Страница 22 из 54
Французы просидели на Лубянке до февраля 1919 года, не подавая никаких надежд чекистам, а затем, по соглашению Совнаркома и правительства Франции, были освобождены из тюрьмы и отправлены на родину в обмен на русских солдат, сражавшихся на стороне союзников в период мировой войны.
Оценив обстановку, сложившуюся после свертывания работы легальных резидентур англичан и французов, бегства Сиднея Рейли и ареста ряда его агентов, включая и полковника Фриде — сподвижника Орлинского, а также жестко проводимый Глебом Бокием курс на централизацию в ПЧК всех расследований, в том числе по крупным уголовным делам, Орлов начинает готовить своего ухода в Финляндию.
В это время, по настоянию комиссариата юстиции Союза коммун Северной области, Орлова лишают единоличного управления Центральной уголовно-следственной комиссией — создается Коллегия, куда, кроме председателя, вошли два комиссара, Филиппов и Горин.
Присланные по разнарядке учетно-распределительного отдела Петроградского комитета большевистской партии, а фактически самого Григория Зиновьева, они постепенно устраняют Орлова от дел. Во второй половине сентября 1918 года он подает прошение об отставке. А тут еще комиссия по расследованию мятежа левых эсеров усомнилась в данных Орловым показаниях относительно провала операции ВЧК по внедрению в монархическое подполье упомянутых ранее Богданова и Мальма.
Комиссариат юстиции направил в Москву телеграмму с просьбой сообщить, «признаны ли объяснения, данные Орлинским… удовлетворительными и устраняющими сомнения относительно деятельности Б. И. Орлинского, или же по отношению к нему должны быть приняты какие-либо меры дисциплинарного характера и какие именно».
Рассчитывать на поддержку Феликса Дзержинского в этом деле не приходилось, тем более что председатель ВЧК к тому времени уже утратил былой интерес к развитию контрразведки вообще и по немецкой линии, в частности. У него появилось много других забот в связи с разгорающейся гражданской войной.
В конце сентября комиссары посчитали, что уже освоили новый для них участок. Горин и Филиппов направляют председателю Петроградского окружного народного суда следующее послание: «Коллегия Центральной уголовной Следственной комиссии сим удостоверяет, что в работе гражданина Орлинского она больше не нуждается. Дел на руках у него нет, таковые находятся у членов и сотрудников, печати им отданы…»
Итак, с советской службой было покончено. В запасе у Орлова еще имелись заранее заготовленные пропуска на въезд во фронтовую зону, и он решил переправить последнюю группу офицеров к англичанам в Мурманск.
Всего отбывающих из Петрограда набралось 12 человек. Старший группы, бывший офицер лейб-гвардии, отказался из осторожности назвать Орлову фамилии своих попутчиков и сам вызвался заполнить соответствующие документы. Орлов исполнил просьбу, не зная еще, что этим он приблизил свое бегство из страны Советов.
Ошибки, допущенные в документах, привлекли внимание красноармейского патруля. А при обыске оказалось, что под старые солдатские шинели «командированные» надели свои мундиры с орденами и эполетами.
В Петроград ушла срочная телеграмма, в которой военному комиссару Позерну предлагалось установить личность «председателя Центральной следственной комиссии Союза коммун Северной области Болеслава Орлинского, который снабдил шпионов фальшивыми документами».
На счастье Орлова, послание перехватила работавшая на телеграфе гражданская жена заместителя резидента французской разведки капитана Вакье, ранее арестованного чекистами. Она знала о связи мужа с Орловым и оповестила последнего о нависшей угрозе.
Это был провал. Но поднаторевший в нелегальной работе белогвардейский разведчик заранее подготовил все, чтобы незаметно скрыться из города. В своей книге он отмечает: «Я никогда не держал что-либо изобличающее меня в своей комнате: никакого оружия, бомб, документов, фотографий, фальшивых паспортов, фотоаппаратов. Все это было спрятано в тайнике под подоконником в комнате моей жены, чтобы в случае опасности она могла выбросить все эти вещи в соседний двор. Документы были подвешены на тонкой веревке в печке. Рядом лежали ножницы, чтобы в случае опасности перерезать эту веревку: документы упадут в огонь и сгорят».
Однако Орлов сделал один опрометчивый шаг, чуть было не стоивший ему жизни. Он решил в последний раз зайти в здание комиссии и забрать кое-какие бумаги. А в его кабинете уже шел обыск. Тут ему действительно пришлось бежать.
До консульства Германии было не так далеко. К счастью, Бартельс оказался на месте. Переодевание в форму немецкого солдата много времени не заняло. Парик и наклеенные усы дополнили маскировку. Бартельс вызвал к консульству своего доверенного человека — финна, тот подъехал на автомашине одного из советских ведомств. Недалеко от границы проводник и Орлов отблагодарили шофера и пешком двинулись к берегу реки Сестры. Пришлось переходить ее в брод. Пограничники засекли нарушителей и открыли шквальный огонь. Когда до финского берега оставалось несколько метров, Орлов был ранен в живот. Пуля угодила и в проводника, и раненому Орлову пришлось тащить за собой охромевшего спутника. Вскоре их подобрали и оказали первую медицинскую помощь.
Больше в Петроград и вообще на территорию Советской России он никогда не вернется.
Болеслав Иванович Орлинский, он же доктор Адлер, он же Мюллер, перестал существовать.
Немного оправившись от ранения, Орлов перебрался в Польшу, где наконец смог получить в имении отца под крепостью Новогеоргиевск качественное лечение и уютное убежище.
Однако безмятежное времяпрепровождение, прерываемое лишь медицинскими процедурами, тяготило его деятельную натуру. Как только врачи разрешили свободно передвигаться, Орлов распрощался с родными и друзьями. Он спешил на юг России, в Добровольческую армию. Весть о том, что генерала Алексеева уже нет в живых, дошла до него еще в Петрограде, а генерал единственный знал, почему Орлов почти весь 1918 год служил у большевиков. Теперь, как многим офицерам и генералам, мобилизованным в Красную Армию, а потом перебежавшим на сторону белых, ему предстояло оправдываться. А ведь Орлов служил не в армии, а в следственной комиссии, что для не знавших многие советские реалии белогвардейских следователей было все равно, что служить в ЧК. Дело могло закончиться плохо, не исключался и самый суровый финал — «стенка».
Проработав в уме различные варианты развития событий, Орлов принимает решение не пробираться покав расположение главного штаба, а остаться работать в Одессе, тем более, что встретил там бывшего коллегу по комиссии Батюшина прапорщика Логвинского. Уж если он, мало разбирающийся в борьбе со шпионажем, занимает пост начальника контрразведки одной из многочисленных в Одессе военных структур, то с опытом Орлова, наверное, можно было надеяться на получение соответствующей должности.
Процедура проверки, к удовлетворению новоиспеченного добровольца, закончилась довольно быстро. Нашлись даже те офицеры, которых он когда-то переправлял через фронт и тем самым спас от неминуемого расстрела или тюремной камеры.
Командующий войсками Добровольческой армии Одесского района генерал Александр Сергеевич Санников 6 февраля 1919 года назначил Орлова начальником контрразведывательного отделения своего штаба.
До вступления Орлова в должность аппарата контрразведки у Санникова фактически не существовало. На агентурную работу, основу деятельности любой спецслужбы, отпускались столь незначительные суммы, что говорить о реальных и успешных действиях вообще не приходилось. К этому следует добавить почти полное отсутствие опытных кадров.
В армейских штабах и не помышляли о том, чтобы брать на службу контрразведчиков царской армии — выходцев из охранных отделений или Корпуса жандармов. Эффект, порожденный кампанией дискредитации политической полиции в период нахождения у власти Временного правительства, продолжал действовать, настолько мощная волна недоверия зародилась тогда даже в умах военных. Единичные случаи зачисления в Добровольческую армию жандармов, конечно, были, но они, в основном, служили не по своей основной специальности.