Страница 87 из 88
Разум напрягался в тяге к ясности — видения пропали, Вакер увидел сбоку от кровати тёсаное дерево стены, заметил, что света маловато, и спросил: утро сейчас или вечер? Ему ответили: вечер, около семи; показалось, будто кто-то сказал ещё: «Вот когда оно…»
В ужасе перед болями думалось с завистью, как легко умер хорунжий — человек, который не у одного и не у двоих отнял жизни. Вакер помнил внутреннее щекотание, с которым задал ему вопрос: вы-де верите в Бога — так как вам заповедь «не убий»? Байбарин отвечал: надо внимательно перечитать Евангелие. Христос сначала говорит о законе Моисея «око за око, зуб за зуб», — доступном пониманию людей. А затем добавляет, что заповедь «не убий» была бы лучше… Была бы — если б все-все люди одновременно последовали ей. До тех же пор, пока это остаётся только идеалом, приходится следовать закону Моисея.
Юрий думал: хорунжий не был обижен в смерти и не доказывает ли это, что его мысль справедлива? Обиды ему нанесли люди: причём не большевики, от которых он и не ожидал ничего, кроме зла, и сам первым выступил против них. Его обидели белые. Он попытался передать им то, что открылось ему в судьбе России, — и принуждён был спасаться.
Вакер жадно повторил себе, что сделал посильное, дабы записи хорунжего сохранились. Он растрогался и желал пафоса. «Я исполнил… — подумал он, — чтобы было донесено…» От кого, кому и что? От тех, кто уважал в себе что-то и почувствовал себя в этом уважении обиженным, донесено до тех… И тут пришло простое: «…до тех, кто тоже обижен!»
Но как? Так, как понимал хорунжий, или так, как оно следует из известной поговорки?..
Вот оно, то самое, что должно быть донесено. Мысль: ты обижен. И вопрос: как именно?
Донесённое до тебя пронзительно обидно осознавать — но попробуй задуматься и не увидеть, что на тебя положили …? что над тобой есть Юст? есть те, кто берёт твоё, оставляя тебе возможность успокоения: не признавать твоё твоим. Для этого ты — на кого положили, кладут и будут класть, — должен быть достаточно туп. И ты таков, если засыпаешь, не думая об утре тех, вместе с кем просыпаются лучезарные женщины и кого ожидает ещё многое — из-за чего стоит сравнить с их утром твой ранний подъём…
Ночной темнотой наливалось окно. Будоражило громкое сердцебиение, и Юрий не мог остановиться на некой мысли. Наконец он ухватился за неё: «Я не обижен!..» Всё оказалось устроено так, что он не выдал хорунжего, — и тот, прожив, сколько жилось, оставил жизнь без мучений. Это не было его, Вакера, заслугой. Вина обошла его — и то, что она его обошла, означало заботу судьбы. В этом выводе почувствовалась то ли ирония, то ли некая трогательность… Волнение растворило мысль, заставило забыться в нём, безудержно захотелось потянуться всем телом… оно агонизировало ещё некоторое время.
Пришедшему Киндсфатеру сказали о смерти Вакера. Аксель Давидович вспомнил, что тот был моложе, и невесело подумал о собственном невечном здоровье. Обходя колдобины, переступая по комьям мёрзлой грязи, он направился на ужин к Юсту.
В землянке царила степенная сдержанность, которая обычно предшествует первому тосту. Лампочка висела в клубах табачного дыма, свет от неё был красновато-жёлтым. Играл патефон. Аксель Давидович поприветствовал Милёхина и хозяина, кивнул остальным и обратил взор на плиту. В огромной чугунной сковороде жарилась яишница с картошкой. Вестовой вскрывал банки консервов. Киндсфатер подошёл к сидевшим рядом друг с другом оперу и Юсту и сообщил, что умер Вакер.
Так… — сказал Юст, насупливаясь, — ты отцу и напишешь.
Милёхин велел майору с планками медалей, что поместился слева от него, пересесть и кивком пригласил Киндсфатера занять место. Затем взмахнул рукой в направлении патефона — с пластинки убрали иглу. Вестовой, вопросительно посмотрев на опера и хозяина, поставил сковороду на стол; народ потянулся к стаканам. Милёхин, подняв свой, помолчал, перед тем как произнести:
— Помянем творческого человека.
И… наподобие послесловия
К началу XXI века полтора с лишним миллиона бывших советских немцев переселилось на свою историческую родину. Не похоже, что когда-нибудь будет восстановлена Немреспублика. Но немецкие автономные районы есть в Новосибирской и Омской областях, в Алтайском крае. Любопытно, что какая-то толика уехавших в Германию немцев вернулась. Губернатор Свердловской области Эдуард Россель выступил с призывом о возвращении, обещает помощь при обустройстве.
Другое весьма влиятельное в России лицо патриарх Алексий II (Ридигер) немцев как будто не приглашает. Он пригласил возвратиться на родину протоиерея Александра Киселёва, проживавшего в Америке. Отец Александр в своё время был духовным пастырем РОА — армии, которую возглавлял генерал Андрей Власов. Есть фотоснимок, где рядом с флагом Русской Освободительной Армии видно знамя со свастикой (РОА входила в СС). На другом снимке улыбающийся Геббельс, обходя строй власовцев, одному из них пожимает руку. Есть фотография, запечатлевшая священника Александра Киселёва в момент его выступления в Доме Европы в Берлине 18 ноября 1944 года. От лица Русской Православной Церкви (зарубежной) отец Александр благословил власовцев на борьбу с Советской Армией. Он произнёс: «Дело наше должно быть чистым, белоснежным, а не грязно-серым», «чем чище, чем белее будут дела наши, тем меньше будет пролито братской крови».
Приглашение Алексия II, который продемонстрировал, что церковь выше политики, Александр Киселёв принял и, переехав в Москву, получил квартиру при Донском монастыре. Незадолго до смерти протоиерей сказал мечтательно, что думает — пройдёт ещё немного времени, и в Москве будет поставлен памятник Андрею Андреевичу Власову. (Н.Коняев. Два лица генерала Власова).
В некоторой связи, пусть и не прямой, вспоминается начертанное на одном надгробье: «У него была мечта…» Была она у человека, которого звали Мартин Лютер Кинг, он защищал права чёрных американцев, за что его и убили.
Но мы отвлеклись. Надобно вернуться к теме романа. А вернувшись к ней, как не представить раздражение, упрёки, обиду, обвинения?.. Отчего не ответить на всё это вопросом, простым и конкретным? Насколько реальна мечта о правительстве в России, которое заботилось бы о русских селянах так, как Екатерина Вторая заботилась о немецких колонистах?
Беспроцентная ссуда… Освобождение от налогов на тридцать лет…
Или, вспомним: «Поселенцам колонии Антон, где имелись благоприятные условия для разведения садов, выдавались саженцы садовых деревьев».
Почему бы мысли о подобном не прижиться наверху — но уже в отношении русских крестьян? Не достойно ли это надежд, планов? Во всяком случае — мечты и прекрасной?
Список использованных работ,
помимо упомянутых
Аксакова (Тютчева) Анна. Честь России и Славянское дело. Дневник, воспоминания. Подлинники на французском языке хранятся в Российской национальной библиотеке (Санкт-Петербург), в фонде И.С.Аксакова (ф. 14, ед. хр. 533а, 534). Перевод с французского Людмилы Гладковой.
Аксаков С.Т. «Семейная хроника», «Детские годы Багрова-внука», служащие продолжением «Семейной хроники». — Избранные сочинения. М.: Современник, 1984.
Beratz G.: The German Colonies on the Lower Volga. Their Origin and Early Development. (Lincoln 1991). 348–353.
Бильбасов В.А. История Екатерины II. Т. 1–2. Берлин, 1900.
Блок Александр. Последние дни старого режима. — Архив русской революции, изданный Г.В.Гессеном. В 22 томах. Переиздание — М.: «Терра»: Политиздат, 1991. IV, с. 5 — 55.
Богданович А.В. Три последних самодержца. Дневник. Изд-во Л.Д.Френкель. М. — Л., 1924.
Болдырев В.Г. Директория, Колчак, интервенты. Новониколаевск, 1925.
Борьба за Урал и Сибирь. Воспоминания и статьи участников борьбы с учредиловкой и колчаковской контрреволюцией. М.—Л., 1926.