Страница 35 из 54
Гольденштейн в свои сорок пять лет женился на молодой женщине, и в последнее время было заметно, что работать он устал и хочет уйти на покой. Несколько раз он ставил вопрос о своем отозвании, но только осенью 1929 года получил разрешение выехать в Москву. Трилиссер собирался назначить его своим помощником. Однако приезд Гольденштейна в Москву совпал с уходом Трилиссера, и дальнейшая его судьба мне неизвестна».
Оперативный псевдоним Доктор соответствовал полученному Гольденштейном образованию — он окончил в Вене медицинский факультет по специальности гинеколог. Однако лавры Гиппократа его не прельщали, и со студенческих лет он увлекся революционной деятельностью, длительное время провел на нелегальном положении. Конспиративные навыки он активно применял и после установления в России советской власти, поскольку с 1922 года занимался разведработой.
Именно такой опытный чекист и нужен был в Германии. Согласно данным, приведенным в «Очерках истории российской внешней разведки», личный состав резидентуры составлял уже 8 человек. Количество агентов только по Берлину — 39. За 1927 год из резидентуры в Москву поступило 4947 информационных материалов и из них 626 касались исключительно белогвардейской эмиграции.
Наиболее ценными источниками среди обитателей «русского Берлина», были бывшие офицеры, значившиеся под номерами A/1, A/2 и A/3.
К сожалению, о работе первых двух еще не пришло время рассказать. Что же касается последнего, то мы уже упоминали о нем — это Николай Николаевич Крошко-Кейт. Завербовали его еще в 1922 году в Варшаве, а затем передали на связь в берлинскую резидентуру.
Именно A/З внедрился в окружение Владимира Орлова и к моменту приезда Доктора уже несколько лет давал подробные сведения о врангелевском разведчике. О своей работе агент А/3 рассказал позднее в воспоминаниях. Выдержки из них, на наш взгляд, стоит здесь привести.
«Под предлогом установления контактов я познакомился сначала с полковником Кольбергом, а затем и с Орловым, который знал обо мне как об одном из руководителей «Братства белого креста» и о моих связях в Советском Союзе через Польшу. Поэтому Орлов охотно пошел на знакомство со мной. Начались встречи, беседы о совместной борьбе с большевиками, о связях «по ту сторону». Последние больше всего интересовали Орлова. (…)
Постепенно я начал входить в доверие к Орлову, но к своей фабрике фальшивок он меня долго не подпускал. Для этого потребовалось приложить усилия. Это был не недоверчивый аристократ лейтенант Павлов, не болтун Брешко-Брешковский, не «министр» Гучков, от которого выуживал интересующую нашу разведку информацию, не восторженный секретарь «блюстителя престола» Казым-Бек, а умный и хитрый разведчик, бывший следователь по особо важным делам…
Мои связи с «Братством русской правды» и Орловым постепенно укреплялись, я стал получать все более и более обширную информацию о его деятельности и связях с берлинским Полицай-президиумом и разведкой рейхсвера майорами Лизером и Рау, Бартельсом из Полицей-Президиума и Зивертом из рейхскомиссариата общественного порядка и безопасности, а также о его финляндских связях. Однако к своей фабрике фальшивок Орлов меня все еще не допускал…
На одной из встреч на квартире Орлова, изрядно выпив, он утерял свою обычную осторожность, начал хвалиться своими связями. Орлов заявил, что деятельность агентов ОГПУ в Берлине находится под наблюдением полиции и разведки рейхсвера и что ему предоставлена возможность знакомиться с этими материалами, и, в частности, он знает, кто сейчас является резидентом ОГПУ в Берлине. Я подзадорил Орлова, выразив свои сомнения. Тогда он заявил, что покажет мне кое-что и это рассеет мои сомнения. Можно представить себе мое удивление и беспокойство, когда Орлов показал мне фотокарточку товарища Михаила и заявил, что это Червяков — секретарь советского Полпредства и резидент ОГПУ. Из дальнейших разговоров я понял, что многого Орлов не знает и, во всяком случае, я не расшифрован, иначе Орлов не стал бы мне об этом рассказывать. В дальнейшем я выяснил, что Полицей-Президиум снабжает Орлова фотокарточками и данными на всех ответственных сотрудников берлинского Полпредства и торгпредства, официально регистрируемых в германском министерстве иностранных дел и Полицей-Президиуме.
На следующий же день я срочно по условленному паролю позвонил в Полпредство, вызвал своего товарища Михаила на внеочередную встречу. По тому, что я не подошел к нему, товарищ Михаил понял, что произошло что-то серьезное. Мы долго колесили по городу и, наконец, запутав следы, встретились. Я рассказал ему о том, что слышал от Орлова. Вскоре, в связи с явным провалом, Михаил был отозван в Москву…»
К 1927 году Крошко настолько завоевал доверие Орлова, что последний стал оставлять его одного в своей квартире, разрешать пользоваться добытой информацией.
Поэтому резидент Гольденштейн дал следующие указания своим сотрудникам Игорю Лебединскому (оперативный псевдоним Игорь) и Дмитрию Смирнову (фамилия по прикрытию Козловский): провести обстоятельную встречу с агентом A/З и поручить ему снять слепки с ключей от квартиры Орлова, шкафов и сейфа, где хранились важные для чекистов материалы.
Агент сработал как всегда отлично. Дождавшись очередного отъезда Орлова к жене в Макленбургское имение, он открыл изготовленными в резидентуре ключами все хранилища с бумагами и изъял все, что могло уличить хозяина дома в изготовлении фальшивок. Среди доставленных к Доктору материалов имелись заготовки писем, изобличающих американских сенаторов Уильяма Бора и Джорджа Нарриса в получении денег от советского правительства.
Именно эти «документы» резидент ИНО ОГПУ и его ближайшие сотрудники положили в основу информационной базы операции «Фальсификатор».
Можно предположить, что последняя фаза операции была бы реализована еще осенью 1928 года, однако этому помешал провал агента A/З.
Следует отметить, что агент далеко не всегда выполнял рекомендации работников резидентуры по соблюдению мер безопасности, действовал подчас на свой страх и риск, надеясь на приобретенный опыт тайной борьбы и актерские способности.
A/З самостоятельно организовал и провел ряд мероприятий по дискредитации Орлова и дал серьезные поводы последнему для обвинений в связи с советской разведкой.
Получив тревожные сигналы, резидент срочно вызвал из отпуска Дмитрия Смирнова, у которого A/З находился на связи, и после его прибытия они разработали схему вывода агента в СССР.
Вскоре Крошко-Кейт уже садился на пароход «Герцен», предъявив пограничному наряду паспорт на имя советского гражданина Сидорова.
В конце сентября 1928 года A/З благополучно добрался до Ленинграда.
Операция «Фальсификатор» была приостановлена, но, как оказалось, ненадолго.
Чуть больше месяца прошло со времени бегства Крошко, и вот, совершенно неожиданно для чекистов, в приемную Полпредства СССР в Берлине пришла молодая немка и, не говоря ни слова, передала дежурному конверт. В нем оказалось письмо бывшего сотрудника резидентуры, невозвращенца Михаила Якшина (он же Карпов, он же Повлановский).
Предатель сообщал, что оказался в тяжелом финансовом положении, раскаивается в содеянном и с целью реабилитации, а также получения от «коллег» денежных средств готов публично разоблачить Владимира Орлова.
Через несколько дней сам Якшин вышел на связь и состоялась его встреча с сотрудником посольской резидентуры Алексеем Никульцевым.
После короткой беседы договорились встретиться еще раз. Однако Якшин как в воду канул. Агенты резидентуры, конечно же, отыскали беглого разведчика и выяснили, что он раздобыл немного денег, временно отбился от кредиторов и намерен, шантажируя Орлова, вынудить того оплатить все векселя.
Доктор решил завершить разработку Орлова, используя сложившуюся ситуацию.
Мы уже упоминали, что Владимир Григорьевич хранил несколько материалов, компрометирующих американских конгрессменов.
Кстати говоря, даже в ходе следствия и судебного процесса над Орловым не удалось доказать его причастность к изготовлению этих фальшивок, и немецкие власти остановились на том, что он приобрел «документы» у других лиц.