий».

Этому заявлению дали ход, тем более что отдельные из уже арестованных к тому времени польских коммунистов на допросах указали якобы на причастность Игнатия Игнатьевича к шпионской работе против СССР.

В декабре 1936 года заместитель начальника УНКВД по Саратовской области комиссар госбезопасности 3 ранга Сосновский был арестован и для ведения следствия этапирован в Москву. Первые три месяца он полностью отрицал предъявленные ему обвинения, подробно рассказывал следователю Владимиру Фельдману обо всех поворотах на своем жизненном пути, а также об отдельных чекистских мероприятиях, в которых непосредственно принимал участие, но которые по разным причинам не нашли исчерпывающего отражения в документах. Сосновский надеялся, что его аргументы убедительны, расставят все точки над «i». Но участь его уже была решена.

Фамилия Сосновского не раз звучала на печально знаменитом февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП (б). В тайной работе на поляков его обвинили: бывший ответственный работник ОГПУ Евдокимов и нарком внутренних дел УССР В. А. Балицкий. Но это было не все. Криминал состоял еще и в том, что Игнатий Игнатьевич будто бы являлся деятельным участником якобы существовавшего в органах НКВД заговора, возглавляемого Г. Ягодой.

Так из «своего» Сосновский окончательно превратился в «чужого».

Теперь и следствие пошло совсем по-другому. Опытный следователь Фельдман уже не устраивал тех, кто заранее определил направление, по которому пойдет дальше дело о «разветвленной, поразившей почти все советские военные и партийные учреждения» деятельности пресловутой «Польской организации войсковой». К расследованию подключились небезызвестные заплечных дел мастера Минаев и Радин, расстрелянные впоследствии за грубейшие нарушения социалистической законности. В условиях, когда в правовой теории господствовала «царица доказательств» — личное признание обвиняемого, на практике требовалось лишь добиться его каким угодно путем. К Сосновскому стали применять меры физического воздействия, и в мае 1937 года он «заговорил». Признаваясь во всех смертных грехах, он просил только об одном — быстрее закончить следствие по его делу и вынести приговор.